Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! — а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! — а когтем главную-то жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека и выйдет

А еще что в книгах-то хорошо: красавицы эти, что меж страниц платьями
шуршат, из-за ставень выглядывают, из-под занавесей кружевных, узорных;
красавицы, что руки белые заламывают, с распущенным с волосам под ноги коню
бросаются, гневными взглядами вспыхивают, - сама в слезах, а талия в рюмку
какую-то; что разметываются с сердцебиением на лежанке, а вскочив, диким
взором поводят окрест; что семенят боязливо, потупив синие очи; что пляшут
пляски огневые с розой в волосах, - никогда эти красавицы по нужде не ходят,
никогда оброненное с полу, кряхтя, не подбирают, не пучит красавиц-то этих,
ни прыща у них не вскочит, ни ломоты в пояснице не бывает. Перхоти в златых
кудрях у них не водится, вошь малюткам своим гнездышка не вьет, яичек не
откладывает, стороной обходит. Да и кудри те златые - они ж у них цельные
сутки кудрявятся, а того не сказано, чтоб полдня с колобашками сидеть. Не
случалось им ни чавкать, ни сморкаться, спят тихо, щеками не булькают,
никакая Изабелла али Каролина со сна не опухши; зевнув - зубами не клацают,
вскакивают освеженные и распахивают занавеси. И все радостно кидаются в
объятия избраннику, а избранник-то кто же? избранник - Бенедикт, зовись он
хоть дон Педро, хоть Сысой.