«Затем он стал меня спрашивать о Людвиге (которого он не знал), о его работе, коллегах (их он также не знал). Я заметила, что он не только никогда не дожидался ответа, но также употреблял “мы” чаще, чем “я”».
«Что Людвиг думает обо всем этом? Зачем ты приехала? Если когда-нибудь ты уедешь отсюда, скажи Людвигу, что мой ему совет: Никогда не возвращаться. Ты понимаешь? Я сказал: никогда! Ни при каких обстоятельствах. Никогда, никогда!... Я знаю, что они могут сделать с ним за границей, Людвиг тоже это знает. Они убьют его. Но он, как и я, знает, что лучше погибнуть там в Европе, чем гнить в советской тюрьме».
«При царе политические гонения не играли большой роли, они не влияли на наши личные отношения: царь мог бросать нас в тюрьмы, подземелья, ссылать в Сибирь, но он не мог порвать связи, держащие нас всех вместе. Наоборот, с каждым новым ударом мы сплачивались все теснее. А сегодня? Что с нами происходит? Всем известно, что Зосю Уншлихт арестовали, когда она лежала в постели после сердечного приступа? А когда ее сестра Стефа пошла в отдел кадров Коминтерна и попросила разрешения передать ей кое-какую одежду и лекарства, там в полном недоумении заявили: “Что? Вы жалеете врага народа?”. Через несколько недель тот же самый чиновник вызвал ее и сказал: “Странно, что Вы совершенно не волнуетесь за сестру, почему Вы не посылаете ей передач?”».
«Сталину удалось сделать то, что никогда не удавалось русским царям: террор разрубил человеческие привязанности и вынудил свои жертвы жить в пустом пространстве, принимая ужас бытия как неумолимую данность и окружая себя им».
«НКВД сам фабриковал подобные легенды, чтобы показать Сталину важность своей роли в борьбе с Троцким. Несомненно, верховный кремлевский вождь этому верил, как и многие другие на олимпе московской власти».
«Подняв крышку, я облилась холодным потом: сверху моих вещей лежала книга Троцкого...
Сейчас эти книги можно найти лишь в старых чемоданах и в камере хранения.
Нет, - ответил Федя, - у меня они стоят на полках. И у Вилли тоже. Таким образом, когда маленькие «железные Феликсы» придут нас арестовывать, они смогут забрать их. Это абсолютно ничего не меняет. За границей мы прятали книги Троцкого, когда к нам приходил кто-то, в ком мы не были полностью уверены. Здесь, в Москве, они оставались стоять на виду. У террора своя логика, он лишает всякого смысла разумные предосторожности».
«- Слежка и доносы стали общенародным достоянием «новой» советской России. Когда на процессе Радек заявил, что весь советский народ стоит за полицейским аппаратом, он утверждал тот факт, данность, не рассматривая сложившуюся ситуацию как комплимент сталинскому режиму, хотя прокурор Вышинский отнесся к сказанному Радеком именно так.
Общенациональная привычка (или психологический шок?) доносительства держалась и после Второй мировой войны, когда волна террора спала».