Возможно, когда-нибудь литературную ситуацию российских 90-х станут сравнивать с европейским средневековьем. Тьма, мрак и невежество; брожение в незрелых, но живых умах "новых коммерческих" ересиархов; звезды, что зажигались на краткий миг и гасли, канув в безбрежное рыночное болото. Костры на площадях все больше чадили, а не пылали, поэтому все остались живы, но разглядеть в этом густом дыму прекрасные лица было решительно невозможно.
Лена Хаецкая все это время отсиживалась в Вавилоне, на обочине, на краю света. Не то чтобы она была вовсе неизвестна, но имя ее звучало на площадях много реже, чем прочие, да и произносили его все больше шепотом, чтобы Враги и Уроды не услышали, не поволокли на костер. Не поволокли. Правда, и славы, и жемчугов с маслом, и мокрых роз к ногам досталось ей много меньше, чем по штату положено. Ну, не беда: жизнь наша с вами только начинается. Вот вам Вавилонская сиделица, Лена Хаецкая собственной персоной, прошу любить, жаловать и беречь пуще зеницы ока. Ведь это единственная женщина в мире, сумевшая завершить роман о жизни, смерти, любви и рабстве словом "трахоца" - да так, что сердце читательское трепещет, словно бы "Песнь Песней" ему исполняет сводный хор библейских дев.
Макс Фрай
Возможно, когда-нибудь литературную ситуацию российских 90-х станут сравнивать с европейским средневековьем. Тьма, мрак и невежество; брожение в незрелых, но живых умах "новых…
