Рецензии на книги издательства «Русь»

Перед нами дневник Пьера Жильяра - учителя детей Николая II. Этот человек на протяжении достаточно длительного периода времени жил в семье Романовых, можно сказать, что был членом их семьи. Здесь нет слухов, домыслов и сплетен.. в дневнике только личное восприятие. Оно, естественно, может совпадать с нашим, а может не совпадать. Но - Жильяр видел уклад этой семьи изнутри, описал нам характер детей, который, не всегда был "сахарным", трагедию Николая и Александры Федоровны (и в наше время - ребенок-инвалид - это трагедия и в этом они совершенно не отличаются от обычных смертных). Однако если сопоставлять характеры, события и результаты - все как-будто становится на свои места. Конец дневника - связан с расследованием убийства царской семьи, в котором непосредственное участие принимал и П. Жильяр. Его описания настолько трагичны и сильны эмоционально, что порой приходилось прерывать чтение, чтобы немного прийти в себя.. я не могу даже представить себе, что пережил этот человек. И если со смертью взрослых он еще справляется, то описания убийства детей - это, скажу вам, откровенно...страшно.

Книга со столь громким названием была написана в 1919 году и по сути представляет собой отчёт бывшего подпольщика и франкмасона Валериана Агафонова, составленный по горячим следам с целью освятить антиреволюционную деятельность российской политической полиции за рубежом (преимущественно, в Париже, но также в Италии, Германии и Швейцарии) и выявить всё ещё не известную большевикам «контру», более известной в кругах революционеров исключительно как провокаторы, хотя провокацией занимались далеко не все.

В основу данного исследования легли архивы заграничной агентуры Департамента полиции Российской империи. Естественно, с крахом самодержавия наиболее ценные материалы были вывезены или уничтожены на месте, потому новая власть не смогла сразу узнать, что за предатели в их рядах скрывались под агентурными кличками. По этой причине Агафонов нередко цитирует целые документы, публикация которых могла бы пролить свет на личность ряда не установленных агентов «охранки».

Книга имеет значительный объём, однако большую её часть составляют подробные сведения о зарубежных сотрудниках и агентах третьего отделения, а также подробная биография самого знаменитого «провокатора» Евно Азефа. Первая же половина излагает историю деятельности полиции, причём доступные автору материалы практически ничего не говорят о методах и конкретных операциях, зато очень подробно подсвечивают внутриведомственные интриги, истории шантажа со стороны привлекаемых к сотрудничеству лиц и выплатах и тратах заграничной агентуры. Мне представляется, что Агафонову стоило бы сначала рассказать о структуре и основных функционерах полиции, а уже затем погружаться в перипетии деятельности данного учреждения и богатые биографии потомственного дворянина и орденоносца Аркадия Михайловича Гартинга, ранее известного как Абрам Гекельман-Ландезен. Спишем это на то, что основное направление деятельности составителя были геология и почвоведение.

Несмотря на немного «рваную» манеру изложения, книгу читать интересно. Некоторые наблюдения позволяют по-другому взглянуть на историю революционного движения в России. Например, неожиданно выясняется, что Департамент полиции, можно сказать, сам рыл себе могилу, когда принял все меры, чтобы на созванную в 1912 году по инициативе Ленина всероссийской партии социал-демократов попали исключительно представители «большевистского» толка, а командированные будущим вождём эмиссары свободно разъезжали по стране и активно участвовали в организации мероприятия. Вот такая ирония судьбы.

Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.

Эту фразу, вместо Евгения Онегина, по праву мог бы с трибуны какого-нибудь съезда зачитать и Сталин, обращаясь к Барбюсу. Книга, которую ami Анри посвятил Сталину и представленная им как некий труд, якобы положительно рекламирующий вождя СССР, на самом деле больше напоминает поверхностный фельетон. Между к ничему не обязывающими описаниями (иногда просто дешевыми описаниями внешности) прячутся конкретные факты, которые совсем никак не красят Сталина. Словно желая подчеркнуть героизм Сталина, Барбюс приводит для примера мужества вождя случай, который четко ставит Сталина на одну ступень с провокатором Гапоном: «После демонстрации 1 марта, когда он шел впереди всех, словно живая мишень, и когда было убито 14, ранено 40 и арестовано 450 человек…» Барбюс твердит о смелости, но не уточняет, почему жандармы не арестовали Сталина. Причем смелость Сталина граничит с идиотизмом. В ходе следующей демонстрации, Сталин «идя во главе демонстрации тифлисских железнодорожников, ответил от их лица полицейскому офицеру, грозившему расстрелом, если забастовщики не разойдутся: — Мы вас не боимся.» В качестве правоты Сталина, француз Анри любит вставлять высказывания, ну конечно же, Наполеона. И высказывания эти также совсем не однозначные: «Мы знаем, что Наполеон говорил: «если вы неправы, то настаивайте на своем, — и в конце концов вы окажетесь правы». Видимо именно из «труда» Барбюса в 90х годах черпали свое вдохновение разные «взглядовцы» и иже с ними, которые раздували миф о влиянии Сталина на Ленина, о зависти первого к славе последнего, ну и о культе личности Сталина. С самого первого момента встречи с Лениным, Сталин был разочарован, как пишет Барбюс. «Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных». Но проходит время и уже Ленин не в состоянии принять решение без (разрешения) Сталина: «Когда Троцкий по прямому проводу обратился к Ленину за инструкцией, Ленин ответил ему следующей телеграммой от 15 января 1918 года: «Ответ Троцкому. Мне бы хотелось посоветоваться сначала со Сталиным, прежде чем ответить на ваш вопрос …». Немного позже, 18 января 1918 года, Ленин сообщает по прямому проводу: «Троцкому. Сейчас приехал Сталин, обсудим с ним и сейчас дадим вам совместный ответ. Ленин». Особенно умиляет приплетание сюда Троцкого, которому позднее был создан на Западе имидж ярого борца со Сталиным и сталинизмом. В качестве доноров ценной информации Барбюс подбирает и других людей, например, С. Пестковского, который чисто «по совпадению» был расстрелян в 37 году. Пестковский сказал: «Ленин не мог обходиться без Сталина ни одного дня.» И точка!
Но как бы ни пытался Барбюс захламлять свою книгу подобными цитатами, в ней все же можно найти полезную и интересную информацию. Например, что на Закавказье Сталин вел непримиримую борьбу именно с предприятиями Ротшильда; что простые люди доверяли Сталину: «Представьте себе, что громадный слон (Октябрьская революция) победоносно шествует и на своем пути — на полянке — видит беззащитных детишек, застигнутых непогодой. Желая их спасти, этот слон наваливается на детей. Разумеется, от детей ничего бы не осталось, какими бы благородными чувствами слон к ним ни был проникнут, если бы не нашелся этот Сталин, который вовремя подправил ноги слону»; что «после же смерти Ленина оппозиция, чтобы форсировать свое наступление, чтобы, под видом защиты чистоты ленинизма, снова напасть на те же положения, с теми же аргументами, — воспользовалась личностью Сталина, как предлогом, если можно так выразиться»;
Как бы Барбюс ни пытался отвлечь внимания читателей в сторону конфликта между Троцким и Лениным, а затем и между Троцким и Сталиным, он не смог «замылить» главного – Сталин решил повременить с мифической мировой революцией и решил, как минимум, прежде навести порядок в своей стране. А уж то, как это называть – совсем не важно. Если хотите, то называйте «построением социализма». Видимо именно это и бесило в Сталине Барбюса. Да и чего еще ждать от человека, который повторял, что вскоре вся Европа буде социалистической. Но Сталин решил прежде доказать Западу, что возможно существование одной страны в течение долгого времени без буржуазии внутри себя. Кстати говоря, если сравнить выдержки из западных газет, в которых СССР поливали грязью, то можно найти много сходства с содержанием тв репортажей 2014 года, которыми были заполнены российские каналы. Даже пресловутые поедатели младенцев присутствовали: «отметим, кстати, что «в московских, ресторанах подают детское мясо на вертеле», — так, по крайней мере, утверждает еще немало «порядочных» людей.»
Ближе к середине книги Барбюс забывает о Сталине и пишет, о чем угодно, вплоть до повышения пошлин на ввоз кофе во Франции. Не забывает он и о французском виноделии. В СССР таких беспорядков быть не может, пишет Анри Барбюс и доказывает очередной цитатой Сталина: «У нас, в СССР, виновников таких преступлений, — заявил Сталин, — отправили бы в дом умалишенных».
Немного добавлено в книгу и религиозности, а точнее – ее подмены. У коммунистов свои святые: «Коммунизм породил во всем мире неисчислимое множество провозвестников. В свое время в России, а ныне за рубежами СССР многие из них стали мучениками, — и число их все множится. Вся земля щедро полита драгоценной алой кровью коммунистов; необозримы ряды замученных, великих покойников, завернутых в красное знамя; их — полтора миллиона».
Неожиданно делается вывод о том, что коммунисты ничем не хуже евреев, которые до того занимали первое место на постаменте страдания. «Известно ли, что потери передового отряда социализма уже превзошли число жертв многовековой трагедии еврейского народа? За последние восемь лет число убитых, раненых, брошенных в тюрьмы превысило 6 миллионов!»
А ведь книга то 1934-1935 года, до войны совсем немного оставалось. А какова цитата о Тельмане: «И там же, словно символ света, — могучий Тельман, распятый на свастике».
На словах Барбюс твердит об успехах, а в цифрах – доказывает обратное. Животноводство, например, осталось на уровне 1913 года. Зато, «завершение постройки Беломорско-Балтийского канала, Москва-Волга и Волга-Дон. В 1937 году — 210 000 километров шоссейных дорог. Сеть гражданской авиации — 85 000 километров (вместо 32 000).
Вложения в промышленность — 69,5 миллиарда рублей; в сельское хозяйство — 15,2 миллиарда; в транспорт — 26,3 миллиарда. Таким образом, Советские соединенные штаты станут могущественнейшей страной в мире по всем основным отраслям хозяйства».

Но дальше Барбюс не останавливается на экономике. Он переходит сразу к описанию Гитлера. Кстати, и его он тоже описывает какими-то примитивными словами, словно желая приуменьшить его значение, дабы вызвать у читателей «шапкозакидательские» настроения. «Гитлер — со своей челкой, лицом негодяя, квадратными усиками, вылезающими из носа, и маниакальностью пьяного моралиста — был выдвинут к власти двумя старыми пройдохами — Гинденбургом и Клемансо (ведь злодейская нелепость Версальского договора есть единственный, хоть на что-то похожий аргумент этого бандита!).» Вообще, в описаниях Барбюса явно чувствуется скрытое превосходство представителя высшей расы над плебеями. Кстати, даже жену Сталина он ухитрился похвалить «особыми» словами: «Надежда Аллилуева, скончалась в прошлом году. От ее земного облика не осталось ничего, кроме благородно-плебейского лица и прекрасной руки, запечатленных в белом мраморе — на надгробном памятнике Новодевичьего кладбища».

Всю силу своей псевдо-агитации Барбюс придержал до финала произведения, где он уже не сдерживает себя и прямо говорит: «В новой России — подлинный культ Сталина, но этот культ основан на доверии и берет свои истоки в низах».
Пройдет время, и слово культ станет основным во всем, что будут связывать с именем Сталина. Во многом благодаря Барбюсу. Кстати, видимо совсем не случайно Барбюс умер именно в Москве и именно после написания книги. Диагноз – банальная пневмония. Все делалось для того, чтобы была возможность и смерть Барбюса связать со Сталиным. Рекламируя жертвенного агнца, Барбюс сам угодил на алтарь истории…

С большой симпатией, участием и расположением относился Пьер Жильяр к семье Николая. Это теплое отношение чувствуется на каждой странице его книги, которая освещает семейный быт царской семьи, подробно не касаясь общественной стороны их жизни. Вполне можно допустить субъективность рассказа, учитывая то, что автор был учителем детей правителя. Однако Жильяр вполне здраво и разумно относился к событиям, которые повлияли на судьбу Романовых, что следовало от того, что он иностранец, которому чужда партийность и для которого данная книга не может быть личной выгодой или поводом к честолюбию.

Автор не всегда был согласен с политикой царя, на многие вопросы у него было свое мнение, однако он дает объяснение, почему Николай 2 поступал так или иначе, и не всегда эти поступки были виной монарха. Жильяр видел царя в минуты, когда надо было принять важное решение, видел отношение императора и императрицы к происходящему, к их предназначению, понимал характер и справедливо отметил в книге все достоинства и недостатки членов их семьи.

В повседневной жизни царской четы все шло совсем не гладко, единственный наследник тяжело болел, в самые тяжелые периоды болезни Николай не мог долго быть рядом с сыном, его жена не отходила от постели Алексея. Но отношения в семье были замечательные. Также первое время Жильяр не мог привыкнуть к их простому образу жизни. Будь это обычная семья, их жизнь сложилась бы совершенно по-иному, но на Романовых лежала огромная ответственность за судьбу российского народа.

Невыносимо тяжело было читать книгу, особенно о днях, проведенных в заключении, о том, как убили семью, как трусливо старались скрыть следы своего преступления от народа.
Книга оставляет много вопросов, тяжелых, наслаивающихся друг на друга проблем. Пыталась ответить на одни, неизбежно возникали другие. Как дошло дело до кровавого воскресенья? Что надо было предпринять царю и Думе? Почему была разрешена казнь? Как можно было убить невинных детей и слуг? И вообще почему столько ни в чем не повинных людей страдают?

В завершение, привожу отрывок из заключения книги, слова Жильяра:

Я однако непременно хочу высказать здесь следующее убеждение: невозможно, чтобы те, о которых я говорил, напрасно претерпели свое мученичество. Я не знаю ни того, когда это будет, ни как это произойдет; но настанет без сомнения день, когда озверение потонет в им самим вызванном потоке крови, и человечество извлечет из воспоминания о их страданиях непобедимую силу для нравственного исправления.

Какое бы возмущение ни оставалось в душе и как бы ни было справедливо отмщение, было бы оскорблением их памяти желать искупления кровью.