OBSCURUM PER OBSCURIUS
IGNOTUM PER IGNOTIUS
В коллекцию ‘ГАРФАНГ’ входят произведения черной, фантастической, зловещей беллетристики. В основном. Но это вовсе не стоит понимать однозначно. Ведь наш закат - это рссвет антиподов. И даже в сердцевине ада тлеет искорка божественного смеха. Гарфанг — белая полярная сова — с давних времен символизирует бесстрашный поиск неведомого. Знаменитый викинг Торфин Карлсон — один из открывателей нового материка — начертал гарфанга на своем щите. Когда Раул Амундсен умирал от истощения в полярных льдах, он увидел гарфанга и понял, что берег близко. Но какой берег?..
Жизнь современных людей столь механизирована, что жить без доппингов весьма затруднительно. Однако надобно знать меру, доппинги необходимо дозировать. Литература беспокойного присутствия, которой занимается коллекция ‘ГАРФАНГ’, служит этой благородной цели. Главное соображение: литература хронологична только для специалистов, не для читателей. Гомер, Шиллер, Лавкрафт в известном смысле современники, ибо читающие глаза живут вне времени. Словно глаза гарфанга — белой полярной совы. Что такое классика? Classis в переводе — фрегат, эскадра, нечто свободное, хорошо построенное. Классика это бельгийский писатель Жан Рэ, это «Сообщение Артура Гордона Пима» Эдгара По в переводе Константина Бальмонта. В коллекцию входят мастера черной фантастики — Томас Оуэн, Г. Г. Эверс, Дэвид Линдсей с его нервным и тревожным романом «Наваждение», Стефан Грабинский с его магическими кошмарами, Виктор Гюго, Э. Т. А. Гофман, Ги де Мопассан. Далекое и близкое сопрягаются в едином читательском пространстве. Например, готовятся в выпуску работы Вальтера Ф. Отто о Дионисе, Титуса Буркхарта об Алхимии, «Афродита» изысканного и мрачного Пьера Луи, фрагменты о загадочной религии тамплиеров.
Литературу создают читатели, а не писатели.
* * *
Вот сонет русского поэта Эллиса, названный «Безумие»:
Безумие, как черный монолит,
Ниспав с небес, воздвиглось саркофагом;
Деревьев строй подобен спящим магам,
Луны ущербной трепетом облит.
Здесь вечный мрак с молчаньем вечным слит,
С опущенным забралом, с черным стягом,
Здесь бродит Смерть неумолимым шагом,
Как часовой среди беззвучных плит.
Здесь тени тех, кто небо оскорбил
Богохуленьем замыслов безмерных,
Кто, чужд земли видений эфемерных,
Зла паладином безупречным был;
Здесь души тех, что сохранили строго
Безумный лик отвергнутого Бога.
Сонет оставляет удивительно спокойное впечатление кладбища, правда, несколько необычного и донельзя торжественного. Завершающий аккорд полного минора. Возьмем еще один пример — несколько строк Эмиля Верхарна:
Я хочу идти к безумию и к его солнцам,
К его белым лунным солнцам.
Издали доносится лай,
В лае проступают румяные собаки.
Тик-так равнодушной смерти безумных.
В динамике, в напряженной незаконченности образов ощущается беспокойство. Если в сонете Эллиса — триумфальная завершенность, в строках Верхарна — нервическое стремление к пролонгации.
Что удивляет в этих примерах и вообще в литературе беспокойного присутствия? Автономия ведущих субстантивов, их собирательная способность. Композитор Игорь Стравинский писал в «Музыкальной поэтике»: «В новой музыке диссонанс не обязан разрешаться в ассонансе, а септаккорд в тоническом трезвучии». Так же и в литературе беспокойного присутствия: рассказ или роман не должны заканчиваться счастливой свадьбой, согласной смертью преследуемых любовников, обретением нежданного наследства после долгих лет нищенской жизни, радостной встречей после бесконечных страданий в лабиринте или на необитаемом острове. Здесь нет оппозиций, противопоставлений, резко разграниченных понятий и либо-либо. Безумие, беспокойство, несчастье никак не противоречат уму, покою и счастью, наоборот, первые могут включать последних в свою сферу. Так рассказ Эдгара По «Падение дома Эшер», полный тревожного ожидания, безумия и смерти, заканчивается удивительно спокойно: дом тихо опускается в недвижное озеро, гость мирно уезжает. Иное дело, какого колорита мирный отъезд и эта тишина. Иное дело, какого качества спокойствие героя, уехавшего в длительное путешествие после кошмара «Собаки Баскервилей». Беспокойство, безумие, недоверие лишило жизненное плаванье малейшей стабильности.
Раньше люди рождались и умирали, не спрашивая зачем. Сейчас пребывание на земле превратилось в присутствие.
Очень и очень беспокойное.
Коллекцию ведет
Евгений Головин
В издании коллекции участвуют
Сергей Жигалкин
Свернуть
