Рецензии на книги издательства «Le Livre de Poche»

Я сидел в маленькой нише, ярко-зеленый, востроглазый, любознательно склонив голову набок и наблюдал за тем, кто сидит за столом. "Какой он несчастный!" - думал я, смотря на Флобера. Он бесконечно что-то писал и зачёркивал, изредка разглядывая моё оперение. "О чём он сейчас думает?" - спрашивал я себя не в силах пошевелиться и расчесать свои грязные перья. Возможно он размышлял в подобном ключе обо мне, смотря на меня, в попытке найти вдохновение для написание повести. Господи! Вы бы видели, как он творил! Порой я часами рассматривал автора, который старательно выводил слова, касаясь бумаги, словно чего-то святого. Иногда он писал до рассвета, забыв обо сне, словно о чём-то ненужном, превозмогая боль и упадок внутренних сил. Он часто злился и выбрасывал листы, предварительно комкая сущность написанных слов, которые не прошли цензуры внутренних мыслей и продолжал писать новые строчки. Семь месяцев для написания повести. Всё это время я смотрел за ним из своей причудливой клетки, боясь и не имея возможности сделать движение, выдав наличие собственных мыслей. В этой комнате были только я и гениальный писатель. Тусклый свет и возможность творить. Что ещё нужно для жизни?

Вы спросите: "Кто я?" На этот вопрос способна ответить длинная надпись на моём невзрачном насесте: «Psittacus. Этого попугая Флобер позаимствовал в Музее Руана и держал на своем письменном столе во время написания "Простой души", где его звали Лулу и он принадлежит Фелисите, главной героине произведения». Не верите? Изложенные факты подтверждаются ксерокопией письма моего хозяина: "Попугай, провел на моём столе три недели, и вид птицы уже начал меня раздражать." Понятно? Здесь речь идёт обо мне! Сам ты дур-р-р-р-р-р-р-ак!

Подумаешь! Мне Флобер тоже не особенно нравился в минуты тоски и печали, что растворяет людское, словно подкрашенный кипяток, приторный кубик сладкого сахара... Но я видел своими глазами, как он создавал мой образ, вплетая его в страницы, словно художник касается полотна, сделав меня вновь живым и навеки бессмертным.

Я до сих пор отлично сохранился со слов Джулиана Барнса. Перья все такие же яркие и вид такой же раздражающий, как, наверное, и сто лет тому назад. Смотря на меня можно прочувствовать живую связь с писателем, который столь надменно отказал потомкам в праве интересоваться им как личностью. Его памятник – всего лишь дубликат, его дом снесен, а книги, само собой, живут собственной жизнью – отклик на них не относится к автору. Но я в облике обыкновенного зеленого попугая, чудом сохранившегося в обыкновенном музее, становлюсь мостом для внезапного чувства, что вы почти знакомы с Флобером.

Зачем читать «Простую душу», кроме знакомства со мной? О чём эта повесть? Что скрыто внутри? Чему она учит и о чём идёт речь на пространстве малочисленных страниц, написанных автором книги? Эта повесть о бедной необразованной служанке по имени Фелисите, которая полвека служила своей госпоже, кротко жертвуя собственной жизнью ради других. Знаете, что он о ней говорил? Она вставала с зарей, чтобы не пропустить ранней обедни, и работала до вечера без отдыха. После обеда, убрав посуду и плотно закрыв дверь, она зарывала в золу головешку и дремала у очага, с четками в руках. Никто не умел так торговаться, как она. Что касается чистоты, то блеск ее кастрюль приводил в отчаяние других служанок. Она была бережлива и ела медленно, подбирая со стола крошки хлеба; она пекла для себя ковригу в двенадцать фунтов, и ее хватало на двадцать дней.

Во всякое время года Фелиситэ носила ситцевый платок, приколотый сзади булавкой, чепец, скрывавший волосы, серые чулки, красную юбку и фартук с нагрудником, как больничная сиделка.

У нее было худощавое лицо и пронзительный голос. Когда ей минуло двадцать пять лет, ей давали сорок, а после того как ей исполнилось пятьдесят, уже никто не мог определить ее возраста; всегда молчаливая, с прямым станом и размеренными жестами, она была похожа на автомат.

По ходу произведения, она по очереди привязывается то к вероломному жениху, то к детям хозяйки, то к племяннику, то к старику с опухолью на руке. Только кто привяжется к ней? Все они так или иначе уходят из ее жизни: умирают, уезжают, просто забывают о том, что она существует. Неудивительно, что чаяния религии приходят на помощь отчаянью жизни, как часто бывает с людьми в минуты отчаяния.

Вот какая моя роль в этой повести! И что что здесь множество спойлеров?! Я не смог удержаться, потому что я чучело попугая, умевшего говорить. Они не собьют с тропы наслаждения, потому что внутри скрыта маленькая трагедия обычного человека, а я сидя на вторых ролях, словно на этой проклятой жерди наблюдал за тем, как она лишилась всего. Знаете, как говорил Бар-р-р-р-р-р-нс в своей книге? "Какая, однако, дурная штука жизнь! Это суп, в котором плавают волосы, а его все-таки надо съесть". (с) Вот и вы поглотите эту короткую повесть после рецензии, пускай волосом в ней будут лишь куски пересказа в тексте рецензии. Да! Чтобы не говорили, что я предвзят. В ней с вида моей жерди, есть множество недостатков, помимо сбивчивого повествования, но скрытая в ней мораль и проведённая  параллель, возможно, заставит посмотреть на жизнь по-другому. Здесь скрыты обычные поводы думать, делать цитаты и получить наслаждение от языка в его не самом скупом переводе! Ты спросишь: "Зачем?". Просто некоторые люди не в силах анализировать свои ошибки без литературных примеров или слов сказанных от наблюдателя, а лишь бездумно раздавать советы, что не могут применить на своей сути... Да, мы все в этом мастера, впрочем, как и непредвзятые судьи, где это слово нужно непременно брать лишь в оковы кавычек! Никто не учит жить лишь для себя или посвятить жизнь остальным! Вам нужно найти баланс дур-р-р-р-р-р-р-р-р-аки! Где пропала любовь к человеку? Сколько нелепых историй было построено на том, что другой предал доверие? Взгляните вокруг, как много тех, кто страдает! Но это не значит, что вам нельзя улыбаться! Я к тому, чтобы вы были людьми! Господи, разве попугай должен учить вас всех жизни? Пускай этим лучше займётся Флобер! Смахните пыль с моих ярких перьев до того, как сдуете подобные сгустки со старой обложки "Простой души..." и насладитесь произведением, что явно стоит внимания. Я не стану вам ничего повторять, кроме единственной фразы...

"Читайте хор-р-р-р-р-р-р-р-р-р-ошие книги!" (с)

Столпы земли мне советовали в годовом мобе еще в 2016 году, а в окружении разные люди горячо рекомендовали книгу еще раньше. Знатный такой должок получился)

Учитывая, что сюжет крутится вокруг строительства собора, и многие персонажи являются монахами, приорами, архиепископами, я опасалась, что будет очень большой упор на религию. Размер книги, вкупе с религиозной тематикой, пугал вдвойне, но как же я ошибалась! Вместе с клубом, где проходили совместные чтения цикла и играми, хорошим подспорьем стал просмотр сериала. Бывает, что книга по началу не заходит, а экранизация позволяет получше сориентироваться в происходящем: вот с этой книгой получилось именно так. Сериал мне настолько понравился и убрал опасения, что я сломя голову кинулась читать и не могла оторваться!

Меня порадовало богатство охватываемых тем: тут и битва между претендентами на престол, и падение знати (а соответственно и попытки выжить в той жизни, к которой эти люди не привыкли), особенности жизни и права разных сословий, защита города, тонкости строительства и отличия архитектуры в других странах, разные профессии того времени. Затронута также тема того, на что люди готовы пойти, чтобы получить больше власти и денег, это занимает немало места в сюжете. Ну и конечно, всяческие аспекты личной жизни: роды, брак, целибат. Красной нитью через всю книгу читается тема прав женщин и детей. Быт, хоть и описан очень подробно (вплоть до описаний еды, одежды, условий сна и гигиены), не навевает скуку.
Мне было безумно любопытно! Открыла для себя огромное количество интересных вещей, поданных в абсолютно не навязчивой и не нудной манере. Особенно на тему архитектуры.

Видно, что автор перелопатил большое количество информации, чтобы проработать и насытить сюжет по всем фронтам, создать аутентичный мир и проиллюстрировать жизнь того времени в разных социальных срезах, пусть и на примере фиктивного города.

Религия (для тех кто, как я, возможно, опасался) не отталкивает. Она, безусловно, присутствует как важный антураж и правит жизнями некоторых героев, но эта тема не удушающая, не напутствующая.

О персонажах хочется сказать отдельно: очень нравится, когда автор создает крайне неоднозначных героев. С антагонистами всё ясно (хотя и там нет абсолютного зла, все обосновано подано, злодеи красочные, за ними интересно наблюдать), но самое занятное вышло с главными героями. Например, меня жутко бесил Том строитель, я просто не могла его выносить. Другие герои тоже освещались в разные периоды по-разному, раскрываясь порой с очень неожиданной стороны, это очень жизненно и правдиво, особенно для книги, которая охватывает всю жизнь персонажей.

В общем, я в диком восторге от книги и очень рекомендую ее любителям исторических романов! Сама же обязательно продолжу цикл. Фанатам на радость, он насчитывает уже 5 книг, размер которых меня теперь только радует.

всё начинается с загадки об этажах (о которой можно прочесть ниже), точнее, с переезда рассказчика, шокирующих подробностей о будущности сен-лу и стремлении быть принятым у германтов. если фраза о сен-лу, брошенная в самом начале тома, не поменяет судьбы героя в нынешнем томе, то герцогиня германтская (бывшая принцесса де лом) занимает собой все пространство шестисотстраничного третьего тома, несмотря на свою хорошенькую фигуру. подобного рода "заглядывания в будущее" видны с первого тома, впрочем, ровно как и некоторые погрешности в именах, местах, названиях, вызванные тем, что цикл так и не был до конца отредактирован.

'вернувшись из комической оперы'(перевод а. франковского)

'вернувшись из оперы' (перевод е. баевской)

как то комментирует французский исследователь бернар бран (здесь и далее перевод его комментариев мой):'в ранних версиях этого текста пруст разворачивал действие в театре 'комическая опера' [собственно, так и передает франковский], и иногда в тексте встречаются не исправленные погрешности. также некоторые персонажи имеют непостоянные семейные связи. в большинстве случаев, но не систематически, 'дочь' жюпьена становится его 'племянницей'. имена второстепенных персонажей не всегда фиксированы. мы увидим, что архивариуса, который посещает госпожу де вильпаризи, иногда называют девалленер, иногда валисмер, или просто валленер. эти несоответствия можно объяснить тем, в каких условиях пруст работал над изданием этого тома, начиная с 'черновиков', не успевая вносить необходимые правки'.

и одна из самых известных сюжетных дыр романа  - эпименидовское долголетие франсуазы, которая с возрастом не стареет, но становится лучше, как вино. если появление адольфато в качестве двоюродного дядюшки, то в качестве дедушки можно списать на описку, то явные анахронизмы пруста не случайны - это намеренное изменение правил под свою игру. не зря пруст учился у бальзакавыстраиванию своей вселенной, где растиньяк куда важнее наполеона, и наполеон достоин упоминания постольку, постольку  он знаком с выдуманными героинями бальзака.

подобно гостям миссис дэллоуэй, зрители театра походят на рыб в аквариуме: медленно плывущие по залу в пышных одеяниях. рассказчик размышляет о многих, в особенности о германтах, что так манят его с детства. в конце тома, остыв к герцогине германтской, рассказчик мысленно устремляется к ее двоюродной сестре - принцессе германтской, кажется, напрочь забыв, что в начале тома, увидев ее в театре, он подумал, что она некрасива и дурно одета.

но то будет после, а сейчас он беседует с сен-лу.

'comment m'ennuyer, mais voyons! joie! pleurs de joie! félicité inconnue!'

'неприятно? что вы, помилуйте! о радость! слезы радости! невиданное блаженство!' (перевод а. франковского)

это цитата из блеза паскаля, когда его коснулась божественная благодать. и снова сен-лу показывает себя лучшим другом, таким образом реагируя на предложение рассказчика перейти наконец на 'ты'. но что настораживает, так это то, что он этим дословным цитированием он стал походить на шарлюса: тонкого знатока литературы. то ли еще будет, мужские герои у пруста кончают особенно печально. впрочем, куда сильнее сходство со сванном: в любви их судьбы пересекаются, с той лишь разницей, что сен-лу и не думает жениться на рашель, своей любовнице. он подумывает вступить в брак по расчету, чтобы и дальше иметь финансовую возможность удержать подле себя рашель, ту самую, что несколько лет назад провела в борделе ночь с рассказчиком. пруст в отношении рашель употребляет слово "la maîtresse", что в первую очередь переводится как "хозяйка", госпожа над сен-лу, а потом уже "любовница". знает ли сен-лу рашель за двадцать франков? во всяком случае, сен-лу дает ей прозвище "zézette", что означает женские половые органы.

рассказчик не всегда понимал, что такое дружба, но он прекрасно осознавал, что уловками можно добиться желаемого. вместо того, чтобы открыто признаться другу в симпатии к герцогине германтской, он говорит, что желал бы с ней увидеться, поскольку в ее коллекции есть прекрасная картина эльстира. здесь он походит на маленького героя из первого тома, когда он сочиняет целую историю, лишь бы заманить мать в свой комнату и добиться от нее поцелуя перед сном. так он поступает и с сен-лу, поскольку не ценил его дружбу в полной мере в том смысле, который закладывал в него аристотель. рассказчик находит дружбу пагубной для духовной жизни, ведь в дружбе мы жертвуем

"часть нас самих ради поверхностного "я", которое не находит радости в себе самом, как другое наше "я", а только расплывчато умиляется, когда чувствует себя поддержанным внешней опорой и находит приют в чужой индивидуальности"(перевод а. франковского)

рассказчик недоумевает, как такие умные люди, как ницше, придавали настолько важное значение дружбе, что в его глазах выглядит сереньким, хотя он и отдает должное тому, что в дружбе мы находим тепло, которого не может найти в себе самих.

мы отправляемся на вечер к госпоже де вильпаризи. здесь мы видим блока, уже ставшего драматургом. как пишет в "поэтике пруста" исследователь андрей михайлов: 'в книге 'у германтов' один из персонажей, друг рассказчика блок, во время светского приема невзначай опрокидывает дорогую китайскую вазу, совсем как князь мышкин; французские комментаторы связывают это место романа с аналогичным случаем из жизни писателя, не видя здесь возможного отголоска чтения прустом 'идиота' достоевского'. сравнение блока с мышкиным кажется невероятным: блок здесь представлен иронично, он сразу обвиняет в содеянном слуг, мышкин подобного себе позволить бы не смог. потому сенат вынес вердикт: это поклон пруста в сторону достоевского.

на вечере, о чудо, герцогиня германсткая, хотя это и не то же, что и быть принятым у нее дома. как и ожидалось, столкновение с реальностью для рассказчика оказалось малоприятным:

"какая дура, - думал я, раздраженный ледяным приемом, который она мне оказала. я испытывал особого рода желчное удовольствие, констатируя, что она совершенно не понимает метерлинка. - и ради подобной женщины я проделывал каждое утро столько километров" (перевод а. франковского).

герой во многом лукавит, но верно одно: он перестал видеть в ней богиню или фею, какой воображал, а стал замечать женщину: пусть и зачастую повторяющую чужие речи, но остроумную, привлекательную, модную, но несчастную в браке с супругом, который постоянно ей изменяет. большая часть третьего тома будет посвящена раскрытию аристократического общества, там во всей красе раскроется талант пруста как сатирика.

открывается же вторая часть третьего тома болезнью бабушки. бесконечная вереница докторов посещает бабушку, в то время как с рассказчиком совершенно молча по нескольку часов просиживал писатель бергот. он приходил каждый день, тяжело поднимаясь и опускаясь по лестнице, потому что он очень болел. если раньше он любил посещать дома, где мог говорит без умолку, то теперь же - те дома, где можно чувствовать себя непринужденно, одним словом, молчать, поскольку говорил он теперь с трудом. и снова опоздание: маленький рассказчик из первого тома был бы в неописуемом восторге от ежедневных заходов кумира, но не теперь - он больше не восхищался им, как в детстве.

проходит время, приходит альбертина, чье "розовое появление" поражает рассказчика. она говорит ему, что слышала

'по поводу одной дуэли, на которой я дрался, она сказала про моих секундантов: 'изысканные люди' (перевод а. франковского) 

пруст любит шокировать читателя то размахивающим кулаками антимилитариста сен-лу, то сценой с диваном и кузиной, а теперь появляется дуэль рассказчика, на которую раньше и намека не было. бернар бран оставляет следующий комментарий:'жан бэро и гюстав де борда были свидетелями дуэли между прустом и жаном лореном, которая состоялась в медо в начале 1897 года. журналист намекнул, что пруст и люсьен доде[которому и посвящен роман], питали друг к другу особую дружбу'. факт общеизвестный, но зачем оставлять его в примечаниях? неужели по схожему поводу и рассказчик принял, а может и бросил вызов другому человеку? неистовый полет фантазии читателей вполне закономерен, учитывая, что несколько лет из жизни рассказчика еще не раз будут пропадать. 

альбертина исчезла так же быстро, как и появилась, оставив за собой флер таинственности. несмотря на всю прозрачность альбертины, рассказчик наполняет ее тайной, словно это делает героиню более притягательной. как и в искусстве, в женщине должна быть загадка.

много загадок и в шарлюсе, тоже принадлежащему к роду германтов. сходство со сванновской дикцией навязчиво упоминается героем, возможно, потому, что оба были красноречивы и интеллектуальны, но тайн у шарлюса явно больше. читатель, не знающий дальнейших событий, недоумевает, почему шарлюс отказывает всем кучерам, пока не наталкивается на самого пьяного, почему  он расспрашивает о блоке, зачем дарит рассказчику книгу бергота, наконец, почему герцогиня сказала, что у меме(так она зовет его ласково, по-родственному) женское сердце, что вызвало бурю эмоций и протестов герцога, возразившего ей, что меме - самый мужественный, которого он когда-либо знал. шарлюс нам дорог тем, что он пробуждает рассказчика от пассивного наблюдения, делая из него разъяренного быка, что растоптал шляпу шарлюса в порыве гнева, до конца не понимая, каких отношений от него добивается шарлюс. видимо, рассказчик совсем позабыл его выпученные глаза, что пожирали его во втором томе.

почти добрых двести страниц посвящено теме, которую можно назвать как "искусство быть германтом". это не только каламбуры, непонимание элитой острот герцогини орианы германтской, чванства и донжуанства герцога базена германтского и странных наклонностей шарлюса, но и несчастный брак германтских, неумело скрываемый улыбками базена на шутки орианы и деланное равнодушие герцогини на любовные походы герцога и его отказы дать ей денег на благотворительность, но и во многом драматическое появление сванна. сванн сообщает германтам о своей скорой гибели, пока герцог нетерпеливо смотрит на часы, думая о грядущем вечере. веселое расположение духа не позволяет ему принимать слова сванна всерьез, да и, в конце концов, если он скоро покойник, то не лучше ли подумать о живых, что опаздывают на прием. этический кодекс светского общества сообщает герцогине примерно то же самое: поторапливаемая своим супругом, она идет менять черные туфли на красные, вместо того, чтобы менять планы на вечер и остаться с другом.

или кем она его считала. если вообще считала.

несколько слов о переводе. проведем сопоставительный анализ нескольких отрывков двух переводов: франковского и баевской. о них сказано много, напомним лишь, что франковский - современник пруста, баевская - ныне живущая переводчица.

'certes les domestiques ne remuaient pas moins dans le 'sixième' de notre ancienne demeure'

'конечно, и на шестом этаже нашей прежней квартиры слуги двигались не меньше' (перевод а. франковского)

'конечно, на седьмом этаже нашего старого жилья прислуга сновала взад и вперед не меньше' (перевод е. баевской)

так шестой или седьмой? конечно, седьмой. au rez-de-chaussée (rdc) или en rez-de-jardin (rdj) - все обозначения наших первых этажей, а у французов -  нулевых. в первом случае этаж около проезжей части, во втором - около сада, зелени. с le premier étage счет у французов начинается, а у нас продолжается, поэтому переводиться будет как 'второй этаж'. le deuxième étage - третий этаж, le troisième étage - четвертый этаж, и так до седьмого этажа, куда переехал рассказчик . выходит, баевская лишь адаптировала французские этажи к нашим реалиям. что интересно, марсель пруст при своем переезде тоже жил на шестом этаже, но эту информацию я подчерпнула у... баевской! выходит, если баевская снова адаптировала этажи, то пруст жил на пятом (для французов) этаже. важно, что на шестом этаже жили слуги, ниже, на пятом, - господа, вполне возможно, что рассказчик имел в виду беспокойство франсуазы по топоту слуг, но о себе он не говорил, что жил он шестом этаже. значит, и сам пруст жил на пятом (если уж баевская накидывает этаж по русским реалиям, то нужно вычесть).

многими страницами позднее мы встречаем любопытный каламбур:

'tiens, quand on parle de saint-loup', dit mme de guermantes.
- ah! quand on parle de saint-loup, je comprends, dit le diplomate belge en riant aux éclates'.

'- глядите: про волка речь... - проговорила герцогиня.
- а-а, про волка речь..., понимаю, - сказал бельгийский дипломат, громко расхохотавшись'. (перевод а. франковского)

'- легок на помине, - заметила герцогиня.
- а, легок на помине, понимаю! - сказал бельгийский дипломат, заливаясь смехом'. (перевод е. баевской)

в оригинале нет отдельного слова 'loup'("волк"), поскольку оно уже встроено в имя сен-лу. и выражение 'quand on parle de loup' означает 'легок на помине', именно поэтому баевская переводит этот каламбур таким образом, хотя созвучие имени сен-лу со словом 'волк' пропадает.

в переводах баевской заметна тенденция сделать пруста родным для русскоязычного читателя: франсуаза у нее говорит как русская крестьянка ("кабы", "небось", "проклятущую", "беснуется", "день-деньской"), la mairesse (мэресса) превращается у нее в "градоначальственную даму" . баевская в предисловии к третьему тому проводит параллели с "детством. отрочеством. юностью" л.н. толстого, чтобы у читателя были определенные аналогии. по делезу, она - расшифровщик интерпретаций, делающий пруста таким понятным и простым, каким он не является ни в оригинале, ни в переводе франковского. баевская доходит до того, что исправляет прустовские описки: un grand oncle у нее стал "дедушкой", постарев на несколько лет, хотя спустя несколько строк происходит омоложение: он снова дядя.

в самой опасной тропе - каламбуров, видно следующее:

- faut-il que j'éteinde?
- teigne?

- прикажете затушить?
- задушить? (перевод а. франковского)

- хочете, я ее погашу?
- хочете, я ее укушу? (перевод е. баевской)

как видно из оригинала, неясно, на кого направлено действие, хотя это читается между строк: в данном пассаже франсуаза спрашивает о свече, явно подразумевая и альбертину, которая ей не нравится. одним словом, то, что называется подтекстом, у баевской обретает форму и такую ясность, что из текста пропадает всякая недосказанность и таинственность.

о многом не сказано: о легендарном монологе леграндена, деле дрейфуса, тюбе, закулисных интригах рашель, мадемуазель стермарья, рассуждениях пруста о фотографии. но это не значит, что это отнюдь не важно, - это значит, что поиски утраченного времени все еще продолжатся.

самонадеянно начатое мною в феврале чтение в электронном формате потерпело полное фиаско: после апрельского и нешуточного упоминания моего приятеля о эпизоде с шарлюсом я поняла, что не помню его появления, не то что каких-то поползновений (точнее, вытаращенных глаз) в сторону рассказчика. хорошо осознавать свои ошибки.

как верно отметила одна из читательниц пруста, во втором томе желания рассказчика (оставим его без имени) исполняются: родители наконец отпустили его в театр (его туда долгое время не пускали, потому что он мальчик болезненный, а театры того времени были не то чтобы благоприятно оборудованы для ребенка), но рассказчик, словно бальзаковский люсьен де рюбампре, недоуменно глядящий на сцену и слабую игру корали, остается равнодушным игрой бермы; он становится писателем с легкой руки норпуа и отцовского кивка, правда, дружба с ослепительным блондином сен-лу отвлекает его от работы, из-за чего рассказчик на прекрасные две страницы рассуждает о дружбе и одиночестве;  школьный товарищ блок знакомит его с миром физических наслаждений, отведя в бордель; он лично знакомится с берготом и даже сидит с ним за одним столом, слушая его монологи, но здесь же наступает разочарование: это во многом закономерно для еще молодого рассказчика, который не знает меры - или культивирование, или разочарование, третьего не дано; с его первой любовью, жильбертой, с которой в первом томе он лишь виделся на елисейских полях, отныне он проводит немало времени, но все не знает, как к ней подступиться со своей любовью, но кончается все это так быстро и нелепо, что выглядит убедительно и реалистично - он разом решает перестать любить жильберту, словно надоедливое чувство можно вырвать из сердца, как зуб; наконец, свершается во многом судьбоносная и такая неизбежная поездка в бальбек, где он встречает девушек в самом расцвете жизненных сил, и, конечно, он жаждет любви.

я не знал, которая из этих девушек - мадемуазель симоне, не знал, носит ли одна из них эту фамилию, но знал, что я люблю мадемуазель симоне.

прав м.к. мамардашвили: рассказчик любит заочно, в своем сознании он уже прокрутил весь любовный сценарий, да так умело, что и une jeune fille (или, как чудесно пишет пруст, fillette), кажется, ему уже не нужна. и, подобно сванну, он начинает смотреть на девушек, как на картины. если сванну одетта напоминает сепфору с фрески боттичелли, то у марселя возникает образ девушки с "идолопоклонством" джотто. рассказчик во всех смыслах стремится du côté de chez swann, хотя это и не делает его полной копией сванна.

встреча с этими девушками, а в особенности с альбертиной, была неизбежна. рассказчик еще в первой части второго тома мельком упоминает ее, а автор и вовсе безжалостно для многих то там, то здесь роняет спойлеры к последующим томам, далеко забегая вперед:

у нас дома произошла сцена из-за того, что я не поехал с моим отцом на официальный обед, где должны были быть бонтаны со своей племянницей альбертиной, совсем молоденькой девушкой, почти ребенком. так отдельные периоды нашей жизни проходят один мимо другого. ради человека, которого любишь и который когда-нибудь станет таким безразличным для нас, мы с презрением отказываемся видеть того, кто безразличен для нас сегодня, кого мы завтра полюбим, кого, если бы согласились увидеть, мы могли бы полюбить и раньше, и кто таким образом сократил бы наши теперешние страдания, правда, для того чтобы заменить их другими.

по сути, то многое, что так волновало рассказчика: поцелуй матери, сванн, писатель бергот, даже жильберта - все отходит на второй план в бальбеке. даже не в бальбеке, а уже в поезде, когда герой говорит:

'я был в восхищении от того, что несколько позднее назвал бы элементами достоевского в 'письмах г-жи де севинье' (разве не рисует она пейзажи тем же методом, каким он изображает характеры?)'

упоминание о достоевском не могло не оставить равнодушной, и чудесно, что под рукой оказались комментарии эжена николя (eugène nicole), который отсылает к тетрадям пруста 1915 года, где литературные вкусы бергота определены так (далее мой перевод):

'антимилитаризм толстого, бессвязность персонажей достоевского, преступные сумасшедшие, в обществе которых нельзя жить безнаказанно'.

далее бергот, зная о своем таланте, утешает себя мыслью, что то, что он пишет, 'не бесполезно для его страны'. аллюзия на анатоля франса (в особенности в отношении бергота к достоевскому) бесспорна. напротив, упомянутые писатели (вместе с джордж элиот, которую, к слову будет сказано, переводит с английского андре - яркая характеристика героини, это делает ее чуть ли не прекрасной в глазах пруста) высоко почитаемы прустом. интерес к достоевскому возник у него поздно, потому и отразился в последних томах цикла, в особенности в 'беглянке'. еще подробнее о достоевском через призму пруста можно прочесть в его короткой статье 'достоевский', где он особенно выделяет... 'идиота'!

в связи с приведенной цитатой примечательны, как мне кажется, два момента: во-первых, постепенное обретение рассказчиком своего 'пути', отхода от взглядов бергота. если в конце первого тома он страдает от того, что не может видеть актрису берма во многом потому, что им восторгается его кумир бергот, то здесь он формирует свой независимый от бергота взгляд на русского писателя; во-вторых, русскоязычному читателю может показаться странным (мне, например) сравнение не то чтобы гениальной женщины мадам де севинье, чьи письма к дочери оказались волею случая достоянием общественности... с самим достоевским!.. но для рассказчика, чье мировоззрение сформировалось не без ее влияния, это только похвала достоевскому.

так герой, отходя от влияния бергота, и не подозревает, что может повторить путь сванна.

об оригинале и переводе федорова

мастерское владение языком автором ни для кого не секрет, однако стоит обратить внимание не только на plus-que-parfait du subjonctif (уже тогда практически не употреблявшийся), но и на времена, которые использует в романе пруст:

'mon voyage à balbec fut comme la première sortie d'un convalescent qui n'attendait plus qu'elle pour s'apercevoir qu'il est guéri'

как чудесно пруст употребляет passé simple (прошедшее литературное время, не имеющее отношения к настоящему) когда приводит свои излюбленные распространенные сравнения, не имеющие отношения ни к герою, ни к происходящей ситуации: это лишь пример, но позволяющий куда более полно понять героя.

эпизод (ближе к финалу), когда андре зовет альбертину. у пруста:

'voyons, ma petite, ne sois pas tellement idiote'.

обращаю внимание на слово 'идиотка'. безусловно, покровительственно-обходительная и вообще чуткая с альбертиной андре прозвучит по-русски грубо, потому федоров решил поступить следующим образом, даже сумев интересно обыграть простое 'voyons' ( досл.:'посмотрим'), как 'ну-ну':

'ну-ну, детка, не будь такой дурочкой'.

пример с уже упоминавшимися рассуждениями рассказчика о дружбе:

'je me disais que j'avais un bon ami, qu'un bon ami est une chose rare'.

'я говорил себе, что у меня есть хороший друг, что хорошие друзья редки'.

федоров несправедливо смягчает тон рассказчика, который прямо называет хорошего друга редкой вещью и подчеркивает, осмелюсь сказать, авторскую иронию над рассказчиком: то ему стыдно перед сен-лу, он думает, что он плохой друг для него, то раздражается, что сен-лу своими разговорами отбирает у него драгоценное время, которое он с удовольствием и, главное, в одиночестве потратил бы на свое произведение. то сен-лу замечательный друг-редкая вещь, то помеха. комичность и неумелость главного героя разглядеть сложно, поскольку мы все видим и слышим его глазами, именно поэтому хотя бы этим хороша экранизация от 2011 года, где на рассказчика мы можем посмотреть на стороны и даже услышать (поскольку непосредственно "слышим" мы его редко, в основном читаем его рассуждения).

но, безусловно, даже один из лучших переводческих подвигов а.ф. любимова не в силах передать всё богатство оттенков, что вкладывает пруст в часто повторяющемся и так любимом им слове 'une tendresse' , верно переводимое федоровым как 'нежность' и 'привязанность', но из-за синонимов пройденное незамеченным в переводе. в конце концов, в переводе пропадает весь ум и вся феноменальная память шарлюса - пусть человека сомнительных наклонностей и интересов, как могут подумать некоторые, но безусловного знатока литературы, цитирующего наизусть мадам де севинье и лафонтена, что, увы, даже не сопровождается ничьими комментариями!..

многое обойдено невольным молчанием: и отношение рассказчика к бабушке, и почему так важны вытаращенные глаза шарлюса, и дело дрейфуса, и мастерская эльстира, и потаенное желание сванна, и очередной скелет в шкафу одетты; но это не значит, что это отнюдь не важно, -  это значит, что поиски утраченного времени все еще продолжатся.

Je n`ai jamais connu une èpoque paisible, j`ai toujours vècu dans l`angoisse et souvent le danger

Люблю творчество Ирины Немировски. Всякий раз, когда берусь за чтение её романов, я уверенна, что это будет, как минимум, приятное времяпровождение. Издавна хотелось прочитать её биографию. Я уже знала, что это будет грустная история, но что она меня затронет настолько… не ожидала.

Эта биография несколько напомнила романы Немировской, очень интересно, что такие слова как «дворник», «мужик», «извозчик» написаны транскриптом по-русски и не переводятся. Меня всегда удивляло, как французские читатели романов Ирины Н. распознают, что Nicolas и Kolinka - это одно и то же лицо?

Почти треть книги – это рассказ о дореволюционной и послереволюционной России. Описывая этот котёл событий, Авторы умудрились впихнуть всего понемногу. Здесь и события в Думе, и революционеры и царская Оkhrana, и Мотя Кшесинская и протоколы Сионских мудрецов… А ситуация с положением евреев в Российской империи – это, что называется, из одной крайности в другую. Евреям установили квоту для поступления в школы, как утверждают авторы, их там было около 1% от числа всех учащихся. В то же время, они занимали высокие должности в банках, фактически управляя всеми финансами. Отец Ирины как раз получил место в банке, в связи с чем семья и переехала в Петербург.

Революционные настроения сделали положение евреев ещё более неясным: возгласы «Бей жида - спасай Россию» (на фр. «еврея») перемешивались с «Да здравствует Троцкий!». В общем, дело ясное – надо тикать! Так Ирен оказалась о Франции, как порядочный представитель тогдашней интеллигенции. Там она и устроила свою судьбу, вышла замуж, родила двоих дочерей.

Я несколько оторопела от того, какими словами Irotchka вспоминала события революции в России уже в 1934ом. Это было что-то вроде воздыханий «ради чего всё это? Зачем столько крови?». Мне это показалось несколько наивным и поверхностным. Видимо, интеллигенты смотрели на мир совершенно другими глазами….

Книга хороша и тем, что в ней много примеров того, какие эпизоды из своей жизни Ирен включила в свои романы. Я далеко не всё читала, поэтому многое себе проспойлерила. Например, роман L`ennemi ("Враг") - это полностью правдивая история отношений Ирины со своей матерью.

Где-то в тексте проскользнула фраза «ей не повезло быть еврейкой в такое неспокойное время». Сложно поспорить… Не смотря на то, что Ирен была известной писательницей, с которой сотрудничал тогда престижный «Revue», это не помешало её коллегам и знакомым её возненавидеть за национальность. В конце концов, кто-то донёс, и Гестапо не заставило себя долго ждать. Оттуда путь вёл только в концлагерь.
До глубины души поразило письмо, которое Ирен написала мужу, уже будучи арестованной. В нём она выражала покорность судьбе, писала, что она будет сильной, просила кое-какие скромные передачки. Вот так, закончилась её жизнь, в которой она успела сыграть так много ролей!

Молодая девушка убита у себя в квартире, зарублена топором. Ужасную картину на месте преступления помогает сгладить лишь глупость преступника, попавшего в поле зрения камер видеонаблюдения на улице с орудием убийства в руках. Полиция ликует - в кадре отчетливо видно лицо человека, дело будет раскрыто в считанные дни. Только вот подозреваемый, которым оказался жених жертвы, кричит о своей невиновности: он провёл вечер с другом в баре, а лицу на видео соответствует не только он. Все поднимают его на смех, пока в отделении не появляется брат близнец подозреваемого, и похожи они действительно как две капли воды, не отличить. Он тоже провел вечер в баре, с тем же другом и тоже не узнает себя на видео. Главное доказательство становится бесполезным. Полиция поймала своего преступника, осталось только отличить его от невиновного брата.

Шикарная и небанальная завязка у книги, достаточно закрытый сюжет, интрига тесная: ведь гадаешь из двух подозреваемых. Это может пойти плюсом книге, так и минусом - шансы угадать 50/50, в отличие от книг с уймой подозреваемых. Но здесь это минусом не стало, автор постоянно тасует карты, постепенно открывает новые козыри перед читателем, таким образом не позволяя ему окончательно определиться в своих ставках. И даже в конце, когда уже вроде вырисовалась полная картина, автор делает взмах руками и ровненький карточный домик догадок разлетается во все стороны. Так что по части завязки и развязки Жаку Эксперу твердая пятерка!

А вот в исполнении идеи... все очень плохо.
- Начнем с того, что ГГ полицейский здесь, расшифровывается как "главный гондон", пардон за мой франсэ. Проиллюстрирую простым примером. Город предоставляет гражданам велосипеды на прокат, в том числе во избежание пробок и проблем с парковкой. Люди ими пользуются, цель достигнута. Но едет (даже не срочно, даже не на задание) наш главный гондон по дороге с велосипедной дорожкой и решает, что такому барину не пристало делить проезжую часть с кем-то еще. И с рассуждениями по типу "ишь тут, разъездились, нехрен!", дважды пытается сбить велосипедиста, жестами и словом оскорбляет человека, угрожает физ.расправой. Представитель закона, пример для подражания во всей красе. О том, как этот боженька ведет себя с коллегами и подчиненными представить не сложно. Всю книгу подчеркивается, насколько это неприятный для всех товарищ. И понятно, что такие существуют везде, дорвавшиеся до минимальной власти и потому, возомнившие себя божествами. Когда приходится читать о таких полицейских почти в каждом триллере, это уже удручает. Но лицезреть их еще и в качестве ГГ... особенно когда автор пытается, устами других героев, всячески оправдать их суЧность количеством раскрытых дел... это особое удовольствие. Я не хочу таких главных героев. Да, ГГ может быть плохишом и даже довольно харизматичным, если у книги завязана мораль на такой расстановке софитов. Но не нужно пытаться подать кусок навоза как карамельку, читатель тоже не дурак. И эта мода в триллерах на супер-одаренного-но-быдло-полицейского давно выдохлась и сдохла. Пора менять начинку.

- Второй и главный минус: это хождение по кругу и ужасные диалоги. 2/3 книги ГГ со своим напарником не опрашивают подозреваемых, а обсасывают между собой по кругу, что "один убил, один врет, ах кто же-кто же, убил, врет, кто же"... ёёёёперный театр! Можно было полицейских убрать и просто сделать книгу из протоколов опроса подозреваемых и свидетелей - получилось бы отлично! Диалоги тоже "ёперный театр", с таким пафосом, надрывом и театральной подчеркнутостью имен (будто не книгу читаешь, а аудиоспектакль слушаешь и без обращения поименно в каждой реплике, читатель вообще не поймет кто кому говорит).

Увы, минусы в этой книге перевесили. Очень жаль, потому что сам сюжет определенно достоин похвалы, конец не провален (что тоже немаловажно в жанре) и пожалуй, я попробую еще раз познакомиться с триллерами автора, все таки хвалят его многие. Надеюсь на более удачное продолжение.

Говорят, перевод на русский язык ужасен, не знаю, я читала на французском. Действительно, очень похоже на "Унесенных ветром" (вроде, автора даже пытались за это засудить, но она отбилась). Но если Скарлетт с Редом - это война Юга и Севера в Америке во второй половине XIX века, то Леа и Франуса - это начало Второй мировой войны во Франции (1839-1942), правда, герои здесь не такие фактурные как у Митчелл. И есть большой минус - ну просто ужасные любовные сцены:) То есть вроде все хорошо - интересный сюжет, начало войны, бомбардировки, оккупация, аж с настоящими цитатами из выступлений маршала Петена и Шарля де Голля, а потом оп-ля - и совершенно нелогичная, неуклюжая, написанная в худших традициях love stories любовная сцена. Вообще, такое ощущение, что роман написан тремя независимыми авторами - собственно романист, придумавший весь сюжет, историк (он временами дает подробнейшие и как будто списанные из учебника справки о том, сколько евреев убили или как именно велись бои в конкретном городе/регионе), и третий - литературный негр (который штампует пачками те самые любовные сцены, особо не вдумываясь в то, что делает). Романист, конечно, здесь побеждает, на его долю приходится 90% текста, так что в принципе читать можно. Вывод - вообще ни разу не шедевр, но на холодные унылые вечера - сойдет. С точки зрения французского - все довольно просто, и если словарный запас позволяет, можно одолеть книжку за несколько вечеров.

Десять человек приглашены под самыми разными предлогами на таинственный остров, не менее таинственными хозяевами. Хозяева задерживаются и по мере того, как гости понимают зачем их всех вместе собрали, выясняется, что этих десятерых объединяет детская считалочка, которая станет для их судьбы пророческой: ведь в этой считалке, негритята убывают по одному, чтобы в итоге... никого не стало.

Задумка сюжета в знаменитом герметичном детективе действительно великолепна. Накал напряжения растет с каждой страницей и Кристи удается без дешевых пугалок и кровь-кишочных подробностей запугать читателя так, что спать после книги будет сложно. Да, после маньячных и кровавых триллеров, эта книга показалась мне очень, очень страшной. Потому что описанное чувство страха от неизбежно приближающегося конца, неопределенность, а также ни на секунду не спадающее напряжение из за того, что злодеем является кто-то "из своих" - это прекрасный набор для того, чтобы пощекотать нервишки.

Персонажи раскрываются медленно, сначала все похожи друг на друга и разница лишь в поверхностных первых впечатлениях. Постепенно реакции и личные кошмары героев вырисовывают рельеф каждого из них. Не могу сказать, что здесь у автора вышла твердая пятерка: мне все равно не хватило глубины, раскрытия причин их поведения. Кто-то в своих поступках лучше раскрыт, а кто-то так и остался темной лошадкой. Зачинщика всего спектакля я довольно быстро вычислила, но удовольствия это не убавило, потому что оставалось разобраться в вопросе "как", и вот с этим я гадала до конца.

Но конец разочаровал. В ответ на такой ядрено затянутый узел сюжета, ожидала в конце логично распутанных ниточек и (раз уж нам в эпилоге подали подробный отчет злодея) обоснованных объяснений того, как это все удалось провернуть. Да, признаю, задумка вышла шикарная. Но исполнение, если смотреть именно с точки зрения того, как фокусник выполнял все свои трюки, явно вызывает вопросы. Я вижу много дыр и притянутого за уши:

Под Парижем, на рабочем месте убита директриса детского садика. На первый взгляд, дело простое и может быть раскрыто по горячим следам в течение суток. Однако, полицейский Томар Кан (это первая книга цикла о нем) славится в отделе тем, что не привык выбирать легких путей и довольствоваться малым. Убийца действительно "лежит на поверхности", но причин убивать женщину на ровном месте у него не было, а стало быть, все не так просто, как кажется. В причинах еще долго нужно копаться.

✛ С одной стороны, интересная задумка, изначальное убийство приводит совсем не туда, куда вроде бы должно. Автор умеет удивить в плане поворотов сюжета. Тайны очень дозировано, постепенно раскрываются, таким образом интрига поддерживается до самого конца. Но...

Печаль и отвращение: два слова для этой книги. Печаль, это когда ты прочитав одну книгу нового автора, радостно попискивая, добавляешь скопом все его книги на лл и себе в хотелки, закатываешь рукава, раскатываешь губу и предвкушаешь немало приятно проведенных часов с интересными героями... а получаешь вот это. Стоило только мне похвалить автора (в Avalanche Hôtel) за то, что он не пихает в книгу надоевшие шаблоны, не играет на слезодавилках... Нате, получите. Опять 25, полный набор:

— Главный герой - набор штампов современного триллерного полицейского. Ткни в любого у любого автора и получишь чувака, который: алкоголик, наркоман, заядлый нарушитель закона со стажем (а то и вовсе преступник-рецидивист), болт положил на официальное расследование/коллег/начальство, круче вареного яйца, разумеется "нетакойкаквсе", хамло, быдло, с тяжелой личной драмой, и все оправдывают любую его выходку. Если не 100, то 85% ингредиентов обязательно будут в списке. Во-первых, это уже надоело. Во-вторых, ГГ конечно же должен быть выделяющимся и харизматичным, но почему его особенность обязательно должна определяться вот этим всем вышеописанным? Другим способом выделиться нельзя? Почему представитель закона должен соревноваться по отмороженности с ублюдком, которого он разыскивает? В общем да, этот пункт - просто тлен и прискорбие. А да, забыла добавить, что личная тайна героя имеет довольно шаткую причину. Не знаю, как объяснить и не спойлернуть. Сама тайна небанальная, она многослойная и думаю, еще в цикле не раз бабахнет. Но скажем так, она не стоит той заваренной героем каши и всех тяжких, в которые он кидается чтобы ее скрыть. Дело могло решиться "просто" тяжелым разговором с нужным человеком.

— Ахтунг! Здесь жестокое и абсолютно бесполезное для сюжета убийство собаки, со всем смаком описанное. И если в "Отеле" это имело хоть какое-то сюжетное объяснение, то здесь - чисто для показать, какой редиска у нас плохой. Вот прям жестокий донельзя, аж собачек убивает. Если автор не может прописать психопатию героя иным способом - что ж, значит автор слаб, значит не умеет напугать читателя качественно, значит не способен передать внутренний мир психопата. Не каждому дано, да. Я прекрасно понимаю, что если это не триггер для человека, то автор, возможно добьется нужного эффекта у читателя: вроде собачонку не так жалко, как человека, а для "нервишки пощекотать" - самое то.

— Вообще, стоит отметить, что автора тут потянуло в психиатрию, он хотел описать происходящее с точки зрения симптоматики и этиологии, но иллюстрировал все это с помощью дешевых пугалок. Собрал в котел целую кучу, и да, психопат тут действительно очень страшный. Но психиатрического триллера не получилось, получилась игра на отвращении.

Жаль. Потому что задумки у Такияна действительно стоящие. Завязывать и выдавить интригу по крупицам он умеет. Заинтересовать читателя умеет. Но вот эти чертовы шаблоны и собаки... Учитывая, что это вторая подряд книга с животными у автора, есть опасение, что он прибегает к такому приему систематически. Обычно я такое не прощаю, книги бросаю, а если и дочитываю - к автору больше не возвращаюсь. Возможно я дам автору еще один шанс, возможно с внецикловым романом, потому что Томар Кан в качестве героя меня не убедил и не покорил. Но это будет точно последний, без шанса на промах.
Эх, жаль...

Riche pour moi, célèbre pour toi....

Внимание! Рецензия может содержать спойлеры!

От книги я многого не ждала, и, наверное, по этому была неожиданно удивлена, книга оказалась лучше, чем я думала. Где-то до конца второй части, когда Жозефина страдает, её муж проводит время с Милен, Марсель изменяет жене с Жосианой, я не могла понять о чём же книга? Где главная мысль? Наконец, когда Ирис предлагает Жозефине написать за неё книгу, стало интересней. Надо сказать, что меня забавляло читать то, о чём пишет Жозефина, а пишет она ни много ни мало о герцогине 12ого столетия!!!

Концовка оказалась не точно такой, какой я предполагала, мне казалось, что и история Марселя с Жосианой закончится иначе, да и ложь с книгой вскроется, но не так.

Буду снисходительна к такого рода литературе, в конце концов, книжка меня позабавила, так что ставлю, в принципе, заслуженную оценку.

Хочу от всей души поблагодарить Lili-18 за рекомендацию книги Эмиля Золя "Добыча", благодаря этому роману я "распробовала" творчество автора. Я очень хорошо отношусь у французской классике, но вот любовь к Золя пришла не сразу. "Жерминаль" и "Дамское счастье" особо не зацепили, из-за чего я и вовсе не собиралась читать "Нана" ( а особенно прочитав рецензии на этом сайте, что и скучно, и сюжет вялый сюжет). Но я в восторге от книги! И это при том, что не особо жалую истории распутства, любовных утех и девиц, вот таких как Нана, которые рушат всё, что попадается им на пути, делая при этом невинные глазки.
Роман покоряет с первых строк. Описания театра и публики, которыми начинается роман, окунают сразу же в атмосферу распутного Парижа. Я буквально толкалась там, рассматривая всех и каждого, томясь в ожидании представления, а потом томно считала минуты, когда это безобразие закончится. Очаровательная строчка, которой, к сожалению, нет во французском издании:

Высокая блондинка много хохотала, между тем, как высокий господин, прислонясь к камину, разговаривал с нею так близко, что завитки на ее лбу колыхались от его дыхания.

Позабавило застолье в доме Нана, о, даже читая такое невольно чувствуешь набитое брюхо и тягучесть разговоров, а также противное чувство перенасыщенности и тем и другим. Приятно, что автор также набросал картинку стола, кто с кем сидел.

Опьянение вызвало на щеках Люси Стьюарт чахоточный румянец, а Роза Миньон разомлела, и глаза ее увлажнились. Объевшаяся и обалдевшая от этого Татан Нене бессмысленно смеялась собственной глупости. Остальные — Бланш, Каролина, Симонна, Мария — говорили все разом, тараторя о своих делах, о споре с кучером, о предполагавшейся прогулке за город

Сама же Нана мне, как ни странно, была очень приятна. Лёгкая, добродушная, притягательная. Да, она грязна, но эта грязь тает на ней. Да, она принадлежит всем и никому. Но до чего же она весела! Она ломает, но без злого умысла, её капризы - это всего лишь капризы. Автору удалось, даже описав её нелестными эпитетами - "розовая", "толстая", "похожая на курочку", всё-таки зацепить читателя и следовать за героиней и её трагичной судьбой до конца книги.
Я получила истинное удовольствие и как обычный читатель, и внутренний мой лингвист ликовал от работы переводчика. (На русском читала перевод Ирининой).

P.S. Для любителей французского. Сюжет вначале, где появляется Сатин (Атласная) и то самое "непечатное" слово, которое она употребляет для своего выражения состояния, обозначающего "подыхание со скуки" в оригинале звучит как "Je m`emmerde". Я даже не знаю, какое слово подобрать в русском языке, чтобы пристойно в классической литературе перевести выражение Сатин)))

"До идолов дотрагиваться нельзя — позолота пристает к пальцам", писал Гюстав Флобер, и высказался по этому вопросу исчерпывающе, раз и навсегда закрыв тему, - ни убавить, ни прибавить. Но как мотылька тянет на огонь, так и читателя привлекает личная жизнь кумиров эпохи, благодаря изобретению Гутенберга сумевших проникнуть в личную жизнь людей самым интимнейшим образом - через слова и картинки, возникающие в голове, когда человек беззащитен, оставаясь наедине с собой. Этот круговорот мыслей, образов, который мы пропускаем через себя в процессе чтения, меняет нас порою необратимым образом. Фразы, которые нельзя забыть. Герои, о которых мы думаем больше, чем о живых родственниках. Ситуации, которые напоминают нам по странному совпадению собственную жизнь и судьбу. Все это ни что иное, как магия, и никакое чтение не приходит случайно. И если эта мысль кажется вам сомнительной из-за скрыто содержащегося в ней мистицизма, то вы не на одной волне с Маргерит Юрсенар. Ей-то, впрочем, был свойственен "здравый смысл" в хорошем смысле слова, но кто сказал, что мистическое восприятие мешает аналитическому подходу? Лучшие авторы сочетали в себе способность к умозаключениям и талант интуитивного постижения реальности.

Юрсенар никогда не отличалась косноязычием и умеет прекрасно формулировать. В этой книге интервью она выражает свои взгляды с необыкновенной легкостью и убедительностью, хотя легкость эта, разумеется, показная. Мне вспоминается Авдотья Смирнова, которая на вопрос позвонившей подруги, чем она занимается, ответила: "Беру у себя интервью". Если это не психоанализ, то самоанализ, безусловно. И Юрсенар, писавшая в уме многие страницы своих книг, чтобы потом воспроизвести их на бумаге десятилетия спустя, несомненно многое проговаривала наедине с собой, и если уместно тут сравнение с алхимией, то ее "философский камень" мысли вызревал в ходе долгой возгонки и целого ряда опытов.

В то же время Юрсенар - писатель, который хотел бы самоустраниться из своих произведений. Она никогда не говорит открыто о своих жизненных обстоятельствах, имена-пароли-явки мы из этой книги не узнаем. Личная жизнь автора, во всяком случае, ее самые интимные - любовные переживания - нашли отражение на страницах ее поэтической прозы, но открывать нам имена своих любовников ей бы не пришло в голову. Да и зачем? Она прямо говорит, что для нее гомосексуальная любовь ничем не отличается от обычной - разве мы уже не почувствовали это, читая о возлюбленном Адриана или о бисексуальных связях Зенона? Но Юрсенар не примыкает ни к какому лагерю, и агрессивная позиция "меньшинств", будь то гомосексуалисты или феминистки, одинаково чужда ей. Юрсенар говорит много мудрых слов о том, что целью женщины, как и вообще любого человека, не должны быть материальные ценности, карьера, и что грустно видеть женщину, которая ко всему этому стремиться во имя равноправия.

Писательница много рассуждает об экологии, об уроне, нанесенном человеком природе, о потребительском и легкомысленном отношении к этому миру. И снова можно припомнить похожие мысли, выраженные Юрсенар в "Философском камне" и принадлежащие Зенону. Для меня последний - один из самых интересных героев мировой литературы, и как многие восхищены характером и закалкой Мартина Идена, так я избрала себе этот образ как пример личности, превосходящей свою эпоху и окружение по критериям независимости ума и духовного развития. Забавно, кто-то из читателей на лл мне писал, что Зенон ему несимпатичен тем, что выбивается из среды, как будто бы "лучше" других людей, а это со стороны автора проявление высокомерия. Этот читатель (читательница?), думаю, ничего не понял ни в Зеноне, ни в замысле Юрсенар. Она показала человеческую природу во всем ее благородстве, блеске, великолепии, которых она может и должна достичь. А проблема окружения, которое враждебно к независимо мыслящему таланту, родилась не вчера, и игнорировать одно из трагических свойств человеческой психологии, зависть, ненависть к непохожему - значит, лишить мировое искусство его проблематики.

Юрсенар мудра, потому что она умела мыслить и чувствовать. Мысль без сострадания - ничто. "Дуб - дерево. Роза - цветок. Олень - животное. Воробей - птица. Россия - наше Отечество. Смерть неизбежна". А знаки и символы, напечатанные на бумаге, - что-то иное, нежели сухой академизм. И хотя литература, по мнению Юрсенар, не так уж важна для человечества, ее сила и влияние огромны. Это как в стихотворении Эдгара Ли Мастерса, в котором окулист подбирает очки и спрашивает пациента, показывая на книгу, что он видит... Что же мы видим? Свет, маленький игрушечный мир? Как и почему мы изменились? Бог уничтожен, сама его идея дискредитирована, но хранители божественного все еще среди нас. Нам надо по-другому относиться к любви, осознав ее вневременное значение. Любовь для собственного удовольствия - странная штука. Страсть всегда стремиться доминировать и терпит раз за разом поражение. А любовь-самоотречение высмеивается на страницах трендовых журналов, ибо фрейдистская психология установила монополию на интерпретацию секса и любви полов.

Нужно просто положить с прибором на все это наносное, чуждое душе, на "авангард", потому что идеальное общество будет посткапиталистическим и посткоммунистическим. Что мешает его построить уже сейчас? Несовершенство человека. Что не отменяет факта, по Юрсенар, что великие политические деятели существовали, и не так давно. Она прочла биографии Черчилля и Ганди, а эти люди - практически наши современники.

Юрсенар предлагает нам жить "с открытыми глазами" как альтернативу пессимизму и оптимизму. "Стакан наполовину полон ядом", как говорил комический старикан Вуди Аллен. Для писательницы видеть страдания других живых существ - огромная боль. Бегство в мир литературы от сегодняшних проблем невозможно. Все взаимосвязано.

Юрсенар не стремилась создать какой-то определенный медийный образ, была довольно равнодушна к славе, разве что письма читателей пробудили в ней сильный эмоциональный отклик. И эта естественность интересна. Ее "Костры", как и "Алексис", как и "Философский камень" - удивительные книги. Без них не было бы меня. Я думаю, что трансцедентные понятия должны быть выражены языком любви, печали, элегантно, точно. Но Юрсенар не из тех, кто "играет в декаданс". Она искренна, она мудра и ей грустно. Как многим и до, и после нее.