Три сестры: взгляд на творчество Шарлотты, Эмили и Энн Бронте

В фильме 2022 года «Эмили» Бранвелл Бронте предлагал своей сестре Эмили кричать «Думать свободно!». Это то, что отличает книги Шарлотты и Эмили от книг их современников — совершенно иной способ думать. Не эволюция, а революционный скачок в мышлении. Сразу открещусь от того, чтобы считать все произведения Шарлотты революционными — напротив, как только она добилась успеха, она очень постаралась, чтобы ее произведения стали соответствовать принятым в те дни нормам. И еще стала извиняться за своих сестер, что их книги не очень-то соответствуют принятым порядкам.

Всякий раз, как я вижу эти извинения, внутри моей головы щелкает нечто такое, что похоже на покидающую мою крышу кукушку. Это вызвало мои угрозы родным, что если они посмеют когда-нибудь за меня извиняться за любое мое слово, написанное или сказанное, о которых я не сожалела, то я вернусь к ним с того света и буду греметь цепями. Я не знаю, где я на том свете найду цепи, но не стоит недооценивать моей изобретательности.

Но чтобы оценить революционность двух старших сестер, давайте сравним их творчество с книгами младшей Энн . Она не мыслила свободно? Ей, как и брату, не досталось таланта? Почему ее романы пользовались успехом тогда, но сейчас их включают разве что в сборники к двум более успешным сестрам? Быть может, детство, когда они изобретали миры, не так сильно отразилось на Энн? Я проведу анализ по нескольким параметрам.

Жанр

Почему-то вопрос жанра пытаются избегать всеми силами при литературоведении. Наверное, причина заключена в том, что сейчас есть условно «низкие» жанры и «высокие». Но признавать это не принято, потому замести под коврик стараются всё направление исследования.

В девятнадцатом веке, когда только зарождался жанр романа, «высокое» и «низкое» тоже существовало. Высокое — это зарисовка из жизни, низкое — это развлекаловка для низших классов, как правило, кровь, кишки, убийства. Был поджанр, когда признания преступников издавались отдельной книжечкой, а книжечка продавалась среди толпы, собравшейся на веселое представления повешенья этого самого преступника. Сюжета там было мало — всё вокруг крови, убийств и раскаяния.

Потом стали пользоваться успехом «Ужасы за пенни» и так далее (аж тянет начать сейчас расписывать, как именно зарождался жанр низкопробных ужастиков). В общем, всё это было «хоррором для низших классов», как в наше время таким «низким чтивом» считаются «детективы для чтения в электричке» (высшие классы, само собой, даже не особо знают, что значит слово «электричка»).

Если я вспомню французские романы восемнадцатого века, вроде «Опасных связей» или «Манон Леско» , то они могли начаться с любого места и закончиться на моменте, когда интрига отыграла свое. Но те романы, которыми стали зачитываться, и составили славу романа как такового, сейчас бы назвали любовными. Это, само собой, в первую очередь романы Сэмюэля Ричардсона . Есть женщина, вокруг нее поклонники, интриги, затем она выходит замуж. Или погибает. Но с применением, тем или иным, поклонников. У так всеми обожаемой Джейн Остин та же схема — молодая девушка, интриги, свадьба.

У Шарлотты видно, как тяжелыми авторскими сапогами она гонит своих персонажей по той же схеме — пусть свадьба, по заветам народных сказок, станет концом произведения. И я даже не буду приводить в пример «Виллет» , где уже практически свадьба, но иная концовка падает на читателя с неожиданностью слона, понявшего, что зря он себя воображал горной козой. Но «Джейн Эйр» притворяется любовным романом, однако является готическим. Готические романы тоже считались «низким» жанром, вспомните, как зубоскалила над готикой уже упомянутая Джейн Остин в «Нортенгерском аббатстве» . Шарлотте удалось облагородить жанр, привнеся в него социальный подтекст. «Грозовой перевал» и вовсе начинается с видения привидения, на нём же и заканчивается.

В «Агнес Грей» напрочь нет интриги, это типичный роман девятнадцатого века: кусок из жизни женщины, и этот кусок погребает под собой вполне ожидаемая свадьба. В «Незнакомке из Уайлдфелл-Холла» существует интрига до момента, когда выясняется, кто такая Хелен Грэхем, далее роман превращается целиком в социальный. И свадьба в конце, само собой. Но, следует заметить, что читать о том, какие мерзости совершал муженек героини, попросту скучно. Интересно, когда есть несколько характеров, и как именно они взаимодействуют. Романы Энн — типичные для ее века, но без интриги они скучны. Причем в наше время намного сильнее, чем в их.

Проблематика

Помню, как жутко меня взбесила «Агнес Грей», когда я прочитала первый раз... Да, это хороший честный рассказ о том, как писательница работала сама гувернанткой. Но это рассказ маленького избалованного ребенка, который не очень понимает мир взрослых. И мир детей, кстати, тоже.

Энн не уезжала из дома до момента, как пошла работать, разве что училась в Роу-Хеде, но и там были старшие сестры. В доме никого не было младше нее, и она не научилась выстраивать взаимоотношения с детьми младше себя. Не стоит забывать, что благодаря заботе не очень здорового ментально папеньки, детям Бронте не давали общаться со сверстниками, они знали только общество друг друга. Потому она просто не понимает, что другие дети тоже являются личностями.

Узнав, что новый воспитанник мучает мелких грызунов и птенцов и в этом его поощряют родители, гувернантка Агнес Грей не находит ничего умнее, чем сказать: «А мучить животных плохо» — «А папа говорит, что хорошо» — «А тебя Боженька накажет после смерти» — «Не накажет». Вот и поговорили.

Шестилетняя Мэри Энн отказывается произносить какое-то слово урока. И гувернантка настаивает, пытается переупрямить, обещает, что не будет целовать девочку на ночь, отчего, само собой, ребенок, ощутивший власть над взрослым, еще больше упрямится и заставляет пресмыкаться перед собой.

У Энн Бронте напрочь отсутствует желание справляться с обстоятельствами, что чувствуется и в ее книгах. Придумать для мальчика историю о животных, чтобы он стал думать о них, как о существах, чувствующих боль? Подружиться с девочкой и выучить другой урок или превратить ее нежелание повторять некое слово в шутку? Не наш метод! Вот, мечтает гувернантка, если бы злые родители разрешили мне детей бить, но так-то я боюсь их колотить, а то они такого родителям наболтают, такого... Лет пятнадцать назад вроде я это прочитала впервые? Пригорать у меня не прекратило и по сию пору.

Наконец злые родители увольняют ее с должности, и гувернантка устраивается в новую семью с тремя относительно взрослыми дочерьми. Судя по всему, их она писала с семьи Робинсонов, где проработала пять лет. И снова ненависть гувернантки к девушкам: и плохие они, и злые они, и тщеславные (а реальные воспитанницы, меж прочим, сохранили с Энн дружеские отношения, то-то их радовала книга, наверное). А вот я-то скромняжка и умница, но почему им всё, а мне ничего?

Так и хотелось развести руками: потому что у них есть деньги, а ты — наемная прислуга, или у тебя иные варианты ответов? Но в свою очередь гувернантка раздает на редкость «умные» советы, вроде: «Высшее наслаждение — исполнять свой долг и ни к кому не питать ненависти. Цель религии не в том, чтобы учить нас умирать, но в том, чтобы учить нас жить. И чем раньше вы станете благоразумной и возлюбите добродетель, тем больше счастья обретете». Да, это ханжество, как оно есть.

Энн не придумывала, как бы ей обойти обстоятельства. Когда воспитанницы Агнес Грей пытаются флиртовать с мужчиной, который ей нравится, она ненавидит, завидует (разумеется, ни персонаж, ни писательница не отдают себе в этом отчета) и страдает. Когда муж Хелен Грэхем пьет и изменяет ей, она не пытается как-то повлиять на ситуацию иначе, чем молиться и надеяться. А потом сбежать.

Пять лет Энн Бронте не жила с родными. В то время, пока Шарлотта и Эмили строили планы, как им прожить после смерти отца, Энн вела размеренную жизнь, прислуживая в другом семействе. Ей не приходилось прокручивать в голове те или иные варианты событий, сталкиваться с трудностями и находить новые, более успешные стратегии. В ее книгах маловато характеров и маловато фантазии.

Ювенилии

Когда дети Бронте были маленькими, то сочиняли истории про выдуманные страны. Страной Брэннуэла и Шарлотты была Ангрия. Там было полно байронических героев и злобных страстей. Младшие девочки в конечном счете отделились и создали свои государства. Если мы хоть что-то можем узнать про мир Гондала, который развивала Эмили, то остров Гаалдин, который принадлежал Энн, вообще неизвестен и непонятен. Живя в скучном мире крохотного английского городка девятнадцатого века, Шарлотта и Эмили продолжали убегать мысленно в свои личные миры. Эмили продолжала писать стихотворения по событиям Гондала, Рочестер напоминает байронических героев Шарлотты, Брэннуэл подписывал свои стихи именем персонажа Ангрии, но, судя по всему, Энн отказалась от своего мира напрочь. Почему-то в этом направлении исследований нет вообще. Или есть, но там, где я не встречала.

А теперь сравните: «Яркая лазурь небес, теплые световые эффекты и густые длинные тени по моему замыслу воплощают идею солнечного утра. Я осмелилась сделать траву и листья более сочно-зелеными, чем это обычно принято, желая передать их юную свежесть на исходе весны или в самом начале лета. Картина изображает лесную поляну. Темная купа елей на среднем плане смягчает излишнюю яркость других оттенков зелени, а на первом плане я написала могучий дуб — вернее часть толстого узловатого ствола и несколько ветвей, одетых почти золотистой листвой. Но это не осеннее золото, а блеск солнечных лучей, пронизывающих нежные едва-едва развернувшиеся резные листочки. На нижней ветви, контрастно выделяющейся на угрюмом фоне елей, сидит пара влюбленных голубков, чье сизое оперение создает еще один контраст, но иного рода — чуть навевающий грусть. А возле ствола в траве, усеянной звездами маргариток, стоит на коленях, закинув голову, юная девушка: волна белокурых кудрей ниспадает ей на плечи, руки сжаты, губы полуоткрыты, а глаза с неизъяснимым восторгом устремлены на пернатых влюбленных, которые, всецело поглощенные друг другом, не замечают ее присутствия». Это описание одного рисунка.

А вот описание другого: «Была изображена вершина айсберга, вздымавшаяся к полярному зимнему небу. Сноп северного сияния разбросал свои туманные копья по горизонту. На переднем плане вырисовывалась гигантская голова, прислонившаяся к айсбергу, две прозрачных руки закрывали лицо черным вуалем. Были видны только бескровный лоб, белый, как кость, и тускло блестевший, лишенный всякого выражения глаз. Над висками, среди складок черного тюрбана, смутное и прозрачное, как облако, светилось кольцо белого пламени, служившее оправой для нескольких более ярких искр. Это кольцо было как бы “подобьем царственной короны”, и оно венчало “ту форму, что формы не имеет”».

Первая цитата из «Незнакомки из Уайлдфелл-Холла», вторая — из «Джейн Эйр». Таких картин, которые Джейн показывает Рочестеру, у нее три. На всех трех — фэнтези-сюжеты. У Энн нет ярких образов. У нее нет даже образов из ее выдуманного царства. Складывается ощущение, что Гаалдин был всего лишь подарком с барского плеча от Эмили, Энн ничего не сочиняла сама, а просто играла все те второстепенные роли, которые оставляла ей сестра из своей яркой фантазии.

Когда я только садилась за анализ, представления не имела, куда он меня заведет и как именно я упомяну взбесившие меня моменты с нежеланием молодой гувернантки понимать что своих подопечных, что своих хозяев. Наоборот, я полагала, что отмечу и похвалю яркий язык писательницы. Но вот у меня открытые файлы со всеми романами сестер, и я вижу, чем же Энн не дотягивает до их произведений. Энн не идет в глубину. Одно чувство будет повторено несколько раз разными выражениями. Вот, специально я перемотала на момент, где долго героиня размышляет, глядя на спящего новорожденного сына. Одна мысль о том, что он невинен и не похож на своего отца, вторая, третья, как хорошо бы было, если бы его отец не пил, четвертый раз, пятый, второй абзац заканчивается...

Открываю «Джейн Эйр». Специально момент, как она уходит от Рочестера. Да, есть мысли об искушении и что надо держаться «верной дороги», но как эмоционально верно, что потрясение Джейн дано через действия, через то, что она запрещает себе вовсе обдумывать, что именно она делает и ради чего. Что касается «Грозового перевала», то он идеально кинематографичен. Мы и забываем, что читаем о чувствах людей, поданных через восприятие третьего лица. Каждый эпизод такой яркий, что мы отлично осознаем через действия и реплики, что чувствовал тот или иной персонаж.

Проживи Энн и Эмили дольше, скорее всего, младшая сестра снова бы попала под влияние старшей. Скорее всего, подобрала бы каких-то ее персонажей, которых Эмили бы переросла, и написала бы яркое произведение, так как язык ее книг кое-где был очень хорошим и живым. Но у самой Энн напрочь отсутствует само понимание самостоятельности. И это при том, что она столько времени прожила в одиночку.

Мне кажется, что оказавшись в детстве в тени таких ярких личностей, как Шарлотта и Эмили, Энн потеряла цель в жизни. В ее книгах отсутствует нечто абсолютно главное — та самая мечта, исполнение которой сделает счастливой. Страницы в «Незнакомке» от имени Гилберта Маркхема написаны в миллиард раз живее, чем те, что написаны от имени Хелен. Он шутит, флиртует, препирается с братом, он живет. Страницы от имени Хелен и Агнес так плохи потому, что Энн просто изображала то, что должны были чувствовать женщины, но сама этих чувств не ощущала. Точно так же и любовные страницы у нее пафосные, плохо проработанные, потому что, несмотря на домыслы биографов, сама она не влюблялась.

Фокал Шарлотты — женщина. Хотя она в Ангрии брала себе байронических персонажей, в ее поздних произведениях она рассматривает поведение мужчин с точки зрения женщины, даже с точки зрения любовницы. Когда смещаются акценты (Рочестер и Берта), и уже мужчина выдерживает женские измены, то он становится жертвой, он застывает и не знает, как поступить, то есть примеряет на себя женскую роль в патриархальном обществе.

Фокал Эмили — и мужчина, и женщина. «Грозовой перевал» так рвет мозг тем, что Эмили является обоими персонажами — и Кэти, и Хитклифом. Именно потому они одно целое, они соединены на таком высшем уровне, о котором некому догадаться. Нелли Дин, от имени которой идет речь, практически не дает четкий отпечаток себя, она просто выражение читателя, остолбеневшего перед теми ужасами, которые воплощают собой двое возлюбленных.

А фокал Энн вполне соответствует той роли, которую ей бы отводили в детских играх — младшего «братишки-оруженосца». Страницы от имени Герберта — это самолюбование и инфантилизм. Но ведь точно таким же является и Артур Хантингдон из «Незнакомки», тот, про которого говорят «большой ребенок». Мужские характеры выписаны ярко, женские — стандартно.

Да, мой анализ привел меня к странному выводу: фантазия у Энн была нулевой. И это очень странно, так как она могла хотя бы копировать элементы у старших сестер, ведь она была частью их игр. Стоило мне перемотать файл «Незнакомки» на начало, как я увидела намного более живую речь, гораздо более живого персонажа. Так что мое последующее предположение является единственно приемлемым.

Это может объяснить, почему Энн так волновали проблемы гендера. Сама она не была заперта посредством законов с нелюбимым мужчиной. Но из-за гендерных ограничений (которые до некоторой степени есть и сейчас) вряд ли бы кто-то воспринял в ее исполнении книгу о приключениях мальчишек, вроде «Тома Сойера». Она выполняла то, что ждало от нее общество, выполняла роль набожной молодой женщины, потому в ее исполнении все эти поучения выглядят совершенно фальшиво, она полностью в них не верила и с тем же успехом могла копировать из какой-нибудь бесплатной христианской брошюры.

Да, в ее творчестве не удалось найти следов, что она «мыслила свободно». В самом ли деле она не могла так мыслить, или же ей приходилось тщательно прятать свои мысли — решайте сами. Ее детство стерто, скрыто, оно не прорывается в ее творчество, как у сестер. Или прорывается, но вовсе не там, где мы могли ожидать.

Текст: Энджи Эфенди