Что не так с экранизацией «Петровых в гриппе» и почему это важно

Так получилось, что на прошлой неделе я второй раз посмотрела фильм Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе и вокруг него», снятый по одноименному роману Алексея Сальникова. И если первый просмотр породил только слабо артикулированное «ой, ну, нееееет», то после второго, я, кажется, готова сформулировать суть своих претензий.

Но для начала дисклеймер: да, я знаю, что сравнение экранизации с ее литературной основой — всегда дохлый номер, потому что сравнивать красное с круглым в принципе непродуктивно: книга — красное, кино — круглое (или наоборот). Да, у книги автор — писатель, а у экранизации — режиссер, и это два совершенно разных человека (и автора). Да, я знаю, что любая экранизация — это попытка (всегда неполная и несовершенная) вынести наружу и разделить со зрителем ту интерпретацию книги, которая живет в голове у режиссера, и которая совершенно не должна (и не может) совпадать с тем прочтением, которое живет в голове у вас или у меня.

Словом, книга и снятый по ней фильм оцениваются по разным законам, и даже если кино не устраивает вас как экранизация вашей любимой книги, но при этом «работает» как кино, смиряйтесь — а лучше кланяйтесь и благодарите. Но.

Будь «Петровы» Серебренникова просто очередным фильмом про русскую хтонь, я бы слова не сказала. Ну, и вообще, не то, чтобы из желающих экранизировать «Петровых» очередь стояла от Мосфильма до Кремля — спасибо, опять же, режиссеру, что взялся. Но зачем надо было брать книгу, основанную на нескольких фундаментальных вещах, и именно эти главные вещи выбрасывать, оставляя множество объектов второ- и третьестепенных, я никогда не пойму.

Итак, что же, на мой вкус, важного потерялось в серебренниковской экранизации романа Сальникова?

Кадр из фильма «Петровы в гриппе»

Юмор.

«Петровы в гриппе» — удивительно смешная книга, причем смешная как на языковом, так и на ситуативном уровне. Весь морок и жуть, которые там, безусловно, тоже присутствуют, смягчаются (или, если угодно, подсвечиваются) этим самым юмором, преображаются под его гармонизирующим воздействием.

У Серебренникова получилось кино беспросветно мрачное, практически не смешное, но при этом зачем-то украшенное герметичными и высокомерными шутками «для своих». Если ты знаешь критика Анну Наринскую или поэта Всеволода Емелина, сцена в библиотеке может показаться тебе гомерически смешной. Если нет — ну, что поделаешь, не того ты круга человек, не для тебя тут шутят. То же касается восстающего в финале из гроба рэпера Хаски — если знаешь историю с его фальшивыми похоронами, обхохочешься. Нет — не позорься, дружочек, учи матчасть, чтобы понимать, что тут смешного. По-моему, это ужасно неправильно и как-то прямо противоположно объединяющему и максимально демократичному юмору у Сальникова.

Кадр из фильма «Петровы в гриппе»

Локальность.

У нас, как известно, действие любой книги или фильма, происходит в одной из трех возможных локаций: Москва, Петербург, Урюпинск (да, исключения вроде пермяка Алексея Иванова или владивостокца Василия Авченко существуют, но их исчезающе мало).

«Петровы в гриппе» Алексея Сальникова — то самое значимое исключение: его роман — теплый, узнаваемый, точный в деталях портрет Екатеринбурга. У Серебренникова этот живой, осязаемый Екатеринбург, по сути дела, один из главных героев книги, превращается — ну, да, в тот самый усредненно-обезличенный Урюпинск. «Улисса», кажется, не экранизируют, но представьте себе его экранизацию, из которой полностью исчез Дублин — как вам, нормально? Мне — нет, потому что «Улисс» — это и есть Дублин. «Петровы» — это Екатеринбург, его нельзя взять и заменить на Урюпинск.

Кадр из фильма «Петровы в гриппе»

Неоднозначность.

В романе Алексея Сальникова очень многие вещи намечены легким контуром. Мы можем «собрать» финал и вычертить общую сюжетную линию несколькими разными способами. При желании мы вообще можем постановить, например, что все маньячество Петровой — это бред и гриппозные фантазии. Эта прекрасная недосказанность, эта неоднозначность, оставляющая простор для читательского сотворчества, одна из самых обаятельных особенностей романа. Кирилл Серебренников же как будто нарочно все метафоры раскрывает с избыточной прямолинейностью.

Чтобы обозначить маньяческий припадок Петровой, он обязательно зальет ей глаза черным. Чтобы показать способность Снегурочки видеть людей насквозь, разденет всех окружающих. Если детство героя — рай, то его родители, Адам и Ева, в нем тоже должны быть голыми. В книге версия, что друг Петрова, которому тот помогает совершить самоубийство, на самом деле Петров и есть, маячит неясной возможностью — одной из многих. В кино же она проговаривается прямо и с нажимом. Словом, кажется, что Серебренников очень не доверяет своему зрителю, боится, что тот чего-то не поймет, и с утомительным занудством по три раза все расшифровывает.

Кадр из фильма «Петровы в гриппе»

Трансцендентость.

В романе и Петрова, и Игорь Артюхов, и Снегурочка — забывшие свое величие, подрастерявшие могущество, но все же древние и загадочные существа, выходцы из иного мира. Эта линия, придающая книге Сальникова магический трансцендентный объем, у Серебренникова просто исчезает. Ну, да, зачем древние боги в истории про то, как герои бухают, болеют и смотрят ковер. Надо ли говорить, что в результате вся история сплющивается, упрощается, съеживается до приземленной и тривиальной бытовухи, только еще какой-то странно многозначительной. Означающее без означаемого — все, вроде, на что-то намекает, но никак не намекнет.

Кадр из фильма «Петровы в гриппе»

Любовь.

Это самая спорная претензия, поэтому вынесу ее в конец и помечу застенчивой звездочкой — понимаю, что у всех глаза устроены по-разному и вычитываем мы в тексте разное, особенно когда речь идет не об однозначных композиционных конструкциях, но о таких тонких вещах, как настроение и эмоция. Для меня роман «Петровы в гриппе» — книга, пронизанная огромным теплом и любовью, демонстрирующая удивительную способность автора видеть мир одновременно и таким, каков он есть, и невыразимо трогательным, хрупким и прекрасным.

Иными словами, несмотря ни на что, для меня мир «Петровых» — это рай: странный, неказистый, но рай. Мир, созданный Серебренниковым, это, конечно, ад: место, где все закольцовано в дурной бесконечности, где нет, не было, не будет и, хуже того, вообще не может быть ничего хорошего. Даже детский рай на поверку оборачивается адом — выхода нет, Россия наше отечество, смерть неизбежна. Я, в общем, люблю Достоевского, и прекрасно понимаю, что ненависть — такой же двигатель прозы, как и любовь. Но в русской традиции любовь встречается значительно реже — так зачем же брать за основу текст, в котором она есть, и выжигать эту самую раритетную любовь напалмом?..

Не то, чтобы я не могла сказать о «Петровых» Серебренникова совсем уж ничего хорошего. Мне показалась очень интересной попытка режиссера передать переусложненный, перенасыщенный язык романа посредством переусложненного, перенасыщенного, донельзя плотного материального мира внутри фильма. Все эти бесконечные детали, эти навязчивые, давящие, наползающие друг на друга мелочи — неплохой способ визуально обозначить то, что Сальников делает на уровне слова.

Отлично играет Иван Дорн, а на Чулпан Хаматову всегда посмотреть счастье. Но все же, мне кажется, количество потерь слишком велико — и никаким дорнам или хаматовым их не окупить. Словом, как мне кажется, у Кирилла Серебренникова получились не просто не мои «Петровы» и не «Петровы» Сальникова — мне кажется, это не «Петровы» вообще.

Все совпадения, как говорится, случайны.