Штирлиц шел по коридору: В чем секрет успеха «17 мгновений весны»

Покровительство Андропова, сомнительный кастинг, амуры и другие особенности фильма, который создал одного из главных героев советских анекдотов.

Автор: Денис Горелов

Сорок пять лет назад, 11 августа 1973 года, советские зрители увидели первую серию «17 мгновений весны». Следующие 12 дней не только (по легенде) снизили уровень хулиганства на опустевших улицах, но и решительно изменили мир советского человека. Образ товарища в форме, идущего по коридорам комитета госбезопасности (хоть нашей, хоть не нашей), стал значительно добрее и человечней. Фольклор пополнился десятками новых анекдотов. Через год Вячеславу Тихонову дадут народного артиста. Через три года режиссер Татьяна Лиознова получит Госпремию. Историю создания культового сериала рассказывает Денис Горелов, специалист по истории советского кино и массовой культуры, автор книги «Родина слоников» о фильмах — чемпионах советского проката (главу из нее можно прочесть тут).

На съемках фильма «17 мгновений весны»

Вернув КГБ статус после одиннадцатилетней опалы (с 1967-го председатель комитета вновь стал обязательным членом высшего партийного руководства страны, минимум кандидатом в Политбюро), Андропов запустил масштабную пиар-кампанию по реабилитации спецслужб. Прикормленные сценаристы — от Ю. Семенова до В. Ардаматского — были допущены к архивам, результатом чего стал почти одномоментный выпуск всей мегапопулярной разведклассики позднего СССР: «Сильные духом» (1967), «Операция „Трест“» (1967), «Майор Вихрь» (1967), «Крах» (1969), «Щит и меч» (1968), «Мертвый сезон» (1968), «Адъютант его превосходительства» (1969), франшиза «Путь в „Сатурн“» — «Конец „Сатурна“», «Ошибка резидента» — «Судьба резидента» (1968—1986).

«Щит и меч»

12-серийный кинороман с выездными съемками требовал времени, так что «Мгновения весны» вышли позже. Тем более что постановщик Лиознова ежесерийно решала ничуть не менее стратегические дилеммы, чем ее герой.

Можно было выбрать горький путь исторической правды, утвердить на главную роль нервического, с демонами внутри Смоктуновского (он пробовался) и окружить его ансамблем человекоподобных горилл, каким нацистская верхушка и была в действительности. Но двенадцать вечеров цирка уродов не высидел бы ни один телезритель.

Тихонов же со своей ироничной меланхолией смотрелся бы на фоне аутентичных наци совсем неловко: парашют и крылышки слишком бросались бы в глаза. Лиознова приняла наполеоновское решение, под завязку населив подземелье рейха лицедеями с мощным комическим эго. Табаков как раз переходил с амплуа обидчивых юношей на котов Матроскиных — Шелленберг был его пробой пера. Броневой играл философически въедливых управленцев — папаша Мюллер стал лучшим. От него уже тогда можно было ждать куплета «Вся Америка в страшном смятеньи: Эйзенхауэр болен войной», а Визбор бы на гитаре подбренькал. Куравлев специализировался на игривой деревенщине — ему для полной профанации перетянули череп пиратской повязкой и обозвали Айсманом (популярная в те годы у интеллигенции пьеса «Продавец льда грядет» на языке оригинала звалась «Iceman Cometh»).

«17 мгновений весны»

Реальные тяжеломордые Мюллер, Борман и Шелленберг даже отдаленно не походили на это шапито (ладно, Шелленберг чуть-чуть), зато в таком исполнении самые нейтральные фразы тотчас уходили в народ, наполняясь юмором висельника. «Штирлиц идет по коридору. — По какому коридору? — По нашему коридору», «Как я вас перевербовал за пять минут, хе-хе-хе-хе-хе», «Пархатые большевистские казаки», «Хайль Гитлер, друзья!» — все это весьма грело народившийся мидл-класс с его тягой к черному юмору. А чтоб он не очень-то веселился и не забывал, о ком речь, Мюллера вводили в действие рывком, без кителя, перед повешенным вниз головой телом («Было много работы по Праге»). Иначе офис на Принц Альбрехтштрассе совсем уж превращался в театр сатиры.

А тут еще директор фильма начудил с массовкой. Принадлежа, как все организаторы кинопроизводства в СССР, к нации, которую почему-то особенно не любили в рейхе, подгонял он в кадр друзей и родню. Когда в подземной тюрьме гестапо двери стали открывать эсэсовцы с лицами, которые ни один расовый тест не пройдут, Лиознова взорвалась. У нее у самой было такое же. Да и Броневой, и Табаков с Визбором не годились в истинные арийцы. Только Смоктуновского им там не хватало для полной дружбы народов.

На съемках фильма «17 мгновений весны»

Проходы по коридору, лукавые мудрствования и отвлеченные толки об устройстве человеческой души следовало по числу серий наполнить саспенсом, риском и ритмичным барабанным боем. Штирлиц превратно оценил рукопожатность нацистских бонз и сунул голову в петлю, пытаясь интриговать с Шелленбергом против неведомого сепаратюги (а тот ему непосредственный босс). Плейшнер оказывался штатским растяпой, ставя под удар все расклады ставки. Айсман докапывался до умелой нейтрализации немецкого атомного проекта. Холтофф разыгрывал подставу и получал коньяком по башке. Борман вполне мог принять за аналогичную подставу всю антигиммлеровскую интригу неизвестного «преданного члена партии». С Мюллера бы сталось не вычислять крота, а просто грохнуть подозреваемых поголовно, и только заботы о послевоенном жизнеустройстве сыграли в пользу Штирлица. А тут еще эта Катя, прости господи, Козлова с ее неуместной демографической активностью!

«17 мгновений весны»

Топор ходил за Штирлицем поминутно. Лиознова со сценаристом Семеновым оперировали в логове врага в лучших традициях Генштаба РККА: синие стрелки, фланговые контратаки, стратегические резервы и дерзкие комбинации периферийных фронтов, чередование жесткого пресса на психику с лирикой-человечинкой. Так еще ж надо было и амурной линии подпустить для взыскательных домохозяек. Бесконтактная встреча с женой в трактире «Элефант» и двусмысленные подцензурные переглядки с Габи Набель (знаем-знаем, Штирлиц в ставку апельсины приносил, а Светличная к нему вечерами пианино слушать бегала) создавали дополнительный градус напряжения между двумя харизматичными блондинками.

«17 мгновений весны»

Образ утеплили сверх всякой меры. На глазах миллионов штандартенфюрер СС мягко, но твердо превращался в Христа в логове фарисеев. Любил детей, собак, профессуру и не умеющих ходить на лыжах пасторов. Подносил узлы погорельцам. Не давал физику изобрести атомную бомбу. Посещал мессы и чуть не выгнал из храма Кальтенбруннера. Устанавливал баланс в Европе. Насылал на родину грибные дожди. Шел на крест — и по коридору, и в конце. Убивал Иуду (Христос бы так не сделал, но иногда надо себя заставлять).

«17 мгновений весны»

А еще складывал из спичек ежика, славил Эдит Пиаф, шесть раз смотрел «Девушку моей мечты» и пек в камине картоху на день Советской армии и Военно-морского флота.

Вот как, как это могло не вылиться в серию анекдотов с хитрым лингвистическим подвывертом?

Анекдоты довершили превращение фильма в 12-песенный сказ о том, как высшие силы победили абсолютное зло.

Пусть даже его носители так задорно милы, а сын неба так много и безостановочно курит.