Татьяна Зборовская: «Если взрослые покупают подростку только серьезную, проверенную временем литературу, это вовсе не значит, что они прививают ему хороший вкус»

Переводчик Татьяна Зборовская — не только большой мастер, но и настоящий посол немецкоязычной литературы в России. Причем в ее переводе выходят очень разные книги — как по духу, так и по целевой аудитории: «малышковые» истории про соню Бобо, работы классиков критической теории XX века, а также подростковые и young adult книги.

Из числа последних — перевод романа Андреаса Штайнхёфеля «В центре Вселенной» . Татьяна Зборовская рассказала в эксклюзивном интервью LiveLib, какой путь проделала книга, прежде чем выйти в издательстве «КомпасГид», а также посоветовала нескольких других прекрасных историй.

— Одна из особенностей книги Андреаса Штайнхёфеля в том, что этот текст как будто втягивает в себя все мыслимые темы, связанные с подростковой жизнью. Такая «центростремительность» составляет его уникальность, но из-за нее же нелегко описать, о чем книга. О чем эта книга в первую очередь, на ваш взгляд?

— Далеко не все темы в романе связаны исключительно с «подростковой» жизнью. Наоборот, многие из них очень даже взрослые — во-первых, потому что и взрослые в романе сталкиваются со множеством трудностей, а во-вторых, потому что целый ряд проблем с возрастом никуда не исчезает. И, возможно, именно то, что Фил и Диана не боятся сталкиваться с ними лицом к лицу и в одиночку, их самих делает взрослее своих сверстников.

А книга, конечно, о любви к себе и вере в себя. Все герои Штайнхёфеля — каждый по-своему — не похожи на других. Парадоксально, но факт: мы все не такие, как все. Поэтому каждый из нас обречен на травлю, у каждого есть шансы быть не принятым. И если мы сами не будем уверены в том, что наши особенности не делают нас хуже, в этом мире не выжить — он пока что далеко не такой цивилизованный, как кажется. Этому учит своих детей Глэсс, пройдя все на собственном опыте. И этому учит своих персонажей Андреас Штайнхёфель, пройдя все на собственном опыте.

— Что заставило вас в свое время обратить внимание на книгу «В центре Вселенной», которая очевидно должна была вызвать неоднозначную реакцию в России?

— Книгу мне предложило издательство в 2010-м, а ему — топовое немецкое детско-юношеское издательство «Карлсен», в котором роман стал бестселлером еще в 1998 году. На тот момент обстановка в России еще не была настолько обострена — история с «борьбой против пропаганды», появлением высокоморальных депутатов и законом о защите детей началась уже после того, как был готов и сверстан перевод. С тех пор, как были приобретены права, и до того, как в стране сформировался пласт литературы для молодых взрослых, и «КомпасГид» запустил свою собственную серию «YA» со «взрослой» маркировкой, книга пролежала в запасниках издательства в общей сложности около 8 лет.

— К счастью, книга все-таки увидела свет — и, кажется, отклики аудитории отнюдь не отрицательные.

— То, что она все же смогла выйти, говорит вот о чем: за эти 8 лет в общественном климате в стране произошли изменения не только к худшему, но и к лучшему — несмотря на то, что в целом стремительно ухудшающаяся ситуация все сильнее смещает акцент с извечного русского вопроса «Что делать?» на вопрос «Кто виноват?». И вариантов, способных вызвать неоднозначную реакцию, нам ежедневно предлагается масса.

— Тем не менее, голоса скептиков по поводу этой книги тоже звучат достаточно громко — их нетрудно найти и в комментариях на LiveLib, например.

— Если присмотреться, нетрудно заметить, что «подозрительные» книги зачастую вызывают неоднозначную реакцию у сторонников патриархального режима, общинного склада, экстремально религиозных людей, патологически боящихся любого рода «испорченности». Людей, убежденных в том, что «раньше было лучше, а теперь все развалили», поборников слепого патриотизма и верящих в сильное, «защищающее» государство — одним словом, тех, кто не является целевой аудиторией этих книг, по крайней мере по критериям возраста, жизненного опыта и способов выживания в текущих условиях, от поколения к поколению меняющихся.

В глобализированном мире начала XXI века критерием выживания является уже не упование на мощного лидера, способного привести широкие массы одинаковых, отфильтрованных и безликих подчиненных к мировому господству, а умение сосуществовать с людьми различных культур, идентичностей и укладов жизни и действовать сообща. И судя по отзывам читателей из целевой аудитории, они литературу, в которой об этом говорится, к счастью, воспринимают однозначно положительно. И одновременно выражают этим свою гражданскую позицию на самом основном — обыденном — уровне.

— Какую особенность стилистики книги «В центре Вселенной» вы старались сохранить в наибольшей степени, работая над переводом? Есть ли у самого Андреаса Штайнхёфеля, не очень пока известного в России, узнаваемый «авторский почерк», и что его отличает от прочих авторов?

— Андреас Штайнхёфель по праву гордится своим умением говорить голосом подростка, при этом никогда не заигрывая с модными веяниями и субкультурами, не пересыпая свою речь молодежным жаргоном и не строя интригу на никому не известных реалиях. В книгах его речь идет не о преходящих, «сиюминутных» терзаниях и радостях, актуальных в пределах плюс-минус пяти лет с момента написания и радиусе не более тысячи километров, а о том, что бывает в жизни каждого, при всей нашей личной неординарности.
Поэтому он и является современным классиком, обладателем практически всех мыслимых и немыслимых премий в области детской и юношеской литературы в Германии, многократно занимавшим позиции в Почетном списке IBBYY. Это делает его книги такими же доступными для перевода и восприятия читателем из другого культурного контекста, как, к примеру, произведения Астрид Линдгрен: прошло уже не одно десятилетие, а то, что восемь пирогов с одной свечой — это гораздо лучше, чем один пирог и восемь свечек, по-прежнему нам близко и понятно.

Что же касается конкретных языковых особенностей данной книги, то у «Центра Вселенной» она, пожалуй, одна — и, к сожалению, на языке с не-латинской письменностью ее можно передать, лишь раскрыв интригу с самого начала. У Глэсс наконец появляются серьезные отношения — и о том, что Михаэль значит для матери больше, чем предыдущие мужчины, Фил догадывается по тому, что она начинает звать его на своем родном языке: Майкл. В оригинале читатель должен догадаться об этом сам, потому что оба имени пишутся одинаково («Michael»), а нашей аудитории пришлось немного помочь.

— Двадцать лет, прошедших с момента выхода книги, — срок?

— Тот же «Гарри Поттер», который для многих олицетворяет «новую детскую литературу», точно так же был написал двадцать лет назад: с «Центром Вселенной» они погодки, а их герои, получается, практически ровесники мне. Двадцать лет назад у большинства детей не было мобильников, не существовало понятия «гаджет», игры по-прежнему были во дворе, книги — бумажными, пределом мечтаний — ролики, наркотики еще не стали школьной проблемой номер один, а шоу «Беременна в 16» по телевизору могли бы показывать только в рубрике «Скандальные происшествия», а не «Лайфстайл и бодипозитив».

Вряд ли за какие-либо другие 20 лет в истории в жизни подростков в развитых странах успели произойти столь разительные изменения. А Гарри, Рон, Гермиона, Фил, Диана, Обломок, Рико и Оскар из другой серии Штайнхёфеля продолжают общаться с нами на близком, понятном и абсолютно не устаревшем языке, теми словами, которые каждый мог бы вложить в собственные уста — и это позволяет современному читателю по-прежнему идентифицировать себя с героями.

— Какие черты, присущие Филу или Диане, вы можете найти в себе (как сейчас, так и в их возрасте), а какие считаете немыслимыми для себя? Почему?

— Не могу представить ничего имманентного главным героям, что было бы для меня реально немыслимым — пожалуй, лишь с той оговоркой, что во мне начисто отсутствует готовность к причинению серьезного физического вреда, которая есть у Дианы (но сделаем скидку на то, что дети не всегда могут оценить серьезность ущерба, о чем она сама же впоследствии и говорит): порой думаю, что окажись я на пустынном необитаемом острове, даже это вряд ли сподвигло бы меня на то, чтобы выловить рыбу или подстрелить птицу, не говоря уже о человеке. Однако при этом в детстве мне, например, точно так же нравилось стрелять из лука. Я полностью могу понять ее приверженность Гиперборею и склонность выходить из конфликтной ситуации молчаливым уходом на крышу. Вообще сестра здесь более эксцентрична, чем брат — но это не значит, что в Филе нельзя найти черты, которые можно узнать в себе. Мне точно так же понятен его дискомфорт оттого, что партнер с ним не откровенен, и сочетание нежелания делать свою личную жизнь и присутствующие в ней проблемы достоянием общественности с желанием иметь право вести себя в общественном пространстве так же, как все.

— Регулярно бывая в Германии и общаясь с коллегами из книжного мира и читателями, вы наверняка обращали внимание на то, чем наша аудитория книг YA отличается от немецкой. Какие отличия и сходства кажутся вам наиболее существенными?

— На мой взгляд, об этом еще говорить рано, поскольку у нас жанр young adult еще только переживает свое становление. Сходства наверняка будут в том, что основные темы, которые волнуют молодежь в европейском культурном пространстве, совпадают — это любовь, соперничество, начало нового этапа в жизни, опьяняющее чувство свободы, обретение нового опыта, запретные плоды, желание почувствовать себя взрослым.

Однако, на мой взгляд, главным отличием — и сравнение это, увы, не в пользу России, — является разница в потребительском поведении и покупательной способности целевой аудитории. Для детей, выросших в 90-е, типичная ситуация с подростковым чтением в нашей стране выглядела так: с самого рождения и приблизительно до девятого класса книги для детей приобретали родители, а свободу выбора подросток, осиливший и школьную программу, и то, что сочли подходящим старшие, мог проявить в школьной библиотеке, не претерпевшей существенных изменений с советских времен. В старших классах объем программной литературы возрастал настолько, что времени на самостоятельное чтение уже просто не оставалось, особенно с учетом нагрузки при подготовке к поступлению в вуз.

Соответственно, самостоятельно приобретать книги и формировать свой список чтения начинали к концу первого — началу второго курса института, после того, как разделались с приобретением всей необходимой для университетского курса литературы. Интересы уже были совершенно взрослые. Таким образом, «литературы для молодых взрослых» не существовало хотя бы потому, что молодые взрослые не имели возможности читать по интересам. Были книги для подростков, заканчивавшиеся примерно на возрасте 14–15 лет, а дальше начиналась литература для взрослых.

— Изменилось ли что-то в последующие десятилетия, уже в новом веке?

— В 2000-х ситуация не сильно изменилась — добавилось только то, что современные подростки стали больше читать в интернете, а затем и в соцсетях (и, с одной стороны, они в принципе стали больше читать в какой бы то ни было форме, а с другой — больше уставать от постоянного чтения). Добавился стресс по подготовке к ГИА, который отбирает у подростка еще и девятый класс.

Школьная программа по литературе в нашей самой читающей стране мира становится все более несоизмерима с возможностями и потребностями среднестатистического школьника. Год назад я подсчитала: в одном только 11 классе учащийся гуманитарного профиля обязан прочесть и проанализировать 88 произведений — от стихотворений и рассказов до огромных романов. «Дни Турбиных», «Мастер и Маргарита», «Петр Первый», «Доктор Живаго», «Тихий Дон», «Поднятая целина», «Мы», «Прощание с Матерой», «Котлован», «Архипелаг ГУЛАГ», а по зарубежной литературе, которую далеко не во всех школах успевают пройти, но вообще-то обязаны — «Мартин Иден», «Американская трагедия», «Пигмалион», «Три товарища» и «Сто лет одиночества».

Представить взрослым умом, что все это надо пропустить через себя за 9 месяцев — и не будет ничего удивительного в том, что еще год-два после не захочется читать ничего вообще: помимо прочего, это колоссальный эмоциональный перегруз для вдумчивого читателя и большая проблема для тех, кто в силу разницы поколений совершенно не представляет себе эпоху, о которой в произведении идет речь (единственный современный автор в детской программе — Даниил Гранин).

Подобные требования способны привить отвращение к чтению не хуже музыкальной школы, прививающей отвращение к классике, но даже если и не привьют, то возможности читать самостоятельно лишат однозначно: выживут только те, кто читает комиксы, а родители им это «постыдное и бездумное» развлечение не запрещают. Для сравнения: немецкие школьники, намеренные в выпускном классе в качестве экзамена по выбору сдавать немецкий язык и литературу, за 11 класс обязаны прочесть всего 17 произведений, причем два из них — в сокращении. Нет ничего удивительного в том, что немецкая молодежь читает гораздо охотнее, и выбор у них разнообразнее, а значит, и своя аудитория у young adult’а существует.

Сознательные немецкие родители с самого раннего возраста стараются приучать ребенка к ответственному самостоятельному выбору — во всем, в том числе и в литературе. Сознательные отечественные родители считают, что только с позиций богатого жизненного опыта можно определить, какая литература ребенку будет полезна, а какая будет пустой тратой времени, которого и так нет. Книги о разумном, добром и вечном — про то, что надо слушаться старших, задумываться о будущем, прилежно трудиться — они покупать будут, а про хоббитов, супергероев и красавчика-одноклассника — не будут, потому что «это только для бездельников».

Парадоксально, но факт: если взрослые будут покупать подростку только серьезную, проверенную временем литературу, это вовсе не значит, что тем самым они привьют ему с детства хороший вкус и правильную жизненную установку. Они не позволят ему научиться самому отличать качественную литературу от некачественной, и, придя в книжный в сознательном возрасте, молодой взрослый увидит целые ряды совершенно незнакомых ему книг, подумает, что все это — ерунда, на которую не стоит тратить время и деньги, и уйдет.

Библиотеки, увы, тоже не панацея: тиражность подростковой литературы в России катастрофически низка. Подростковой литературой необходимо обеспечивать около 100 000 школьных и публичных библиотек по всей стране (не считая розничной торговли, которая является основным приоритетом любого издательства), а хороший, крепкий средний тираж книги в детско-юношеском издательстве — 2500–5000 экземпляров. Откуда же у нас возьмется аудитория книг YA, если аудитория каждого автора физически не может превышать 5000 человек на приблизительно 15 миллионов молодых взрослых в возрасте от 15 до 24?

— Есть ли, на ваш взгляд, «национальная специфика» у литературы young adult в Германии, и если да, в чем она выражается?

— Разумеется, существуют определенные культурные и социально-политические особенности, характерные для одной страны и не характерные для других — например, в немецкой литературе сейчас часто встречаются персонажи-мигранты и сюжеты, связанные с вынужденным переездом. Популярны истории, построенные на опасностях тотальной цифровизации: немцы-взрослые крайне негативно относятся к подмене живого общения виртуальным.

Однако национальная специфика все же не в этом, а в отсутствии предостерегательных и ограничительных барьеров. Немецкие авторы пишут о том, что реально существует. А мир состоит отнюдь не только из розовых пони, шариков и радуги, как бы нам этого ни хотелось. В нем есть одиночество, алкоголь, наркотики, ксенофобия и антисемитизм, домашнее насилие и тяжелые болезни. Но при этом есть надежда, стойкость, смелость, друзья. Отличительная особенность немецкого YA — рассказать о настоящей жизни без прикрас и без запугивания, при этом уравновесив обстоятельства такими личными качествами героев, которые позволят им выйти из положения без вреда для себя и окружающих и запомнятся читателю надолго.

— Что, по вашему мнению, обязательно должно быть в эталонном YA-романе?

— «Идеальной» книги не существует. То, что кажется важным мне, может других оставить совершенно равнодушными. И тем не менее: в эталонном романе должен быть один главный герой, а у читателя — возможность проследить его внутреннюю эволюцию; именно поэтому лучший тип романа для молодежи, на мой взгляд — это роман взросления. Опыт показывает, что в качестве серьезных, терзающихся и склонных к самоанализу персонажей авторам лучше удаются юноши, чем девушки — хорошо это или плохо, не могу сказать, это всего лишь моя личная статистика.

Проблема, с которой герой сталкивается, должна соответствовать складу его характера и реально волновать его самого, а не писателя и не общественное мнение — иначе получится надуманно и неинтересно. Она должна не просто стать поводом пуститься в увлекательные приключения (этот этап уже пройден), а помочь сделать важный выбор, обрести жизненно необходимый опыт независимого принятия решения под свою ответственность.

И, разумеется, в этой книге должны быть взрослые, которые позволят такое решение принять — и при этом не просто послужат стаффажными фигурками или способом надавить на героя авторитетом, а будут обладать как собственным обоснованным мнением, так и верой в способность молодого человека мыслить самостоятельно.

— Назовите, пожалуйста, немецкоязычные книги, которые непременно стоит прочитать тем, кто полюбил «В центре Вселенной».

— Прежде всего, у «Центра Вселенной» есть продолжение — сборник рассказов «Истории из центра Вселенной», в которых приоткрываются детали прошлого или будущего каждого из героев. Теперь, когда сам роман уже издан, я, разумеется, советую издательству обратить внимание на сиквел.

Из непереведенного, не сомневаясь, могу посоветовать роман «Мы в Каленбеке» Кристофа Петерса — он не является в чистом виде YA, но его герои — школьники, рассуждающие о вере, морали и границах дозволенного в то время, как сами переживают (или скрывают) свои первые чувства. Казалось бы, немногих подростков — главному герою на момент начала повествования 15 лет — сегодня могли бы заинтересовать вопросы религии: не случайно действие книги разворачивается в начале 1980-х. Однако вопросами про «можно» и «нельзя», и если да, то в каких случаях, по крайней мере раз в жизни задавался каждый.

В этом году как член жюри конкурса детского чтения среди немецких школ прочла «Кэш» Марлены Редер — историю о совершенно обычной парочке, в жизнь которой внезапно вторгается парень-геокэшер (это такое хобби наподобие ловли покемонов, когда ты находишь в сети географические координаты и по навигатору отправляешься на поиски сокровища, запрятанного в каком-нибудь труднодосягаемом месте). Новый знакомый с незаурядным увлечением производит на девушку все большее впечатление — и решает воспользоваться этим и устраивает для своих друзей квест с «проверкой на прочность». Это не про то, что старый друг лучше новых двух, а про то, как легко мы готовы доверять кому угодно и чем готовы поступиться ради спокойствия дорогих людей, не задумываясь о последствиях для себя.

На самом деле, это самый сложный вопрос во всем интервью. И не только потому, что с немецкого вообще переводится не так уж много, а детско-юношеской и в особенности YA-литературы — и того меньше. Пойди найди еще одного такого автора, как Андреас Штайнхёфель, только чтобы это был не Андреас Штайнхёфель, но тоже немецкий, и писал бы для той же целевой аудитории. Поэтому читайте Штайнхёфеля — «Самокат» недавно переиздал другую его переведенную на русский книгу, «Рико, Оскар и тени темнее темного». На самом деле это первая часть самой известно его тетралогии, и хочется надеяться, что оставшиеся три тома тоже когда-нибудь выйдут. Рассчитаны они, правда, на более юный возраст, однако это не повод упустить единственную возможность получше познакомиться с автором.