Муки творчества

Действующие лица:
Петер -
рассказчица - Госпожа Вермонт
дядя Моня - имеет перстень с зеленым камнем
Марк Лукас - ранена рука
Аэлита
Джонни

Мы смело шли навстречу жизни, полные надежды на светлое будущее. Через некоторое время, а точнее, через две минуты и тридцать две секунды, Петер останавливается перед входом в театр «Гвидо-Кнопп». Недавно его приобрел Густав Раву и превратил в постоялый двор, где нашли приют несколько художников, живущих в спартанских условиях.
Основательность гномьих сооружений давно вошла в легенды, а еще помимо надежности гномы ценили удобство и безопасность.
– Мы должны проникнуть через эти грузовые ворота, – говорит Петер.
Все закрутилось, завертелось, началось что-то важное. В полдень того же дня царица объявила в Зале приемов о нашем отъезде в Мемфис. У нас было пять дней на подготовку. Рок судил иначе. Мы просидели семь часов в зале ожидания аэропорта Орли, и когда наконец подошло время посадки на борт «Аэрофлота», пассажиры выстроились в очередь к молодой женщине в униформе цвета хаки – она ставила штемпели на билеты и внимательно изучала паспорта. И вдруг... Бах! Ба-ба-бах!
Такое захватывающее приключение мало кому доводится пережить. За моей спиной грохнулся стул. Пара багроволицых служак схватили друг друга за грудки, вцепились в мундиры, пошатываясь, как подвыпившие танцоры, потом одному удалось высвободить руку, и он стремительно и крепко заехал кулаком в зубы другому. К тому времени, как их растащили, физиономии обоих выглядели так, словно по ним прошлись садовыми граблями, и руки у обоих были измазаны кровью противника. Никто ничего не понял. Поднялась стрельба, суматоха. Я услышала гул самолетов и только успела спрятать под блузку блокнот, как рядом взорвалась бомба. Мы поехали прочь под покровом темноты и, мчась по улицам, видели начало бунта.
В машине нас было шестеро. За рулем, естественно, дядя Моня. Рука, лежавшая на руле, была ухоженной, с аккуратным маникюром, на безымянном пальце – массивное кольцо с зеленым камнем. А потом пошёл дождь...
Настоящий, стеной, совершенно непохожий на осенние дождички, что слегка обрызгивали городок в прошлом месяце. В столицу мы въехали утром, когда фонарный свет разбавлял жидкий полумрак, с запада небо заволакивало тучами, туман сгущался, звезды гасли. К моему удивлению, хотя температура на улице была не более 8—10 °C выше нуля, трава приятно зеленела, цвели анютины глазки и маргаритки – все это, вероятно, благодаря морскому климату.
Наконец показалось высокое старое здание с вывеской «Больница Св. Луки". Марк Лукас медлил. Долго держал единственный неповрежденный палец своей раздробленной руки на латунной кнопке старого звонка, прежде чем заставил себя нажать на нее. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни души.
– Сегодня только вторник, – вздохнула Аэлита, – нам нужно пережить еще пять дней до следующего понедельника, когда за нами прилетят. Пять дней, а нас шестеро, значит…
В ту же секунду перед домом раздался оружейный выстрел.
– Тысяча девятьсот семидесятый, – задумчиво произнес дядя Моня и по очереди одарил нас тяжелым взглядом.
Я изумилась:
- Но я не понимаю. Как же так?
– Странно, правда? Не могу вспомнить.
Дядя Моня ласково похлопал меня по плечу, по-отечески улыбнулся, а затем отпустил мою руку, чтобы открыть тяжелую дверь.
Я задержала дыхание, стараясь сохранить самообладание; высоко подняв голову и расправив плечи, я вошла в здание.
За квадратным черным столом, в жестком кресле тоже черного дерева и покрытого сложной резьбой, сидела маньчжурка. Огромные окна пропускали всю ту малость света, какую предлагали небеса, и этот серый свет падал на узкие потертые деревянные полы, налипал на девственно-белые стены небольшой открытой комнаты, придавая ей чуть ли не призрачное сияние. За окном плыли облака. Таких облаков я раньше не видела. Снизу, с изнанки, они были блестящими, гладкими и отражали весь город – крыши, зеленые и фиолетовые, с причудливыми резными коньками, кривые улочки, мощенные кварцевыми шестигранниками, людей в кирасах и цилиндрах, идущих по улочкам, старомодные автомобили и полицейских на перекрестках.
- Зачем вы притащили меня сюда? С коммуникационным каналом заморочились. Не проще было позвать в чат-комнату и там озвучить свое предложение?
- Она... она умерла.
Голос был едва слышен, но я узнала его сразу. Я обернулась, но за спиной никого не оказалось. Говорящий был невидим.
-Кто? Нола?
Внезапно я подпрыгнула чуть не до потолка: на прилавке сидело облако, помрачневшее до черноты.
– Да, – ответило облако и вытащило из своих многочисленных косматых складок письмо.
"Моя милая!
Это мое последнее письмо. Мои последние слова. Я пишу, чтобы сказать Вам "прощайте"..."
И снова на какую-то долю секунды мной овладело предчувствие беды. Даже не предчувствие, а что-то неуловимое, как дыхание надвигающейся серьёзной опасности. Я слишком поздно поняла, что он собирается сделать. Раздавленный между пальцами серебристый шарик, облачко магии - и вот я уже делаю шаг к карете. Это было как... волшебство, но без волшебников и их заморочек. Меж тем положение становилось серьезным. Полиция должна была вот-вот начать поиски.
- Ребят, а вам никогда не приходило в голову, что всего этого просто нет? - спросил Джонни. - Может, это всё - просто одна большая галлюцинация?
Мне приходилось слышать о таких случаях, когда… Такое предположение нелепо, разумеется…
— Я всё думаю, — проговорила я, — а что, если...
- Да?
- Да нет, ничего... - "Меньше скажешь, меньше пожалеешь".
Из окошка кареты выглянул Кристоф Ленар.
— Госпожа Вермонт, дилижанс уехал уже полчаса назад. Вас подвезти?
— Благодарю.
Никогда я не забиралась в карету с такой резвостью! Извозчик немедленно тронулся с места, и я выглянула в окошко.
— До встречи на следующей неделе!
При карете состояли кучер, лакей и грум. Сопровождали ее шесть королевских пехотинцев с сержантом во главе.