15 мая 2021 г., 14:34
301
Петровская, дореформенная, традиционная…
Не старая. После титанического труда Якова Карловича Грота «Русское правописание» (1885 г., 22 переиздания до 1917 г.) русская орфография обрела вторую молодость. Орфографии нужны были доработки и этого ни кто не отрицал, труда одного Я.К. Грота явно не хватало. Можно было просто работать над ошибками, постепенно избавляя русскую орфографию от неточностей, алогичности, архаизмов, противоречий, а можно было её отменить. Это как с подходом писателей-нигилистов, воспевающих нового человека и писателей-антинигилистов, отстаивающих традиционные русские ценности – и те и другие видели проблемы современного им общества, но первые считали, что уничтожить надо само общество, а вторые предлагали бороться с недостатками. Русская традиционная орфография была погребена молодой, недораскрывшейся. Ей ещё было куда развиваться. Не старая.
Не дореволюционная. Революция просто рядом случилась. Впервые серьёзно попытались поставить вопрос о реформе русского языка, наверное, шестидесятники. Уже на рубеже веков казанское и московское педагогические общества выступают с идеей создания орфографической комиссии и она была создана. 12 апреля 1904 г. состоялось первое заседание комиссии. Проект нового правописания, достаточно радикальный, был представлен комиссией уже в 1912 г. Уже при временном правительстве 17 мая (30 мая по новому стилю) Министерство просвещения издало циркуляр, в котором предлагалось ввести в школах реформированное правописание с нового учебного года. Не срослось – чиновники продолжали писать по-старому, а учителя учили традиционной грамоте, той, которой сами владели. Новая орфография была введена уже большевиками. Двумя декретами: после первого декрета, подписанного наркомом просвещения А. В. Луначарским и опубликованного 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года), последовал второй декрет от 10 октября 1918 года за подписью заместителя наркома М. Н. Покровского и управляющего делами Совета Народных Комиссаров В. Д. Бонч-Бруевича. Чтобы ускорить процесс из типографий большевики просто изымали запрещённые литеры, в том числе пресловутый «ъ», посему многие тексты конца 10-ых – начала 20-ых гг. прошлого века пестрели апострофами вместо разделительного твёрдого знака. И ещё. Это уже моё измышление. Если бы ни репрессивные методы введения новой орфографии большевиков, она бы так и не прошла – первые два декрета (временного правительства и большевистский декабрьский) не вызвали отзыва у общественности, их просто проигнорировали. Не дореволюционная.
С тех пор много воды утекло, понять кто тогда был не прав уже стало много сложнее. И если смотреть из нашего времени в начало XX века, то согласиться с реформаторами легко – современная русская орфография представляет собой достаточно стройное здание, современной орфографией написаны выдающиеся произведения русской литературы XX века, с некоторой условностью можно даже сказать и о повальной грамотности. Но. Во-первых, сравнивая две орфографии непосредственно – традиционную и пореформенную всё сразу становится не настолько очевидным. Во-вторых, как там говорили древние римляне: «Audiatur et altera pars» (лат. – пусть и другая сторона будет услышана), а нам никогда не приводили доводов противников радикальной реформы, кстати… В-третьих – не было противостояния сторонников и противников реформы орфографии, были сторонники радикальной реформы и противники именно её – радикальной реформы русской орфографии. В-четвёртых, заменив орфографию, а это была именно замена одной орфографии другой, нарушили преемственность русской литературы – разрыв между русской литературой XIX и XX века несравнимо больше, чем в любой другой национальной литературе ещё и поэтому. В-пятых, традиционная орфография удерживала связь с церковно-славянским языком, являясь метафорическим мостиком к вере для читающего/пишущего.
О постановке вопроса. Это, кстати, достаточно интересно. Ради чего затевалась реформа? Всё очень просто. Ради того, чтобы ученикам начальных классов легче осваивать грамоту. Как-то узковато получается, но именно так это озвучивалось. Здесь интересно мнение Порфирия Петровича (ох уж эти Порфирии Петровичи!) Мироносицкого из книги «В защиту родной письменности». П.П. указывает, что, возможно, проблема в методике преподавания, а не в орфографии. И указывает, что учеников учат чтению складыванием букв в словах, как в Простоквашино: «Это что за буква? Кар. А это что за буква? Кар. Ну а это? Кар. Что получается?». П.П. предлагал прямо противоположное – находить в конкретном слове знакомые буквы: «Это слово – «мама». Какая это буква? А это?». Бабушка моего сына, педагог-инноватор начальной школы «изобрела» эту методику в конце 70-ых, мой сын в 4 года уже достаточно бегло читал. Так что, очевидно, причина по которой была проведена реформа – мнимая.
О радикальной реформе. Что, собственно, предлагалось. Акцент на фонетическом написании, т.е. – как слышу, так и пишу: карова, хлеп, пращот, дуп и т.п. Отмена «устаревших» букв: в расход попадали: ъ (полностью), ѣ, ѳ, ѵ, і, э, ё. Посягали даже на мягкий знак! И не просто фонетическое написание, акцент делался на московском произношении, посему разделительный твёрдый знак предлагалось заменить мягким, так как именно так говорили москвичи: подьезд, разьём, вьедливый. У меня язык узелками завязывается! Контраргументация. Противники радикальной реформы упрекали её сторонников в упрощённом делении составляющих орфографии на фонетическую и историко-этимологическую. Смешивая историческую и этимологическую составляющие оргфографии, сторонники реформы тем самым ослабляли и невелировали значение смысловой содержательности орфографии, сводя всё к исторической грамматике: так пишут, потому что писали так 500 лет назад, но сейчас это уже не актуально. Для меня это не аргумент – и хорошо что писали, а может - не зря, может в этом есть смысл. Противники реформы настаивали на смысловой содержательной части орфографии. Например, Ѣ. Приставка «не-» в неопределённых местоимениях пишется «нѣ»: «нѣкто», «нѣчто», «нѣкоторый», «нѣкогда» (в значении «когда-то»), «нѣсколько», но «не» в отрицательных местоимениях: «некемъ (заменить)», «негдѣ (жить)», «некогда» (делать что-л.). Были также устаревшие местоимения «нѣгдѣ» (в знач. « где-то ») и др. «Ять» не употребляется в других приставках. Отмена «ятей» смешала многие до того на письме различавшиеся слова, содержавшие «е» или «ё», и сделала менее очевидным происхождение многих слов. Например, пары слов «вещь» и «вещий», «поведение» и «поведать», «заметать» и «заметка», «вернуть» и «верность» не являются однокоренными, что легко видеть в старом правописании по наличию буквы «ять» (во втором слове каждой пары), но неочевидно в современной орфографии. Неоднозначности в парах слов «все» - «всё», «сАмого» - «самогО», «осел» - «осёл», «чем» - «чём» и др. разрешались на письме в традиционной орфографии, облегчая чтение. Отмена форм местоимений «оне», «одне» (ж. и ср. рода) и некоторых других форм также обеднила язык. Это – смыслосодержащая орфография.
Персоналии. Антон Семёнович Будилович (1846-1908) - русский филолог, славист, публицист, популяризатор славянофильских идей, профессор и ректор Варшавского (1890—1892) и Дерптского (1892, с 1893 по 1901 Юрьевского) университетов, член-корреспондент Петербургской академии наук. Большую часть своей жизни был кабинетным учёным, индифферентным к политике. Под конец жизни стал реакционером. Основным направлением его деятельности стала проблема русских окраин. Книга А.С. Будиловича «Академия наук и реформа русского правописания» - достаточно формализированный подход к проблеме, но от этого не менее убедительный. А.С. в первую очередь доказывает пристрастность орфографической комиссии 1904 г., нелигитимность принятых ею решений. Комиссия была создана Отделением Русского Языка и Словесности Академии Наук по почину Казанского и Московского педагогических обществ. Только 10 из 55 членов комиссии были избраны не Отделением: 6 представителей от разных ведомств, 2 академика от общего собрания Академии Наук и 2 представителя педагогических обществ. И 6 из этих десяти в заседаниях комиссии не участвовало, т.е. против 45 стороннников реформы (реально представлявших мнение незначительной части общества) выступало всего 4 её противника, представлявших мнение подавляющего большинства. Так же Будилович цитириует резонный вопрос одного учёного: «Почему для решения такого историко-культурного вопроса, как изменение русского правописания, могли понадобиться Академии Наук представители столь далёких от русской истории и литературы специальностей, как чистые языковеды, санскритисты, классики, арабисты, даже зоолог, не говоря уже про лиц, ни в науке, ни в литературе ничем себ я не заявивших?». Так же двольно интересен и убедителен уже упоминаемый мной пассаж Будиловича о связи традиционной русской орфографии и церковно-славянской письменности и поддержке орфографией культурного и мировоззренческого маркера русского человека – православия. Так же трогательно прозвучала защита Будиловичем самой «бестолковой» буквы русского алфавита – ижицы, которая использовалась исключительно в церковных терминах и к началу XX века даже в этих случаях в нецерковной печати почти повсеместно писалась «и». Книга крайне интересна, она реакционна, безапелляционна и провокационна по сути.
Порфирий Петрович Мироносицкий (1867-1932) – школьный учитель, преподаватель церковного пения, богослов, профессор гимнологии и церковно-славянского языка. Автор блестящих мемуаров «Дневник учител церковно-приходской школы». Арестован 17 февраля 1932 года. Содержался в следственном изоляторе одной из тюрем Ленинграда. Скончался 1 марта 1932 года от сердечной недостаточности (от сердечного приступа во время допроса). Похоронен на Новодевичьем кладбище. Книга Порфирия Петровича (написанная в соавторстве) «В защиту родной письменности» - это мировоззренческое обоснование традиционной старой орфографии, каждый аргумент – железобетонен, книга – монументальна. Есть там одно рассуждение, не безупречное, но из него делается крайне серьёзный вывод. Мироносицкий называет пишущего и говорящего альтруистами, а читающего и слушающего – эгоистами. Мне жизненный опыт подсказывает прямо противополжное. Но – вывод: написанное (и произносимое, соответственно) должно быть понятно и удобоваримо для понимания читающему (слушающему), а не пишущему (говорящему). Эта, в общем-то, простая мысль опрокидывает весь замысел реформаторов своей бескомпромиссной верностью. Орфографии предписывается равнозначимое сочетание исторической, этимологической и фонетической составляющих – всё важно. И если книга Будиловича опубликована в 1904 г., то книга Мироносицкого – летом 1918, за 3-4 месяца до окончательного упразднения русской офрографии.
Есть ещё интересная статья Д.Д. Мордухай-Болтовского (1876-1952), русского математика, историка математики, методиста, педагога, психолога, философа, основателя математической школы Ростова-на-Дону – «Буква Ѣ», написанная и опубликованная в 1917 г. Статья, полная боли, яда, сарказма, иронии. Это не статья об орфографии и не статья о букве – это о многострадальном русском обществе. Вот пространная цитата из статьи:
«Въ хмурую, сырую осень, осыпанные мокрымъ снѣгомъ, мы хоронимъ самое дорогое нашему сердцу: честь нашей родины, наши культурныя богатства, нашу молодежь. Кого мы еще вчера видѣли больными ― сегодня уже на катафалкѣ, окруженные нѣмой, черною тоской. Въ этой трагичной атмосферѣ, въ этой сферѣ стоновъ и воздыханій ― какою злой насмѣшкой надъ нашимъ горемъ выступаютъ эти смѣшныя фигуры, этотъ грубый балаганъ, оскорбляющій наши чувства.
Вотъ молодой присяжно‑повѣренный, котораго счастливо миновала тяжелая воинская повинность, въ роли главнокомандующаго десятимилліонною арміей, при столкновеніи съ врагомъ совершающій опереточный побѣгъ съ переодѣваніемъ. Безграмотный солдатъ въ роли командира полка по избранію, съ тщетными попытками отказаться отъ тяжелаго для него почета. Служитель ― въ должности директора Эрмитажа…
Въ этомъ шутовскомъ хороводѣ кружится и буква «Ѣ». Она смѣется надъ нами, смѣется надъ нашими глупыми надеждами! Вотъ мы по-дѣтски мечтали, что революція создастъ всеобщее обученіе грамотѣ, а вмѣсто него у насъ воцарилась и у грамотныхъ безграмотность. Сердитый учитель вдругъ снялъ свой вицмундиръ и облекся въ блузу, изъ чиновника превратился въ рабочаго, сдѣлавшись членомъ «профессіональнаго союза». Раньше онъ все больше не позволялъ, а теперь онъ хочетъ, чтобы можно было дѣлать то, чего раньше нельзя было дѣлать. Въ одинъ прекрасный весенній день подъ звуки Марсельезы онъ явился въ классъ и разрѣшилъ не ставить букву ять»...
И последние, пророческие слова статьи:
«Съ отмѣненной буквою ять окажется отмѣненнымъ и авторитетъ учителя, отмѣненною вѣра ученика въ учителя, вѣра въ то, что всякое правило, категорически объявляемое, ― является правиломъ непреложнымъ».
Я не претендую на истину в конечной инстанции и не предлагаю восстановить традиционную орфографию, я лишь настаиваю на праве другого мнения, предлагаю выслушать и другое, не менее обоснованное мнение. Я считаю, что традиционная русская орфография не только не умерла, но имеет право развиваться дальше, бытовать наравне с нашей современной орфографией, м.б. с крайне узким применением, но – бытовать. Я сказал.
Комментарии 16
Показать все
Иногда читаю репринтные издания, легко воспринимаю текст, нравится он мне. Немножко страшусь новых упрощений, мне кажется, что они не могут привести ни к чему хорошему.
Вот зачем заменили приставку "без" на "бес"? Какая смысловая разница в "безпомощный" или "беспомощный" ? С "без" мне все понятно, а какая необходимость была изменять на "бес" непонятно, как-то это бездарно и безсмысленно (без дара и без смыла). В чем здесь упрощение? В "бесовщину" на таком уровне не хочется верить) Но многое говорит о том, что всё-таки пытались светский язык сделать более далеким от церковно-славянского языка.
Спасибо за статью, прочитала с огромным интересом.
AntesdelAmanecer, Различение «без» и «бес» связано с реализацией фонетического принципа орфографии. Что совершенно логично для орфографиста как теоретика. И вроде бы это не помешало смыслоразличению. Но изначально проект реформы включал много иных приведений к фонетической логике. Слава богу, не всё было реализовано. Дело ведь не в логике орфографистов, а в живой практике, которая далеко не всегда требует логики. Мне непонятно, почему такую простую вещь, как культурная преемственность, в начале века не понимали многие умные люди. Но может, дух того времени был таким?
Различение «без» и «бес» связано с реализацией фонетического принципа орфографии. Что совершенно логично для орфографиста как теоретика.
Правда? А почему на натстроить и не потточить? Почему здесь-то фонетический принцип не соблюдается? Почему понятное, логичное, осмысленное правило старой орфографии "в русском языке приставки "бес-" нет" заменяется абсурдным точечным правилом и касается чередования з/с, но не б/п или д/т, например? Почему не опставить? Приставка оп- ничем не хуже приставки бес-, даже лучше, на мой взгляд...)))
Landnamabok, Я с вами согласен, потому что вы спорите не со мной. Я просто объяснил, какой логикой руководствовались орфографисты при введении БЕЗ/БЕС. А что там было в проекте 1912 года с НАД/НАТ и ПОД/ПОТ, я не знаю: или в проекте не было, или большевики не стали вводить (а они реализовали НЕ ВЕСЬ предлагавшийся проект). Но подмечено верно. Почему? Что за двойной подход? Где справедливость?
Кстати, принцип «как слышу, так и пишу» реализован в белорусской орфографии – как мне кажется. Но могу заблуждаться.
AntesdelAmanecer, Только что наткнулся на любопытную статью орфографиста Владимира Лопатина для «Нового мира» (5/2001) по обсуждаемой теме – https://magazines.gorky.media/novyi_mi/2001/5/russkaya-orfografiya-zadachi-korrektirovki.html
Две цитаты:
1) Подтверждающая ваше удивление различением БЕЗ/БЕС:
«Основной принцип нашей орфографии, называемый в лингвистике чаще всего фономорфологическим, предполагает единообразную буквенную передачу значимых частей слова – морфем (корней, приставок, суффиксов). Правда, в современном русском правописании немало отступлений от этого принципа. Достаточно привести для примера написание приставок типа без- (бес-), из- (ис-), раз- (рас-) или роз- (рос-): мы пишем в этих приставках З перед буквами, передающими звонкие согласные, и С – перед буквами, передающими согласные глухие, а в приставке раз- (рас-) еще и пишем без ударения букву А, хотя под ударением – О.»
2) О понимании того, что изменение орфографии – болезненный процесс:
«Занимаясь вот уже двенадцать последних лет вплотную проблемами русской орфографии – составлением орфографических словарей, подготовкой нового текста правил, участвуя в обсуждении этих правил Орфографической комиссией РАН, я все больше убеждаюсь в том, с каким уникальным объектом мы имеем дело. В этом объекте две составляющие: с одной стороны, собственно научная, лингвистическая, а с другой – общественно-культурная. Обе составляющие принципиально равноправны, они должны уравновешивать друг друга, перекос в ту или другую сторону недопустим. Именно поэтому при выработке предложений по изменению правописания так важна сугубая осторожность, взвешенность. Ведь многие из орфографических правил опираются на длительную историческую традицию.
Вообще говоря, любые орфографические изменения означают определенный (более или менее масштабный) конфликт поколений. Для кого эти изменения принимаются? Уж конечно, не для нынешнего поколения грамотных людей, а для поколений будущих, начиная с сегодняшних младших школьников, еще только обучающихся грамотному письму. А вот для тех, кто уже владеет грамотным письмом, это – несомненное неудобство, дискомфорт, повод на какое-то время (по крайней мере на ближайшее) почувствовать себя «малограмотным». Не случайно так болезненно реагирует на орфографические изменения интеллигенция.…Устранение сложных случаев, различного рода традиционных отступлений от общих принципов письма, которых в нашей орфографии достаточно, – вряд ли целесообразно, а на практике едва ли осуществимо. Не следует стремиться к «дистиллированной» орфографии, принципиально изгоняя из нее все исключения и сложности. Позволительно даже утверждать, что орфография естественного языка не может быть абсолютно чистой, непротиворечивой, «причесанной», поскольку она, как уже говорилось, является в значительной степени результатом длительного историко-культурного саморазвития.»
Я вот всё равно пишу «парашют» и «брошюра» через Ю. И собираюсь писать так и дальше. Как и Таллин – с одной Н.
Но Лопатин тоже небезосновательно говорит, что некоторые изменения в орфографию вносить надо, и приводит примеры. С большинством я готов согласиться. Причем порядок предлагалось (ведь уже двадцать лет прошло) навести как правило в новых или очень редких явлениях, о которых мы вообще никогда не задумываемся.
AntesdelAmanecer, Ох, как точно про "бесов"! Почему только з/с? Почему не натстроить, потточить - это же фонетично? И настолько же лишено смысла как и в случае с "бесами". Это именно - бездарно и безсмысленно. В "бесовщину" на таком уровне можно не верить, но она от этого не перестанет существовать. Одно из "достижений" новой орфографии - она подарила нам бесов. Некоторым образом новая орфография глумится над нами: бес-сердечный, бес-пошлинный, бес-порядочный, бес-сильный... Это злой, алогичный глум. При чём тут фонетика? Спасибо.
apcholkin, Понимаете ли, Анатолий. Для некоторых слово сакрально. Как там: "В начале было Слово...", ну и светская версия:
Словом можно убить,
Словом можно спасти,
Словом можно полки
За собой повести...
Посему для кого-то это только игра слов, а для кого-то - неопрятные смыслы неопрятной орфографии.
именно банк пытался отнять у Петербуржцев «Дом книги» в доме с шариком – одном из символов города, к счастью – не случилось.
Почему не случилось? Случилось. Отжали у арендаторов и посадили свою компанию, которую назвали так же – Дом книги.
https://www.zaks.ru/new/archive/view/224108
Андриян, мне кажется, что слова Мироносицкого имеют смысл, который он имел в виду. А именно (ограничусь пишущим, ибо речь об орфографии): пишущий пишет для неустановленного круга лиц, «для людей» – это альтруизм; читающий же читает лично для себя – это эгоизм. То есть (восстанавливаю я мысль М.), сложности письма должны преодолеваться альтруистом (коли он такой широкой души человек), но не читающим, который в виду своей эгоистичности не обязан стараться понять написанное без «лишних» букв, то есть с некоторой потерей чёткости смысла. Да, конечно, в словах М. есть неточность, то есть присутствует некий юмор, обострение, что ведет к лучшему донесению мысли. Но еще мне кажется, что это высказывание М. притянуто за уши. Достаточно было сказать (без слов альтруизм и эгоизм, сбивающих с толку), что текст должен быть понятен; поэтому отмена «лишних» букв, которые были смыслоразличительными, недопустима, если нас интересует именно ясность текста, а не чья-то косность и лень. И любой разумный человек будет всегда за ясность текста. Иначе говоря (без эгоистов и альтруистов): орфография усложняет письмо, но не чтение.
Ну а что с усложнением письма? Поскольку «низшие» классы мало пишут (разве только заявления на пособие и объяснения в милицию, да и то редко и единичным «читателям»), то к ним нет особых претензий. К образованным сословиям – пишущим, пишущим, пишущим с утра до вечера, а кто-то и ночами, – есть претензии. И нет для них никаких сложностей. Зазубрить сотню слов с ятями и по пятку на ижицу и фиту – несложно (как и запомнить разницу родовых падежных окончаний прилагательных и местоимений). Математика и латынь куда сложнее для гимназиста, как и основная программа реального училища сложнее, чем яти и ижицы. Не в этой стороне лежала проблема.
Насколько я понимаю вопрос (и выскажу), сто лет назад речь шла о постепенной гуманизации общества, которая требовала в перспективе стереть сословные границы. Границы между дворянами, духовенством, мещанами, купцами, пролетариями, крестьянами, казаками, разночинцами… Сто лет спустя это давно уже стёрто во всём мире – постепенно, особенно после Великой войны. Англичане немного держатся, но как за музейную ценность. В России сословность тоже была уничтожена после Германской войны – резко и сразу, одним из первых декретов большевиков. Но это потом, а тут начало ХХ века – и при нём грамотность, как сословный маркер. Старая орфография требовала больше практики, чем несколько школьных классов образования для простого люда. Поэтому, конечно, умение правильно писать было (и остаётся) маркером образованного человека. В начале ХХ века прогрессивная общественность еще любит простого человека (ну того, который в семнадцатом году погонит штыком в зад старый режим, а в деревне будет жечь помещичьи усадьбы), поэтому радеет за него. И в плане орфографии тоже. И казанские учителя, обучающие инородцев (это термин Российской империи, а не моё отношение), сюда же – во имя простого инородца. Всё во благо его и их! Поэтому для большевиков реформа русской орфографии, детально разработанная царскими деятелями просвещения, была просто подарком. Но новая власть решала новой орфографией совсем иные задачи: верхушка большевиков была очень образованной, проблем с ятями не испытывала, зато мозг работал куда надо, масштабнее отдельных букв; большевики двигали классами и массами, они работали с прицелом на планетарный масштаб. Поэтому стирание сословных различий вряд ли вообще принималось в расчет при декретизации реформы правописания – сословия к этому моменту уже были стёрты другими декретами, и рабочий одним своим социальным происхождением и при любом уровне личной грамотности главенствовал над бывшим буржуем и дворянчиком. Реформа орфографии давала другое: упрощение орфографии позволяло быстрее справиться с неграмотностью населения, ну а грамотность населения нужна была для повышения эффективности госпропаганды, потому что в то время для массовой пропаганды существовал единственный инструмент – печатное слово. И еще одно немаловажное: реформа давала яркий визуальный символ разрыва с прежним устройством общества – включая и однозначное отторжение новых поколений от того самого православия. Новым временам – новые песни, новая грамматика, новые идолы, новая вера. И ведь культурный переворот (большевистская «культурная революция») осуществлялся не только реформой орфографии, газетной пропагандой и государственным атеизмом; он шёл и снизу – сбрасыванием молодыми имажинистофутуристолефовцами старой культуры с корабля современности (слава Богу, живых деятелей культуры всё-таки не сбрасывали, а сажали на пароходы). А для молодёжи писать поиначе – да нету выше развлечения и счастья, нет ничего веселее, чем ниспровержение отцов (которые, видимо, чем-то, да заслужили).
Вот, изложил вам своё представление о событиях столетней давности. Добавлю немногое.
Что касается вашего несогласия с тезисом Мироносицкого насчет альтруизма и эгоизма, то это связано с иным пониманием этой фразы, которую именно что двояко и можно понимать – заложен в ней такой дуализм. Моё понимание Мироносицкого я уже доложил: пишущий пишет «неизвестно кому», поэтому он альтруист и т.д. Вы же, видимо, говорите вот о чём: пишущий автор – эгоист, потому что пишет для самого себя и ради самого себя (неостановимая тяга к творчеству, или для денег, или для славы), а читающий – альтруист, потому что тратит своё личное время бесплатно для того, чтобы читать эгоистичного автора. Но ведь это лишь часть ситуации! Например, ученый пишет для людей, студент читает учебник для себя. (Ситуацию с написанием законов не рассматриваем – это уже куда сложнее разложить на эгоизм и альтруизм; и так меня далеко занесло – чисто эгоистически, кстати, в данном случае вы правы). Получается, что ваше толкование – это часть предложенной ситуации, а трактовка Мироносицкого более конкретна для целей его аргументации.
Полностью не согласен. Авторитет «царского» учителя как представителя власти исчез вместе с исчезновением старой власти и структуры старой власти, о чём как раз и говорит до учителей Мордухай-Болтовский: русскую армию в 1916–1917 развалили поражение в войне и последующая отмена единоначалия в армии; властную структуру уничтожило двоевластие 1917 года; помещиков уничтожили погромы и поджоги того же 1917 года. Авторитет учителя уехал в той же повозке «отъезжающих». И всё это ещё до Октябрьского переворота. Ну а дальше новая власть – новые авторитеты. И военные, и чиновничьи, и учительские. Куда ж без них. Яти с ижицами тут ни при чём.
В реформе орфографии было одно безукоризненно здоровое зерно: отмена ера (Ъ). К этому времени сверхкраткая гласная после конечной согласной уже давно исчезла из фонетики, еръ давно уже ничего не обозначал, никакого смысла не нёс, в том числе давно не разбивал сплошную строку на отдельные слова (вот это любопытно!), то есть был чистой данью традиции – бессмысленной и беспощадной. Зато еръ занимал порядка 4% шрифтового набора. Поэтому отмена ера уменьшала объем набора на эти самые 4%, удешевляя полиграфию (меньше работы наборщиков, меньше затрат на наборные литеры, меньше расход бумаги – я это хорошо понимаю и одобряю, как полиграфист по образованию). А поскольку демократизация общества, наметившаяся в начале ХХ века, требовала массовой грамотности и повышения тиражей, ускорение и удешевление печатных изданий было немаловажным фактором. (Оказывается, русское общество давно созрело к жизни без еров: «печать без Ъ распространилась было в 1870-e годы, но вскоре её запретили».) Собственно, одним ером и можно было ограничить реформу (один еръ не похерил бы). Другое дело, что русские учёные-орфографы заодно с «лишними» буквами стали упорядочивать несуразицы русской орфографии другого толка (другие правила письма). То есть решили с оказией решить все проблемы и устранить все вопросы. Чтобы многажды не вставать. Совершенно не печась о преемственности текстовой культуры. И большевики были в этом, как ни странно, половинчаты – они включили в свою реформу только часть проекта, предлагавшегося орфографистами задолго до отречения царя. Последовавшие в советское и нынешнее время орфографические реформы были очень точечные, некомплексные, далеко не достигшие планов дореволюционных орфографистов. Куча странных правил, не имеющих отношения к смыслу и этимологии, сохраняется в нашей письменности, но… Это тот самый случай, когда ничего не надо трогать, чтобы уж совсем не разорить нашу культуру (что бы это ни значило). Вот наши горячие головы пусть лучше предложат англичанам убрать все их чудачества! или китайцам перейти на алфавитное письмо!
Ну а что касается идеи, что лишние буквы и правила усложняют освоение грамотности и упрощение орфографии ведет к распространению грамотности, – то это, конечно, полная чушь (это я говорю в адрес дореволюционной общественности). Как раз лишние правила тренируют мозг. Или так: давайте упростим правила гигиены и перестанем мыть руки после туалета. Что за слабость? И вообще – я поддерживаю ситуацию, когда степень грамотности письма чётко маркирует уровень образованности человека. Ведь такая маркировка давно уже есть результат не сословных границ и трудно преодолимых барьеров, а добровольный выбор недообразованных (самонедообразованных) индивидов. Собственно, сейчас, в век чатов, смсок и постов, это и произошло явочным порядком.
apcholkin, Анатолий, уважаю Ваш скрупулёзный подход. И, за исключением несущественных нюансов, почти со всем соглашусь. Но..., Вы пишите:
Полагаю, что это, мягко говоря, было несколько не так. Про кого мы говорим? Допустим, были несчастные, которым тяжело давалось изучение действовавшей на тот момент орфографии (школьники начальных классов, малограмотные гимназисты, взрослые, решившие освоить грамоту). Вот им приходилось "забыть" старую орфографию и учить "лёгкую" новую, которая всё одно не была лёгкой, а была просто другой - с не меньшим количеством правил и исключений, которые надо знать. Т.е. говорить о каком-либо "ускорении" насаждения всеобщей грамотности, весьма спорном, можно только про первоклассников с 1919 г. и далее, для всех остальных, начавших изучать грамоту ранее (дореформенную) реформа замедлила процесс освоения грамоты, а для кого-то, возможно, послужила поводом освоение грамоты забросить.
Хоть не упразднили совсем - и за это спасибо. У меня нет здравых аргументов в защиту ера на конце слов. Но про экономию чернил, места и 4% шрифтового набора - это же полная чушь. И десятеричное, отменённое - самая узкая буква старого русского алфавита. Её очень любили наборщики и часто при переносе слов на другую строчку эта буква выручала. Где логика? Почему тогда отказались от и с точкой? Почему не заменили самые широкие буквы русского алфавита "ж" и "ш", например, гораздо более узкими буквами чешской абецеды Š и Ž? И проблема шрифтовая лопнула в современности - это было лишь временное "неудобство". Ни кто почему-то не запрещает французам и англичанам писать "Манчестер", читать "Ливерпуль", не заставляет избавиться от абсолютно алогичных лишних букв, ведь это их традиция! Меня может возмущать, что написано "пеугеот", а читать надо "пежо", написано "ренаулт", а читать - рено и из-за этого я могу не любить, не понимать и не изучать французский язык, но я никогда не буду считать, что его от этого надо реформировать...
Простите, как-то я многословно...
Landnamabok, Здесь отвечу только про буквы.
Нет, это не чушь. Это был аргумент, пусть и не самый главный, хотя кому как.
Но с ером просто: на конце слов он не работал на смыслоразличение и никак не был связан с фонетикой (любой согласный у нас и так считается твердым, если нет смягчения ерем (Ь) или мягкой согласной). То есть еръ действительно мозолил глаза. Исключение ера было назревшей психологической проблемой. Ну надо, надо обрезáть бахрому у истрепавшихся штанин.
От «i» отказались как и от ятя, ижицы и фиты – по причине дублирования звуков – соответственно буквами И, Е, И и Ф. Это была логика реформаторов. И эти «лишние» буквы далеко не все работали на смыслоразличение. Поэтому отношение к их исключению у меня разное.
С I всё понятно: эта буква ставилась ТОЛЬКО перед гласной и читалась как И, поэтому она не являлась ни смыслоразличительной, ни фонетической буквой, а чисто графической традицией. Например, схожая ситуация – позиционное начертание – есть в иврите. Несколько букв (навскидку припомню Б и Н) имеют различное начертание: а) стандартное, б) для конечного положения в слове. Я понимаю так, что при письме рукой конечный знак самопроизвольно упрощается, опускается вниз, поэтому и возникла традиция, закреплённая в графике алфавита. Например, ивритская и китайская письменность создавались же левшами – поэтому они и пишут справа налево. То есть индивидуальные рукописные навыки определяли графику многих письменностей.
Ну а ижица и фита тоже были традиционным написанием некоторых слов (я знаю только одно смыслоразличительное использование ижицы – в слове «мvр» в отличие от «мир» и «мiр»; теперь «мvр» приходится писать «мирра»).
Таким образом, от ижицы, фиты и i десятеричного можно было смело избавляться. Ну, или не избавляться и хранить верность традициям, держа в алфавите три лишние буквы, две из которых используются реже всех других. То есть тут моё мнение колеблется между надо и не надо.
Остаётся только ять. Вот это буква, которая, потеряв оригинальную фонетику, оставалась смыслоразличительной. Её надо было оставлять, пожертвовав трудом зазубрить сотню корней.
(Оказывается, уже Тредиаковский хотел выкинуть ять, но Ломоносов помешал – https://ru.wikipedia.org/wiki/Ять#Исчезновение_Ѣ_из_русского_произношения_и_письма. То есть ничто не ново под луной, точнее, не так уж ново, как нам кажется. Там же сказано, что фонетическое отличие ятя от Е сохранялось в дворянстве до семнадцатого года, а вот Николай Второй, солдат по воспитанию, ять уже не выговаривал. Неожиданные факты для меня. И там же замечание Греча Николаю Первому: «Ять – это знак отличия грамотных от неграмотных». Я – двумя руками за такое отличие, о чем сказал ранее. Сложно, очень сложно с ятем. Ситуация похожа на букву β в немецком, которая как бы пишется вместо SS. Реформа немецкой орфографии в 1996 сузила употребление β, но не исключило полностью, потому что этот «эсцет», оказывается, имеет и фонетический смысл – https://ru.wikipedia.org/wiki/Эсцет.)
Ну, отмена ера была связана не только с типографскими нуждами, но с её избыточностью в принципе. Поэтому изменять начертание широких букв – идея интересная, но даже она не пришла в голову орфографистам сто лет тому назад.
Что касается букв Č, Š и Ž – это не только чешские буквы, но еще и литовские и латышские. У чехов есть прикольный звук «рж» (как звук!) , для которого у них тоже отдельная буква – Ř (с гачеком). Вообще, у поляков, литовцев, латышей, французов, немцев, шведов и испанцев есть свои буквы для передачи фонетики (это я перечислил только то, о чем знаю, и только из европейских языков). Самая смешная буква – это у голландцев IJ (обозначает один звук, хоть и составлена из двух букв) – https://ru.wikipedia.org/wiki/Нидерландский_язык#Положение_IJ.
Кстати, о «лишних» буквах. У литовцев есть буквы Ę и Ų. Это «носовые» аналоги гласных E и U, но «носоватость» они давно потеряли и используются в литовском письме исключительно в конце слов, стоящих в винительном падеже. То есть несут «грамматическую» функцию. Вы знаете, это очень удобно. Ять как раз тоже стоял в окончаниях некоторых падежей, что упрощало понимание.
apcholkin,
Простой пример. Я поиграл с фразой "Встать с колен и быть мужчиной" (название странной книги, типа "мужская психология", просто словосочетание подходит). В старом написании, с ером, мы читаем: "сколенъ ибыть", в новом - "сколеныбыть", попробуйте, попроизносите. Это работает. И так всегда с твёрдым согласным и следующим словом на "и". Это первая ситуация, когда ер работает - на конце слова. Вторая ситуация, разделительная функция. Слова типа: рассеянный, расселись, бессердечный произносятся нами как расъсеянный, расъселись, бесъсердечный - первую "с" мы произносим твёрдо и здесь по логике нужен разделительный твёрдый знак - фонетический, кстати, принцип! А если произносить как написано - расселись, протяжённое мягкое "с"... - ну, не знаю...)))
Анатолий, Вы про мѵро, которое - масло или про мѵрру, которая смола? Это просто не одно и то же, оба термина церковные и обозначают вещества, но - разные...))) И мѵро всегда было с о, как у греков, но всё одно - в дательном падеже - о, великая традиционная русская орфография)))) - все три слова, звучавшие одинаково начертались по-разному: мѵру, миру и міру. Неужели это не цепляет? Ижица к началу XX века использовалась исключительно в церковных терминах исключительно в церковной литературе. Для меня православие - это культурный код нации (не только, разумеется и не столько, и звучит ужасно, но точнее мне не сообразить), один из государствообразующих кирпичиков. Ижица - символ этой части культурного кода и для меня абсолютно достаточная причина для бытования этой буквы в алфавите.
Фита. Говорит о греческом происхождении слова, имени, имени собственного. Это информативная, этимологическая орфография: каѳедра, миѳ, диѳирамбъ,
ариѳметика, мараѳонъ, паѳосъ, риѳма... Каждый ли прочитавший слово кафедра знает, что у него греческое происхождение? Нет. Каждый ли прочитавший слово каѳедра знает, что у него греческое происхождение? Да.
Landnamabok,
Тут я вас не понимаю. Вы уже перешли к произнесению текста вслух, о фонетике. Но тут уж кто как произносит – кто-то делает остановку, чтобы четко артикулировать начало следующей смысловой группы, кто-то говорит слитно, и мы слышим «Ы» и сходу можем даже не понять, что он там лепит (такие словесные казусы время от времени случаются, и мы переспрашиваем, что имел в виду собеседник). В любом случае мы говорящего понимаем так или сяк. Но ваша идея интересна. Возможно, в речи дворян конечный еръ именно так и влиял на произнесение последующего начального гласного. Но Николай Александрович, должно быть, на этот еръ уже и не обращал внимания.
Это опять о фонетике, о живой речи. В данном случае вы, видимо, говорите про питерское произношение, которое отличается от московского. Я-то не знаю, как говорю, ибо вырос в Рыбинске, где у кое-кого сохранялось окание. Когда жил в Ульяновске, услышал необычное произнесение звука Ц (а белорусы твёрдо произносят Ч). В Калуге многие гэкали. Одним словом, я произношу «расселись», «рассада» именно с долгой «С» – мягкой или твердой – по ситуации, но согласен, что перед мягкой гласной этот длинный звук начинается твердо, а к концу модифицируется в мягкий (я не лингвист, пусть они объяснят эту ситуацию, но я никак не слышу в моём произношении этих слов остановку между двумя С, которую вы хотите маркировать ером). Но в данном случае даже до революции еръ не ставили. Идея же интересная.
Со словом мѵро я слегка промахнулся. Виноват. Я написал неточно именительный падеж, вы указали дательный падеж, где все три слова звучат одинаково – мѵру, миру и міру – почему ижица здесь является смыслоразличителем. То есть вы прояснили мне то, что я когда-то слышал на слух от отчима. То есть в целом я запомнил правильно, но не понимал деталь – падеж. Вот давайте хотя бы вернём в нашу письменность Ё: падеж и падёж – разные слова. Вот поняли ли вы меня сходу в словах «но не понимал деталь – падеж»?
Насчет греческой «ф» вы правы. Греческая «ф» сохраняется в английском письме и обозначается PH. Кроме того, в английском есть и греческая «х» – пишется CH (читается не «ч», а «к», но это уже надо зазубривать). Я не против оставить вообще всё как было – мы бы сейчас и не замечали всего этого, но я не против и удаления указанных i десятеричного и фиты, а также исключения конечного ера. Насчет ижицы есть сомнения.
Однако, выдавленную пасту обратно в тюбик не втолкнёшь, поэтому назад никто старую орфографию и исключенные буквы не вернет. Это уже наша данность, записанная в наши хромосомы.
Landnamabok,
Много «лишних» букв в английском и французском – это дилетантский взгляд. Причем ситуация между этими двумя орфографиями заметная, а именно.
Все французские буквы и сочетания букв читаются ОДНИМ-ЕДИНСТВЕННЫМ образом, поэтому их надо воспринимать как этакие «длинные буквы». В этом смысле с чтением французского текста (в том числе слов Peugeot/Пёжо и Renault) нет никаких проблем после выучивания не такого большого количества правил. (Обратите внимание, что мы неправильно читаем многие французские слова, транскрибированные на русский, т.к. из-за нашей нелюбви писать Ё во многих «наших» французских словах потерян звук Ё.)
Другой вопрос: а на фига им это надо? Тут дело ведь не совсем в историзме – французы примерно говорят как пишут. Дело в необычайном количестве одинаково звучащих, но совсем разных по смыслу слов. Мы в таких случаях ПИШЕМ ОДИНАКОВО – возникают омонимы – при чтении надо вдумываться. Хотя в речи, да и на письме тоже, смысл таких слов диктуется контекстом. Французы пошли другим путем – они стали такие слова ПИСАТЬ ПО-РАЗНОМУ, возникли те самые омофоны. Но при этом все омофоны читаются по правилам, потому что во французском один звук может передаваться несколькими буквенными вариантами.
Кстати, в китайском из-за ограниченного количества слогов тоже очень много омофонов (в смысле звучания). На письме различие выражается разными иероглифами. В речи – наличием четырех тонов (в мандаринском диалекте). Но тонов не хватает, всё равно остаются омофоны. И тогда в речи грамотный китаец в сложном случае для того, чтобы собеседник его понял, прямо в воздухе рисует пальцем иероглиф того смысла, который он имеет в виду. Сложно китайцам, но никуда не деться – еще и много диалектов. Если бы они перешли на алфавитное письмо, вся страна встала бы в ступоре от невозможности читать газеты и вывески. И неизвестно, привыкли бы…
Английский текст кажется полным бардаком. На самом деле его чтение не полностью, но в значительной степени регулярно, то есть подчиняется правилам. Исключений из правил не так много, как кажется, но чтобы это осознать, надо набраться опыта. Никакого Манчестер = Ливерпуль в английском нет. Это злобный поклёп.
В английском тоже много омофонов – чтобы не путать разные по смыслу слова.
И очень много слов из французского, которые сохраняют свое написание. Но поскольку французская письменность абсолютно регулярна, то и чтение французских слов в английском не составляет труда.
Таким образом, французский и английский в общем-то не требуют реформирования орфографии, разве что в английском они могли бы пойти на устранение некоторых исключений и устарелостей (этим путем пошли, кстати, американцы – они вместо OU в некоторых словах пишут просто О, а конечное RE заменяют на более логичное ER), но тут уже вступает в силу правило «не тронь!», то есть верность традициям. Поэтому реформа русской орфографии с точки зрения «лишних» букв (кроме ера), конечно, не так уж и требовалась.