Проблеск: мы то, что мы помним

У него есть шанс

Лампочка под потолком мигнула и погасла. Они выключили освещение, так как подумали, что это помешает мне. Глупцы, нисколько. Сумрак я любил даже больше чем дневной свет.

Уже дюжина тел осталась за моей спиной. Двенадцать молодых мужчин отдали свои души богу или уже совсем близки к этому. Им надо была выбрать другую профессию, так как риск и опасность не для них. Целясь, они слишком торопятся, слишком медленно реагируют на угрозу и так волнуются, что оружие в их руках подрагивает. Пусть совсем немного, но всё же. Убийство, хладнокровное и быстрое – это тоже навык, которому надо учиться.

Пару вспышек полыхнуло в конце коридора, освещая закушенные губы и искажённые в оскале лица. Пули застучали по стене, рядом с которой я совсем недавно стоял. Они прямо-таки сыграли мелодию, правда, разобрал её только я. Опоздали, меня там уже нет. Дважды нажимаю на спусковой крючок, и всё снова погружается в сумрак.

Я быстро пересекаю пространство этого каменного мешка и попадаю в комнаты, наполненные поджидающими меня охранниками. Они тоже слишком медлительны и гибнут один за другим. Ну, эти хотя бы стараются использовать для прикрытия мебель и другие предметы шикарной обстановки. Я словно смерть собираю жатву, вот только делаю это без удовольствия.

Зачем тогда? Ради денег? Нет. Их у меня за два десятилетия скопилось предостаточно и тратить всё равно не на что и не на кого. Из-за честолюбия? Тоже нет. Я и так вне конкуренции и слава моя меня давно раздражает. Чего стоит только прозвище, которое мне дали – Безмолвие. Ну что за глупость? Да я никогда не оставляю свидетелей, даже случайных, но этот пафос … видно даже преступники склонны к драматизму и театральности. Может быть, мне это нравилось раньше? Нравилось убивать, чувствовать себя вершителем судеб, рукой обрывающей нити жизни? Опять мимо. Жертвами моими были и женщины и дети, но я никогда не желал им такой участи. Просто нести смерть было моей работой. Тяжёлой, грязной, но работой. А моральная сторона вопроса меня никогда не тяготила. Плевать мне на чьё-то мнение, я сам по себе.

Тяжёлая пуля 45-калибра ударила меня в правое плечо. Бронежилет не подвёл, а парень получил под рёбра добрую сталь. Ну, хоть кто-то сподобился нормально прицелиться.

Ещё пара-тройка нервных стрелков и один расчётливый метатель гранат встретили меня в шикарном зале, на стенах которого весели картины в массивных позолоченных рамах. Когда пыль и дым рассеялись, в помещении (больше похожем на музей) с отполированным, расколотым пополам, огромным столом, на ногах стоял только я.

Так почему же я это делаю? Раз за разом берусь за самую сложную работу, не задавая вопросов и не ставя условий. Наверное, потому что … это единственное что умею делать. Когда они мертвы, я чувствую себя живым.

Ещё пару выстрелов и парочка в тёмных одинаковых костюмах бьётся в агонии на полу, заливая пушистый, белоснежный ковёр своей кровью.

Может быть я псих? Сумасшедший, который не видит разницы между добром и злом, жизнью и смертью? Я же даже отдыхать не умею, а расслабляться, вообще не получается. Правда я и не сильно напрягаюсь. Помню, пять лет назад решил поехать в отпуск, на море. Забронировал шикарный номер на неделю, а пробыл там всего два дня. Два разочка покупался в противной тёплой воде, повалялся на белоснежном стерильном песке, пошлялся по набережной, а весь следующий день просидел в отеле, пялясь на стенку. Просто не знал чем себя занять. Так себе поездочка.

Впереди что-то вроде библиотеки с ровными рядами шкафов до потолка заполненных золотистыми корешками книг. Двое противников с разных сторон кинулись ко мне. Я сунул в кобуры пистолеты и первому пробил голову ударом кулака в висок. Это не так сложно, если делал это неоднократно. Второй оказался ловчее и попытался зайти мне за спину, размахивая внушительным размеров клинком. Я просто сделал пару шагов в его сторону. Не стал уворачиваться от удара ножом, а просто поймал выброшенную в меня руку и, выбив оружие, свернул ловкачу шею.

Да, я не боюсь смерти. Потому что живу ею и мне нечего терять. Она всё равно найдёт меня рано или поздно, и я буду готов. Да я и сейчас готов. Костлявой не удастся что-то забрать у Безмолвия, ведь у меня ничего нет. Только работа.

Вроде всё закончилось. Везде пусто, ни души. Мёртвые тела на паркетном полу и едва ощущаемый запах крови, оседающий во рту вязкой слюной. Работа сделана, заказчик получил, что хотел. Здесь царит настоящее безмолвие. Хотя, не совсем … что-то еле слышно звякнуло вдалеке.

Медленно поводя стволом из стороны в сторону, я ещё раз обошел, многочисленные комнаты и нашёл маленькую кухоньку, которую пропустил в начале. Вот так чудо. Спиной ко мне, с огромными наушниками на голове, перед плитой вытанцовывала девушка, почти подросток, в форме служанки. Она не слышала ничего вокруг себя из-за музыки в ушах. Слева от неё на огромном блюде возвышалась аппетитная горка оладий, а рядом стояла банка с малиновым вареньем. Сколько лет я его не видел? Тридцать, тридцать пять?

Кружась вокруг плиты, стрекоза, ловко подцепляла очередной кулинарный шедевр деревянной лопаточкой, отправляя его на блюдо, и что-то напевая себе под нос. Девчушка даже не подозревала, что в затылок ей смотрит ствол пистолета, и жизнь её подходит к концу.

Что ж, твоё время пришло. Мой палец начал движение, нажимая на спусковой крючок, а затем … повинуясь необъяснимому желанию, я схватил верхний оладушек и, окунув его в банку с вареньем отправил себе в рот.

* * *

В окно с улицы проникает прохладный утренний воздух, а я нежусь под пуховым лоскутным одеялом, предвкушая события дня. Как же здорово просыпаться в деревне. Ноздри мои щекочет запах моего любимого лакомства. Я соскакиваю с кровати, прыгая босыми ногами в тапочки, и несусь на кухню, зарываясь лицом в бабушкину вязаную кофточку, крепко обнимая её. Такая же горка оладий передо мной и блюдечко с малиновым вареньем на чисто выскобленном деревянном столе. Обжигая пальцы хватаю с тарелки румяную лепёшку, макаю в ягодный сироп и с наслаждением запихиваю в рот. Это вкус моего детства, ощущение счастья и комфорта, безграничной любви к близкому человеку, далёкой родины, позабытого прошлого, не являющегося ко мне теперь даже во снах.

Это ломтик душевного покоя с привкусом малины на языке.

* * *

Наверное, девчонка испугается, когда выйдет из кухни и увидит все эти трупы. А может, не испугается, а удивится. Безмолвие дал осечку? Нет. Я просто не захотел брать её жизнь. Не мог убить единственное оставшееся во мне хорошее воспоминание.

Дождь, ливший который день, прекратился, и из-за туч выглянуло солнышко. Спрятав руки в карманы плаща, я шёл по улице чужого мне города, чужой страны. Что-то изменилось внутри меня. Словно что-то треснуло и стало легче дышать. С каждым шагом всё легче и легче. Я даже поймал себя на том, что глупо улыбаюсь сам себе. Да, да, Безмолвие шёл по улице и улыбался своим мыслям. Со мной явно что-то происходило. Мир словно раскрасился красками. Проходя мимо парка я увидел ярко-зелёную листву омытых дождём деревьев, тёмно-синюю рябь бежавшую по пруду, а ещё с удивлением подметил, что ограда парка покрашена в жёлтый цвет. Сотни раз проходил мимо и никогда этого не замечал.

И, несмотря на это я снова шёл убивать. Зачем? Хороший вопрос. Наверное, мне просто не хотелось, чтобы эта девчонка умерла от рук подобного мне, нанятого моим бывшим заказчиком.

Выглянувшее солнце, подмигнув напоследок, снова скрылось за вновь набежавшими тучами.