4.5

Удивительная книга! Воспринимавшаяся в школе как зануднятина зануднейшая, сегодня читается просто как одна из самых увлекательных и интересных книг, попавших в мои руки за последнее время. Семейная сага, исторический роман, философское исследование, любовный роман, религиозное сочинение… Попытки замкнуть эту книгу в рамки каких-то жанров обречены на провал, а успокоительное «роман-эпопея», только подчеркивает насколько эти попытки жалки. Сам Толстой просто называл этот роман –Книга. Не больше, не меньше. При этом мало какая книга вызывает столь противоречивые чувства и мысли. Это удивительно парадоксальная вещь. Написанная как вызов историкам и истории, стремящаяся к правде и объективному взгляду на мир и при этом остающаяся художественным вымыслом, фантазией на тему истории. При этом фантазией столь искусно и мощно написанной, что именно эта художественная история становится историей настоящей. Роман по сути создал 1812 год и в российской народной памяти этот год останется и будет именно 1812 годом Толстого, а не, даже самых заслуженных, историков. Любой автор исторического романа волен трактовать и излагать исторические события как ему вздумается, красота замысла прежде всего. Александр Дюма, ярчайший пример такого подхода. Здесь нет ничего заслуживающего обсуждения и уж тем более осуждения. Но вот создавать художественное полотно, а потом опираясь на него же делать серьезные выводы, рисовать картину «реального» мира? Тут уже не всё так однозначно. Собственно говоря, для меня роман так и разделился. Роман, написанный Толстым художником вызывал абсолютный восторг и обожание. Роман, написанный Толстым философом вызывал только недоумение и скуку. Можно ли их так разделять? Вряд ли. Ведь вся эпичность замысла в том и состоит что история семьи, история любви, человека, личности неотделима от истории страны, планеты, вселенной и божественного замысла. Нельзя их разделить, но при этом концепция истории, мировоззрений Толстого настолько уныла и слаба, что лично мне подпортила впечатление от книги. Разумеется, написано очень давно и Толстой о многом даже не догадывался, но всё же… Насколько легко и мощно течет художественный текст, о личном, о человеке, о любви и как же тяжеловесен он и путан в своих философских рассуждениях. Но даже здесь он удивляет своими блестящими идеями. Об узости фактологически-хронологического подхода к истории народов, о поиске вопросов о природе власти, о том, что движет народами. О необходимости привлечения методов точных наук к изучению человеческого общества. Проанализировать и проинтегрировать человеческое общество. Забавно, что Айзек Азимов также отдал историю на откуп математике и создал свою эпопею. Не «Война и мир» конечно, но цикл «Основание» тоже вещь не без замаха. Интересно не оттуда ли эта идея? Не важно, впрочем. Эти идеи витали и продолжают витать в воздухе. Лично для меня важнее то, что сегодня «Война и мир» обладают мощным успокоительным свойством. Настолько точно Толстой показывает общество, людей в то непростое время, что в наше время начинаешь гораздо спокойней относится к тому, что происходит сегодня. Позиция Толстого, вполне заслуживающая внимания, о том, что война представляет собой столь сложное явление, что сейчас, находясь внутри истории, человеку просто невозможно понять к каким последствиям ведут те или иные события. За исключением понимания одного, что не ничего хуже когда люди вдруг взяли себе в голову, что это отличная идея -начать убивать других людей. После романа я удалил больше половину, читаемых до этого каналов. Да и в конце концов насколько же ободряюще звучат слова Пьера Безухова, когда вокруг кружит мутными потоками ложь и ненависть, стремящаяся залезть в душу.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!»