Все, что тебя касается: стоит ли читать новую книгу Виктора Пелевина

Критик: Егор Михайлов
Рецензия на книгу Искусство легких касаний
Оценка: *

С сегодняшнего дня в магазинах — новая книга Виктора Пелевина. «Искусство легких касаний» состоит из трех новелл, в которых, как обычно, писатель объясняет, как устроен мир, и пытается увязать новостную повестку с традициями древних культов.

Четыре приятеля идут в поход по горам Кабардино-Балкарии в сопровождении колоритного старика Иакинфа, а по пути выслушивают занимательную историю его жизни. Историк становится свидетелем покушения на соседа — генерала ГРУ — и пускается распутывать дэнбрауновскую интригу, в которой привычно сплетены масоны, Древний Египет и неловкая критика европейских протестов. Интеллигентный зэк рассказывает соседям по вагонзаку об удивительной встрече, случившейся в его первую ходку. Из этих трех историй — первые две связаны общей мифологией, третья пришита, видимо, для солидности — складывается новый, непривычно рано вышедший в этом году том Пелевина.

Собственно, «Искусство легких касаний» — это вторая, самая объемная из трех новелл сборника. Ее главный герой, похотливый историк-конспиролог Голгофский, мечется между Калининградом, Парижем и Сухуми, приходя к предсказуемо пелевинскому выводу: дуб — дерево, роза — цветок, спецслужбы используют методы древних культов для борьбы с геополитическими противниками. Об этом Голгофский пишет монструозный роман на 2000 страниц (который называется, вы угадали, «Искусство легких касаний»). А безымянный рассказчик усушивает его до романа-мумии, чтобы скормить покупателям подписки «Синопсис для VIPов», которые читать длинные тексты не хотят, а получить сокровенные знания об устройстве мироздания желают.

На этом же нехитром приеме — рассказ в рассказе — построены и остальные два текста. Иакинф из одноименной новеллы — это пелевинская Шахерезада. Он водит путешественников по горам, а вечерами на стоянках продолжает рассказывать свою историю, каждый раз обрывая ее на клиффхэнгере. Те, завороженные, до самого конца не поймут, куда же Иакинф их ведет, в отличие от читателя, который наверняка сложит два и два гораздо раньше. Тут бы поругать Пелевина за предсказуемость и лобовые метафоры, но к чему? «Иакинф» — это классический Пелевин, какого мы в последнее время редко видим, колдунигнатовский, не полагающийся на каламбуры, а осторожно смешивающий банальное с мифологическим, сиюминутное с вечным. Вряд ли «Иакинфу» уготовано место среди лучших текстов автора, но хорошо, что он есть.

«Столыпин» (не николаевский реформатор, а вагон для перевозки заключенных) тоже напоминает классическую повесть — «Желтую стрелу», в котором весь мир, как в фильме «Сквозь снег», ужимался до размеров поезда. Вот и здесь поначалу кажется, что это растянутая на полсотни страниц метафора, в которой Пелевин сейчас опишет социальное устройство России на примере закрытого сообщества этапируемых зэков. За десять страниц до финала, правда, Пелевин дает Шьямалана, и оказывается, что «Столыпин» — это прямой сиквел к совсем другому его роману, не будем здесь спойлерить.

Интересно, что обрамляющие тексты оказываются в итоге лучше заглавного, который в итоге раскладывается на две составляющие. Во-первых, то, что мы называем фабриками троллей, у Пелевина оказывается фабриками химер — даже местами птицефабриками. Метафора, прямо скажем, несложная, хотя и не лишенная остроумия. А во-вторых, Пелевин создает карикатурно неприятного персонажа, конспиролога, гомофоба, женоненавистника и графомана — чтобы потом любовно журить его за все это от лица столь же карикатурного ультралиберала. Видимо, таким образом Пелевин подтрунивает над критиками «Тайных видов на гору Фудзи» — что ж, в таком случае это чуть ли не самое нежное, почти любовное подтрунивание. Павла Басинского в свое время он куда за меньшее в романе «Generation П» утопил в деревенском сортире. Как говорится, мог бы и бритвой полоснуть.

Кроме этого в «Искусстве», увы, мало, на что можно обратить внимание. Разве что на действительно остроумное сравнение сказки о голом короле с «Вием», да на самоиронию: кажется, что в этой повести он не просто механически воспроизводит собственные истершиеся за последние двадцать лет штампы, а наконец-то критически смотрит на них и пародирует сам себя. В итоге, правда, получается не «типичный Пелевин», а «типичный Пелевин с прищуром» — разница невелика.

* Оценка указана редакцией Livelib