Сергей Кумыш о романе «Смерть сердца» Элизабет Боуэн

Критик: Сергей Кумыш
Рецензия на книгу Смерть сердца
Оценка: *

«А должно быть в этой самой Африке теперь жарища», — говорит персонаж чеховской пьесы «Дядя Ваня» доктор Астров — как бы ни с того ни с сего, в попытке взбаламутить повисающую в воздухе тугую тишину. Поначалу невольные, а в дальнейшем неотвязные ассоциации с языком драматургии Чехова начинают преследовать, стоит, открыв роман классика британской литературы Элизабет Боуэн «Смерть сердца» (1938), добраться до первого диалога — то есть, до второй страницы, потому что фактически из обмена репликами книга и состоит. (Буквально слышу нервные покашливания тех, кто уже прочел «Смерть сердца», но подождите спорить.) Щедрые, жирные, многословные описания, которых, в сравнении с диалогами, здесь несоизмеримо больше, — обертка, подкладка, перина, в которую автор методично вшивает твердокаменные горошины реплик, точнее, целые горсти этих самых горошин. И для того, чтобы вам стало крайне неуютно, вовсе необязательно быть принцессой: находясь внутри этой внешне тягучей и размеренной прозы, читатель умудряется в буквальном смысле извертеться.

Англия накануне Второй мировой. Жизнь молодых супругов Томаса и Анны не то чтобы меняется, но, скажем так, страннеет и непонятнеет с появлением в их доме осиротевшей младшей сестры Томаса, шестнадцатилетней Порции. Сразу стоит сказать, что это ни в коем случае не история в духе «Полианны», когда жили-были сухарики, но вот появилась девчушка, и через какое-то время сухарики снова стали мягким сдобным хлебушком. Нет, «Смерть сердца» — роман до известной степени пессимистичный; с намеком на надежду в конце, но надежда эта распространяется далеко не на всех персонажей. Здесь достаточно подробно рассматривается динамика смерти (не умирания), когда нечто, составлявшее твою суть, суть твоих отношений с другим человеком, умерло, а ты — внутри этой смерти — остался жить.

Впрочем, если бы весь роман строился вокруг одной этой идеи, читать его было бы в лучшем случае мучительно, в худшем — невозможно. Вообще, надо сказать, это тот случай, когда примерное знание фактической и идейной конструкции ровным счетом ничего не дает. Я бы даже сказал, что «Смерть сердца» — не вполне роман. Скорее, импрессионистический спектакль, разыгрываемый в голове у читателя, где все, что не произносится героями вслух, является фактурной подводкой к тому, что им предстоит сказать.

Слог Боуэн завораживающе красив. Это ощущается не просто сразу, а раньше, чем сразу, уже на стадии предисловия, в одной из цитат, которые приводит переводчик Анастасия Завозова: «Часто случалось так, что между пятью и шестью часами дождь переставал и по стволам сосен сползал влажный свет», — обещание красоты, которое непременно будет исполнено.

Этому роману необходимо дать, скажем так, хорошенько настояться, завариться — как чашке чая; подождать, пока чаинки, кружащие в кипятке, как вороны над погостом, осядут, наполнив все вокруг цветом, запахом, вкусом. Напряжение здесь возникает и нарастает при внешнем отсутствии явных физических раздражителей. Действие — не в репликах, и не столько даже в описаниях, скорее, оно происходит независимо от всего, едва ли не помимо того, что мы видим и слышим (и снова — под занавес — Чехов): «Люди обедают, пьют чай, а в это время рушатся их судьбы».

* Оценка указана редакцией Livelib