Василий Владимирский о книге «Песни мертвого сновидца. Тератограф»

Критик: Василий Владимирский
Рецензия на книгу Песни мертвого сновидца. Тератограф
Оценка: *

Таких авторов, как Томас Лиготти, принято называть «живыми классиками». Можно добавить — «неизвестный живой классик». В России он почти не издавался: Лиготти брезгует крупной формой, пишет в основном рассказы, а это очков в глазах наших издателей, мягко говоря, не добавляет. Англо-американская критика предсказуемо сравнивают его с Эдгаром По, Г. Ф. Лавкрафтом и — внезапно! — с Кафкой, Борхесом и Набоковым. Верный признак того, что четко сформулировать «уникальное торговое предложение» Лиготти толком пока никому не удалось. Сам писатель в интервью онлайн-журналу «Darker» тоже не прочь блеснуть эрудицией. Он ссылается на рассказы Андреева, романы Сологуба, «Нос», «Шинель» и «Записки сумасшедшего» Гоголя, стихи Брюсова, Бальмонта, Анненского и других певцов декаданса из числа поэтов «серебряного века»: дескать, знакомство с этими авторами поможет читателям лучше разобраться в его творчестве.

В первую книгу Лиготти, изданную на русском языке, включены два ранних авторских сборника: «Песни мертвого сновидца» и «Тератограф». Судя по этим текстам, первый же выстрел критиков попал в десятку, можно было поберечь патроны: больше всего его рассказы напоминают именно сочинения Говарда Филлипса Лавкрафта. Лиготти изъясняется с архаичной пафосностью и тяжеловесной высокопарностью истинного уроженца Аркхэма (США, Новая Англия): «Мистический ужас позволяет нам, марионеткам из плоти, чьи рты обагрены собственной кровью, играть на струнах судьбы без страха расстаться с жизнью» и т. д. Его абсолютно по-лавкрафтовски гипнотизируют лавки с манекенами, зеркальные коридоры, кошмарные сны, карнавальные шествия, психиатрические клиники, тюрьмы — места и состояния, где границы нормы текут, расплываются, исчезают.

Наконец, само представление о вселенной, которой дела нет до придуманных человеком правил, запретов, представлений о добре и зле и прочей рациональной мишуры — лавкрафтовщина чистой воды. Самые чудовищные события у Лиготти происходят там, где реальный страшный мир врывается в уютное, обжитое, облагороженное человеком, но чересчур тесное пространство. К этой густой лавкрафтовщине автор добавляет щепотку литературных аллюзий, обращаясь то к Льюису Кэроллу, то к Достоевскому, то к Борхесу, и не слишком типичного для Г. Ф. Л. персонажа — заигравшегося трикстера, эксцентрика, чудовищного шалуна, этакого Питера Пэна с руками по локоть в крови. Для конца двадцатого века этот причудливый натюрморт выглядит не то чтобы оригинальным, но по-своему атмосферным — что называется, на любителя. Поменьше пафоса, побольше самоиронии — и цены бы Лиготти не было.

* Оценка указана редакцией Livelib