Роман без ключа. Игорь Гулин об «Элефантине» Юлии Кисиной

Критик: Игорь Гулин
Рецензия на книгу Элефантина. Запрещенный андеграунд
Оценка: *

Художница и писательница Юлия Кисина — одна из самых заметных деятелей современной эмигрантской русско-немецкой культуры. В Берлине она оказалась в 1990 году, а за 10 лет до того — подростком — переехала из Киева в Москву, где стала активной участницей местной художественной сцены, главным образом той ее части, что связана с младшим поколением московского концептуализма. Этому романтическому периоду и посвящена ее новая книга. В России она выглядит частью большой волны осмысления последнего периода советского подполья. Подзаголовок «запрещенный андеграунд», отзывы Владимира Сорокина, Виктора Ерофеева на обложке обещают откровенные подробности и широкую панораму перестроечной культурной жизни. Однако «Элефантина» — не совсем то, за что себя выдает.

Романтическая, мечтающая о творческом полете киевская девушка Юля по прозвищу Элефантина приезжает в Москву, поступает в театральный институт, путешествует по мастерским и гримеркам, пишет стихи и философский трактат «Семь ступеней смерти», продает картины иностранцам, страдает от любви к заносчивому гуру, заводит и теряет друзей, сбегает из-под надзора близких, слушает наставления сумасшедших и самозванцев об устройстве жизни и путях в искусстве, оказывается никому не нужна и нужна всем разом, попадает в поле зрения КГБ, едва не погибает, ведет страшное, бестолковое и восхитительное существование, опьяняется юностью и свободой в компании таких же диких существ. В это время меняется облик мира, но герои этого не замечают.

В общем «Элефантина» — типичное повествование о жизни богемы почти любой эпохи. Кисина — или, точнее, ее героиня-рассказчица — не скрывает этого: ей не слишком интересна современность, а хотелось бы в романтические и опасные 20-е. Роман и имитирует прежде всего тексты о бурной писательской жизни пореволюционного времени: от Ивнева-Каверина-Вагинова до Катаева и мемуаров Одоевцевой. Отсюда же его стиль — вычурный, вдохновенный и одновременно циничный, изломанный, бульварно-возвышенный, экстатически бросающийся из канавы в небеса и обратно. Отсюда же — иронические прозвища персонажей: Помидорчик, Крокодильцев, Ольга-Пистолет, Смерть, Кнопочка. Едва ли не единственное действующее лицо, названное своим именем,— престарелый Виктор Шкловский, к которому герои едут на поклон в Переделкино. Его функция — обеспечивать непрочную связь с великой эпохой, с которой всеми силами пытается совпасть героиня.

Проблема в том, что само устройство подобного романа о высотах и низостях жизни творческой богемы предполагает определенные отношения с реальностью — ключ, возможность разгадать, кто есть кто. Он должен скрывать секреты и одновременно выбалтывать их, приоткрывать завесу. Кисина от этого компонента отказывается. Ее гении и их поклонники, посвященные, профаны и чудаки — архетипы, маски — настолько условные, что вопрос о том, есть ли у них реальные прототипы, не возникает. По этой же причине «Элефантина» не вполне работает и как роман о 80-х. Тут есть приметы времени, но нет его духа. Многие элементы повествования как бы отслаиваются от описываемой эпохи, невозможны или неубедительны в ней — их будто бы требует сам жанр романа о художниках.

Именно настойчивым следованием рецептам русского богемного романа, вероятно, объясняется европейский успех «Элефантины». Если лучше представлять себе исторический контекст, легко заметить некоторое жульничество или, скажем, трюк Кисиной. Она использует репутацию знающего, чтобы придать роману вес, но не раскрыть ни одной тайны.

Когда пишешь такого рода книгу о настоящих людях, они всегда обижаются. Это требует от автора готовности ранить, испортить отношения с героями. Между тем язвительность и цинизм Кисиной кажутся игрушечными и безобидными, будто автор романа и правда подросток. Может быть, именно поэтому из «Элефантины» не получается роман о времени и о его искусстве, не выходит история о других. И одновременно с тем она оказывается простой, трогательной и довольно точной во всей свой эгоистической наивности книгой о волнениях юности. Ведь они и правда во все эпохи более или менее одинаковые.

* Оценка указана редакцией Livelib