Фантомы, обращенные вспять

Критик: Юрий Володарский
Рецензия на книгу Памяти памяти
Оценка:

В интеллектуальных кругах Мария Степанова более всего известна как поэт и редактор. В первой своей ипостаси она автор девяти книг стихов, лауреат многих престижных премий (Андрея Белого, Фонда Хуберта Бурды, «Московский счет» и др.) и обладатель статуса одного из самых значительных российских поэтов поколения 2000-х. Во второй — она основатель и руководитель ведущих общественно-культурных интернет-порталов России: OpenSpace.ru (2007—2012) и Colta.ru (с 2012). При этом «Памяти памяти» — первый опыт Степановой в крупной прозе, своего рода дебют.

Эта книга — особая. В русской литературе у нее аналогов нет, да и во всей прочей мировой подобные тексты большая редкость. Сперва Степанова собиралась написать историю своей семьи, но документальный роман о судьбах прабабушек и прадедушек выпростался из первоначального замысла, стал обрастать авторскими воспоминаниями и философскими рассуждениями и в результате превратился в причудливый, но на удивление гармоничный жанровый гибрид. Сама Степанова называет его «романсом», отмечая, что книга получилась несколько более чувствительной, чем предполагалось.

Тут надо предупредить, что чувствительность начинает концентрироваться во второй половине «романса», что трогательные истории о пра- и пра-пра, поиски в архивах, подлинные находки и ложные следы собраны ближе к финалу. Если же говорить о первой половине, то в ней доминирует философская эссеистика, и семейные расклады там не более чем формальный повод для разговора. Простым этот разговор не назвать ну никак: Степанова призывает в собеседники Зигмунда Фрейда и Ролана Барта, Ханну Арендт и Сьюзен Зонтаг, Цветана Тодорова и Примо Леви, Энн Карсон и Марианну Хирш, Эрика Р. Канделя и Джона Кракауэра. Неискушенному читателю в этой компании будет трудновато.

В полном соответствии с названием Степанову более всего интересует феномен памяти, ее свойства, генезис и редукция ее аспектов. Речь не только о функции мозга, но и о грандиозной технологической революции в области хранения информации, благодаря которой нам доступны гигантские объемы всевозможных нужных и абсолютно ненужных сведений. Более того, мы сами постоянно производим и публикуем в социальных сетях гигабайты текстов, фотографий, видеороликов, не имеющих ценности ни для кого, кроме нас самих.

Конечно же, Степанова упоминает диалог «Федр», в котором Платон осуждает письменность как вредное изобретение, подменяющее собственные знания человека чужими, заемными. Если согласиться с Платоном, то придется считать столь же пагубным для цивилизации появление печатного станка, компьютера и интернета, так что, пожалуй, с Платоном мы соглашаться не станем. Можно поспорить и со Степановой, опасающейся, что от избытка информации можно задохнуться. Все-таки время — неплохой фильтр, каким-то образом ему удается отделять зерна от плевел. В общем, если уж Гутенберг не смог испортить человечество, то и Цукербергу это сделать не удастся.

Пожалуй, это единственный момент в «Памяти памяти», вызвавший у меня возражения. Все прочие рассуждения Степановой порождают широкий диапазон чувств от уважения до восторга. Вот, например, такое, противопоставляющее память истории: «Память — предание, история — писание; память заботится о справедливости, история — о точности; память морализирует, история подсчитывает и корректирует; память персональна, история мечтает об объективности; память базируется не на знании, а на опыте: со-переживания, со-чувствия, оглушительного опыта боли, требующего немедленного участия. С другой стороны, территория памяти населена проекциями, фантазиями, искажениями: фантомами нашего сегодня, обращенными вспять».

С одной стороны, это эссеистика редкой глубины и содержательности, с другой — действительно романс с живыми переживаниями личного характера. Тут уместным будет термин «синтез»: Степанова соединила жанры, которые прежде существовали по отдельности, и получила нечто принципиально новое. Забавная деталь: поскольку электронная версия, которой я пользовался, не дает ощущения толщины тома, плотность текста легко вводит в заблуждение. Сейчас, просматривая реквизиты книги, я с удивлением обнаружил, что в ней всего 400 страниц — мне казалось, там чуть ли не вдвое больше.