Фёдор Павлович Карамазов

Фёдор Павлович Карамазов - герой романа Ф.М.Достоевского "Братья Карамазовы".

Фёдор Павлович Карамазов - помещик; муж Аделаиды Ивановны Карамазовой (Миусовой), затем — Софьи Ивановны Карамазовой; отец Дмитрия, Ивана, Алексея Карамазовых и Павла Смердякова. Повествователь, сразу сообщив о «трагической и темной кончине» Федора Павловича, «приключившейся ровно тринадцать лет назад», представляет его читателю во всей его неприглядной сути: «Теперь же скажу об этом "помещике" (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто однако встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких однако бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только кажется одни эти. Федор Павлович, например, начал почти что ни с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми деньгами. И в то же время он все-таки всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по всему нашему уезду. Повторю еще: тут не глупость; большинство этих сумасбродов довольно умно и хитро, — а именно бестолковость, да еще какая-то особенная, национальная...»
Далее сообщается-рассказывается, что он «был женат два раза и у него было три сына, — старший, Дмитрий Федорович, от первой супруги, а остальные два, Иван и Алексей, от второй». Вторая жена, как и первая, умерла вскоре, детьми он совершенно не занимался, они воспитывались почти что у чужих людей. И вот — финал жизни Федора Павловича: «Он долгое время пред тем прожил не в нашем городе. Года три-четыре по смерти второй жены он отправился на юг России и под конец очутился в Одессе, где и прожил сряду несколько лет. Познакомился он сначала, по его собственным словам, "со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами", а кончил тем, что под конец даже не только у жидов, но "и у евреев был принят". Надо думать, что в этот-то период своей жизни он и развил в себе особенное уменье сколачивать и выколачивать деньгу. Воротился он снова в наш городок окончательно всего только года за три до приезда Алеши. Прежние знакомые его нашли его страшно состарившимся, хотя был он вовсе еще не такой старик. Держал же он себя не то что благороднее, а как-то нахальнее. Явилась, например, наглая потребность в прежнем шуте — других в шуты рядить. Безобразничать с женским полом любил не то что по-прежнему, а даже как бы и отвратительнее. Вскорости он стал основателем по уезду многих новых кабаков. Видно было, что у него есть может быть тысяч до ста или разве немногим только менее. Многие из городских и из уездных обитателей тотчас же ему задолжали, под вернейшие залоги, разумеется. В самое же последнее время он как-то обрюзг, как-то стал терять ровность, самоотчетность, впал даже в какое-то легкомыслие, начинал одно и кончал другим, как-то раскидывался и все чаще и чаще напивался пьян, и если бы не все тот же лакей Григорий, тоже порядочно к тому времени состарившийся и смотревший за ним иногда в роде почти гувернера, то, может быть, Федор Павлович и не прожил бы без особых хлопот. <...> Я уже говорил, что он очень обрюзг. Физиономия его представляла к тому времени что-то резко свидетельствовавшее о характеристике и сущности всей прожитой им жизни. Кроме длинных и мясистых мешочков под маленькими его глазами, вечно наглыми, подозрительными и насмешливыми, кроме множества глубоких морщинок на его маленьком, но жирненьком личике, к острому подбородку его подвешивался еще большой кадык, мясистый и продолговатый как кошелек, что придавало ему какой-то отвратительно-сладострастный вид. Прибавьте к тому плотоядный, длинный рот, с пухлыми губами, из-под которых виднелись маленькие обломки черных, почти истлевших зубов. Он брызгался слюной каждый раз, когда начинал говорить. Впрочем и сам он любил шутить над своим лицом, хотя, кажется, оставался им доволен. Особенно указывал он на свой нос, не очень большой, но очень тонкий, с сильно-выдающеюся горбиной: "настоящий римский", говорил он, "вместе с кадыком настоящая физиономия древнего римского патриция времен упадка". Этим он, кажется, гордился...»
Сладострастие и погубило старика Карамазова: соперничество с сыном Дмитрием из-за Грушеньки Светловой подготовило почву для преступления, каковое и совершил его побочный сын Смердяков с молчаливого согласия Ивана.
Фамилия Карамазов происходит от тюрскского «кара» (черный) и русского «мазать». Именно во многом благодаря отвратному образу Карамазова-старшего родилось оценочно-негативное определение — «карамазовщина». Предшественниками этого героя в творчестве Достоевского были «шуты» Ежевикин из «Села Степанчикова и его обитателей» и Лебедев из «Идиота», сладострастники князь Валковский из «Униженных и оскорбленных» и Свидригайлов из «Преступления и наказания», домашний тиран и самодур Фома Опискин из того же «Села Степанчикова». По мнению дочери писателя Л.Ф. Достоевской, в характере Федора Павловича Карамазова отразились некоторые черты ее деда, М.А. Достоевского, последних лет его жизни.