Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Амелия
Трудно представить, что можно чувствовать себя более несчастной, чем я сейчас.
Я не хотела бросать талисман мужа в огонь, просто… сорвалась. И в этом нет моей вины: это Адам заставил меня ощутить приступ ярости. Я смотрю, как он засовывает оригами обратно в бумажник, прежде чем обратить на меня взгляд, полный ненависти.
– Прости! Не знаю, почему я это сделала, – оправдываюсь я, но Адам молчит.
Порой я чувствую себя брошенным домашним животным, вроде тех, которых я каждый день вижу на работе, потому что мой муж все время погружен в свои записи. Оставляет меня одну. Забывает обо мне. Конец зимы всегда трудный период на моей работе. Те люди, которые купили щенков на Рождество, часто уже ко Дню Святого Валентина обнаруживают, что не хотят их на всю жизнь. На этой неделе привезли немецкую овчарку по кличке Лаки; к сожалению, на бирке с его именем не было адреса. Я бы хотела иметь возможность разыскать его владельцев и арестовать их. Пес был привязан к фонарному столбу, стоял под дождем, промокший до нитки, сильно истощенный, голодный, грязный, весь в блохах. Ветеринар сказал, что его раны – однозначно результат регулярных избиений в течение длительного времени. Имя не принесло этой бедной собаке удачу, как и бумажный журавлик, которого Адам держит в своем бумажнике. Это просто суеверный вздор.
– Не понимаю, почему ты все время такая сердитая, – наконец произносит он.
Его слова разозлили меня пуще прежнего.
– Я не сердитая! – возражаю я, хотя мой голос звучит именно так. – Я просто устала быть единственным, кто прилагает усилия в наших отношениях. Мы никогда не разговариваем! Это все равно что жить с соседом по дому, а не с мужем. Ты никогда не спрашиваешь о моем дне, или о моей работе, или о том, как я себя чувствую. Только «Что у нас на ужин?», или «Где моя синяя рубашка?», или «Ты не видела мои ключи?». Я не домохозяйка! У меня есть своя жизнь и своя работа! Ты заставляешь меня чувствовать себя абсолютно непривлекательной, нелюбимой, невидимой и…
Я редко кричу, но теперь не могу остановиться.
Адам, который в последнее время почти никогда не проявляет привязанности, словно позабыл, как это делается, вдруг ведет себя очень странно. Он обнимает меня.
– Прости, – шепчет муж, и, прежде чем я успеваю спросить, за что конкретно он извиняется, целует меня. Должным образом. Держа мое лицо в своих ладонях. Так мы целовались, когда только-только встретились, еще до того, как жизнь разлучила нас.
Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, словно рядом незнакомец, а не собственный муж.
Я научилась ощущать вину, если делаю что-то в своих интересах. А чувство вины – одна из тех эмоций, которые редко можно просто взять и выключить. Порой мне кажется, что мне нужно выписаться из жизни так же, как другие люди выписываются из отелей. Подмахнуть бумаги, какие необходимо, вернуть ключи от нынешнего существования и найти что-нибудь новое. Где-нибудь в безопасном месте. Но, возможно, еще есть то, ради чего стоит остаться?
– Это был долгий день, думаю, мы оба просто немного устали, – продолжает Адам.
– Мы могли бы подняться наверх, найти спальню и лечь пораньше, – предлагаю я.
– Как насчет еще одного бокала вина перед сном?
– Хорошая идея. Я уберу тарелки и принесу бутылку.
Я не знаю, почему он оставил ее на кухне, если хотел еще, но не возражаю сходить за ней. Это самый интимный момент из всех, что случался между нами за последние месяцы. Музыка смолкла, и я слышу, как ветер свистит во всех трещинах и щелях, которые он может найти в стенах часовни. Каменный пол такой холодный, что, кажется, щиплет мои ступни сквозь носки. Я спешу вернуться в тепло гостиной, но что-то в витражах привлекает мое внимание. Приглядевшись, понимаю, что они действительно очень необычные. Здесь нет религиозных сцен, только череда разноцветных лиц.
Я застываю, когда одно из них начинает шевелиться.
И тогда я визжу, потому что белое лицо в окне – настоящее. Кто-то стоит снаружи и смотрит прямо на меня.
