ОглавлениеНазадВпередНастройки
Добавить цитату

Первый день Листохода

Лететь…

Вперед…

В никуда…

Дыхание перехватывает от восторга и невероятной фантастической жути свободного полета, когда воздух вскипает вокруг, а пространство превращается в искрящуюся льдом и пламенем карусель…

Все, что вовне – растеклось и смазалось. Все, что здесь – дышит яростью, скоростью, неистовством. Обыденность, повседневность, скука остались позади, далеко внизу, там, где незримая земля. А рядом только высота, полет, стихия, волшебство… Целая вселенная. Только свобода и всемогущество…

…Золотая нить Рубежа ослепительным, сочащимся неистовым светом, кинжальным разрезом рассекла угольную мантию пространства на две части. Даже через защитное стекло шлема сверкание нити было нестерпимым. Хотелось зажмуриться, но я не мог себе этого позволить, ибо теперь вел я, и дракон смотрел на мир моими глазами.

– Кир, слышишь меня? – трепыхнулся в сознании голос Джеанны. – Где вы?

– Рядом, – отозвался я, угадывая в чернильном мраке черный четкий абрис чужого дракона. – Видим вас… Что случилось?

– Оглянись…

Голос Джеанны звучал странно, и я поспешно обернулся, проигнорировав недовольство дракона. И в первый момент ничего необычного не обнаружил. Как всегда за нашими спинами остался мятый, темный занавес, прозванный людьми Стеной Мрака, вероятно просто потому, что им не доводилось видеть его своими глазами. Стеной это колышущееся, подвижное, текучее пространство живой мглы, прочерченное быстрыми, короткими вспышками, назвать было нельзя. Иногда оно походило на водопад бегучей смолы, а иногда – на клубок черных червей, непрерывно кишащих вдалеке. Все зависело от настроения. Наставник по полетам именовал это образование – субстанцией, но это слово просто сотрясало воздух, как и все остальные.

– Что? – непонимающе переспросил я, убедившись, что черный занавес колыхается по-прежнему безразлично и величественно.

– По-моему, он стал больше… – без особой уверенности пояснила Джеанна.

Я намеревался, было пожать плечами, зная, что Джеанна все равно меня не увидит, но остановился, приглядываясь. Нет, похоже, она права – цепочка огоньков-сигналов, сотворенная последними пограничниками, отчетливо сократилась, Странно, что никто не заметил этого раньше… Да и черное полотнище Тьмы слегка вспухло и расползлось, как грозовое облако, тая ощутимую угрозу.

– Надо будет сообщить об этом… – донесся исчезающий голос Джеанны, уносящейся к Рубежу.

– Надо, – согласился я, не спуская глаз с неприятно подвижного клубка Тьмы, – если этого уже не сделали до нас. Не может быть, чтобы подобное ускользнуло от внимания других.

Дракон нетерпеливо шевельнулся, и я позволил ему вернуться на прежний маршрут.

Порубежье захлестнуло переливчатой волной и схлынуло, вернув всадника и дракона в обычное пространство, где пахло осенней печальной свежестью, горьковатым дымом и сырой листвой, где над головой сияли вымытые, ясные звезды, почти растаявшие в наступающем утре, где прозрачный воздух пронзали невесомые серебристые нити летящих паутинок, а черного занавеса над горизонтом не было и в помине…

Я сбросил шлем, потер виски и тряхнул головой, избавляясь, во-первых, от странного звона в ушах, возникшего при переходе, а во-вторых, от ощущения присутствия дракона.

– Слыхали новость? – послышался голос из ниши слева, и оттуда, опасливо косясь по сторонам, появилась – голова за головой – неразлучная троица: Шаур, Асантино, по прозвищу Каляка и Мелемина. Как обычно за всех троих говорил Шаур.

– Мы только что с дежурства, – безразлично отозвалась Джеанна, прибывшая на пару минут раньше меня, но задержавшаяся на площадке. – Разве не очевидно?

– То-то, что с дежурства, – подхватил довольно Шаур, распираемый вестью, как объевшийся грызун орехами. – А ночью-то Джанир погиб!

Оживленная физиономия Шаур а и его товарищей сбила меня с толку, и я не сразу понял, что именно только что было произнесено. Джеанна круто обернулась, уставившись на вестника прищуренными глазами:

– Не врешь?

– Да клянусь хвостом своей прабабки! – истово воскликнул Шаур, а Каляка с Мелеминой одновременно закивали, надо полагать, тоже клянясь какими-нибудь конечностями своих предков, поскольку их прародители вряд ли могли похвастаться наличием хвостов. Но выглядело все равно убедительно.

– Что произошло? – спросил я, сам поражаясь спокойствию своего голоса.

– Говорят, он покончил с собой! – зловещим шепотом сообщил Шаур, стреляя одновременно во все стороны блеклыми, скошенными к вискам глазами.

Мы с Джеанной переглянулись. В этот момент на посадочной площадке появилась компания мелких многоногих тварей, деловито тащивших на чешуйчатых спинах детали некой сложной металлической конструкции, и троица сплетников сгинула бесследно. Твари заполонили всю площадку, сопровождая суету грохотом и лязгом, и пришлось разойтись, не договорив. Джеанна исчезла, махнув на прощание рукой, а я свернул в привычный, знакомый до последний царапинки и трещины коридор.

Темные стены сомкнулись вокруг, отрезав остальной мир. Именно это чувство всегда возникало у меня, когда входная дверь с шуршанием замыкалась за спиной. Вязкая, стоячая тишина и прорезиненное покрытие пола скрадывали даже звуки шагов. А царящий здесь полумрак разбавляли лишь редкие пятна слитых со стеной светильников.

В своей комнате я машинально исполнил привычный ритуал – дал знать о своем возвращении, снял перчатки и куртку, заказал завтрак… Но, лениво поковырявшись в тарелке, я понял, что услышанная новость горечью приправила каждый кусок и разумнее будет прекратить давиться. Для начала следует переварить весть. Поэтому я стянул ботинки и вытянулся на кровати, прикрыв глаза.

«Ты слышал?»

Дракон отозвался после томительной паузы и с явной неохотой:

«Разумеется»

«Что думаешь?»

«Трус. Всегда был таким. Убил дракона», – донесся равнодушный ответ.

«Почему он это сделал?»

«Потому что трус», – тон дракона сочился презрением, и все дальнейшие вопросы он проигнорировал.

Ничего другого от дракона ожидать и не стоило. Людей они не любили и терпели только потому, что не могли существовать без них. Свободолюбивых тварей эта зависимость особенно бесила и при любом удобном или неудобном случае они давали это понять.

Ночное дежурство выдалось тяжелым. Я не стал спорить с драконом, а просто повернулся на бок, отворачиваясь от окна. Пробудившееся солнце заглядывало в комнату, а сил, чтобы встать и задернуть штору не осталось…

Джанира я знал. Не слишком хорошо, но пару раз, еще до отъезда Джанира, нам доводилось дежурить вместе. И – редкий случай – мы не потеряли друг друга за Рубежом, как это обычно происходило. За Рубежом каждый всадник остается наедине со своим драконом и лишь немногим удается нащупать контакт друг с другом и сплести общую Сеть-границу. Мне легче всего удавалось сохранить связь с Джеанной. Нечто похожее я испытал, общаясь с Джаниром. Может быть потому, что Джанир писал очень мелодичные баллады. Еще Джанир умел делать занятных птиц из деревянных реек и бумаги, невесомых, но крепких и способных долететь, казалось, до самого солнца. Но характер у Джанира был неважный – мятущийся, порывистый, беспокойный. Он никогда не ладил со своим драконом. Я всегда считал, что Джанир слишком завышает свои требования и к себе и к нему, но при этом не решается отпустить поводья. Это должно было плохо кончиться…

Потом я заснул и снился мне дракон, несущийся к звездам, окруженным золотым кольцом Рубежа, Но почти достигнув звезд дракон с размаху налетает на прозрачную преграду и, нелепо кувыркаясь, падает вниз, подрагивая исковерканными крыльями, как деревянная птица…

А после мне приснилась музыка.

Тлевшая где-то в подсознании боль от осознания чужой, но такой близкой смерти постепенно переродилась в медленную, печальную, при этом пронизанную ясными искорками мелодию, отражавшую умершего Джанира, как отражает бегучая вода зыбкий силуэт заглянувшего в нее.

Слитком переполненный новорожденным сочинением, чтобы спать безмятежно, я вскочил и потянулся к притихшему под кроватью сенсорину, коснулся пальцами струн, прислушиваясь. Разбуженный дракон нетерпеливо ждал. Я ощущал его молчаливое, но беспокойное присутствие. И вспышка драконьего раздражения слилась с моей собственной, когда в окошко легко постучали снаружи. Не выношу, когда отрывают от работы… Впрочем, в отличии от дракона, я моментально перестал сердиться, когда увидел, кто меня потревожил и распахнул окно, впуская крохотную птичку в комнату. Птичка позволила себя поймать и снять с лапки привязанную золотистой ниточкой записку: «Я жду тебя в „Мышеловке“. Отпущенная птичка упорхнула.

Несколько мгновений я смотрел на инструмент в своих руках, потом бросил его на кровать, проигнорировав неудовольствие дракона, и выскочил за дверь, едва не сбив с ног флегматичного служника, подметавшего щеточкой плафоны в коридоре.

Дракон угрюмо безмолвствовал.


В городе царило оживление по случаю выходного и, наконец-то, солнечного дня.

Казалось все до единого горожане высыпали на улицы, позабыв повседневные дела, только ради удовольствия бесцельно слоняться по мостовым, с наслаждением болтать и не зло переругиваться с соседями, Мелкие твари, обнаглевшие от редкого благодушия людей, безбоязненно шныряли под ногами, таскали оставленные без присмотра кошельки, носовые платки, сладости и овощи с лотков, дразнили детей и гонялись за кошками. Выловив очередного хвоста гика или полосатика в своем кармане горожане, вопреки традиции, не топили его в ближайшей металлической посудине с заговоренной водой, а рассеянно выбрасывали, даже не прервав беседы со спутниками.

– Эй, молодой-красивый-сероглазый, – одним духом выпалила сидящая у моста женщина в полосатой шали, ухватив меня за край куртки. – Купи девушке букетик… – Она протянула маленький букет светлых пушистых колокольчиков, последних в этом сезоне и выжидательно уставилась на меня снизу вверх красноватыми зрачками.

– А почему вы решили, что мне есть кому их подарить? – хмыкнул я.

– У такого красивого-сероглазого-молодого обязательно… – взгляд торговки зацепил серебристого дракона, вьющегося на рукаве моей куртки и она осеклась.

Я еще раз хмыкнул и протянул торговке монету, получив взамен хрупкий букет. Пушистые стебли щекотали ладонь, и с цветами в руках я чувствовал себя глупо, однако спрятать их в карман не решился – нежные колокольчики помнутся и быстро погибнут. Впрочем, люди вокруг не особенно обращали внимание на букетик, а если и обращали, то благожелательно улыбаясь.

«Мышеловка» размещалась почти в самом центре города, и пробираться через захлестывающие людские волны было делом долгим, муторным, если не безнадежным. Поэтому я решил двинуться в обход, по набережной, и подойти к «Мышеловке» через подворотни. Проталкиваясь, наступая кому-то на ноги и машинально извиняясь, я выбрался из толпы и спустился по лестнице к реке. Какой-то мелкий клыкастый тип позарился на букетик в моей руке, и пришлось сбить его наземь прицельным щелчком. Клыкастый долго ругался вслед, и бродившие по набережной люди с любопытством оглядывались. Но вскоре все они остались позади. Купальный сезон уже прошел и к холодной воде спускались лишь редкие парочки, искавшие уединения, На меня они обращали столько же внимания, сколько я на них.

Правый высокий берег Реки укрепили каменными плитами в давние времена, поэтому ходить здесь было удобно, хотя и небезопасно. Трудно отыскать в Городе более глухое место. Зато отсюда открывался восхитительный вид на другой берег, где главной достопримечательностью и украшением (а также раздражающим фактором для некоторых) являлась серебристая игла, бескомпромиссно вонзившаяся в небо. Игла именовалась Гнездом Драконов исключительно согласно традиции, Человек, обозвавший это остроконечное сооружение Гнездом обладал, надо полагать, изощренной фантазией. Однако название прижилось. Да и как иначе обозвать место обитания такого количества драконов и их владельцев? С этого берега здание казалось целиком отлитым из светлого серебра, но на самом деле вблизи было заметно, что постройка очень древняя, покрыта патиной и наслоениями, прорезана трещинами и выбоинами, сохранившимися с тех дней, когда ее атаковали день за днем войска Гарима Мертвоголового.

Взглянув на знакомую серебристую иглу, я вновь остро ощутил недовольство дракона, оставленного без внимания, занозой засевшее в душе. Она все время напоминала о себе смутным беспокойством, и существовал только один способ выдернуть ее – завершить начатое, в данном случае закончить мелодию, пришедшую во сне. Я пообещал себе сделать это, как только вернусь домой. Не помогло…

Деревья, окружавшие город зелено-золотым осенним ожерельем и местами вскрывшие даже каменные плиты на набережной, расступились, огибая лодочный причал, пустующий только зимой, от которого вверх, к жилым кварталам, взбегала широкая лестница. Поднявшись по ней, можно было добраться до внутренних переулков, лабиринт которых выводил терпеливого и знающего путника к сердцу Города. Я поначалу не удивился, обнаружив на причале множество людей (даже осенью все любят лодочные прогулки), но невольно замедлил шаги, пораженный всеобщим напряженным молчанием. Люди сгрудились полукругом у каменной кромки набережной и рассматривали нечто лежащее на плитах. Потом кто-то шумно вздохнул, зашевелился, выламываясь из толпы, и отбежал к ближайшим кустам, публично избавляясь от завтрака. Это послужило сигналом для остальных. Люди загомонили, переглядываясь и размахивая руками. Двое или трое побежали за городскими стражами.

Я приблизился, уже зная, что увижу, просто влекомый свойственным всему человеческому роду неуемным любопытством. Люди расступались неохотно, но все же позволили подойти достаточно близко, чтобы узреть окровавленное, перепачканное грязью и рыбьей чешуей, обезображенное до неузнаваемости тело. Его, похоже, отыскали под старой, валявшейся здесь дырявой лодкой, выброшенной на берег вчерашней непогодой. Судя по удрученному виду рассевшихся поблизости водяников, обнаружили труп именно они. Видно, копаясь, как обычно в мусоре нанесенном за ночь, твари случайно опрокинули лодку. И теперь не смели сбежать, хотя знали, что рытье в мусоре на причале строжайше запрещено городскими властями.

– А человек ли это? – послышался чей-то особенно громкий голос, заставивший всех обернуться.

Худощавый человек, смущенный всеобщим вниманием, смещался и потише добавил:

– Я просто хочу сказать, что теперь трудно определить, был ли несчастный человеком…

– Но уж во всяком случае, это точно не лесовик, – авторитетно проворчал его сосед, крепкий дебелый мужчина, по-хозяйски прижимающий к себе бледную, тоненькую девушку-цветок.

– От бедолаги почти ничего не осталось, – вступило в беседу бесполое существо в темной хламиде. – Что за сила могла сотворить с ним такое?..

Проблема живо заинтересовала присутствующих, и посыпались предположения, одно другого чудовищней. Воображения горожанам всегда хватало… Стоявший рядом со мной троллин инстинктивно облизнулся, алчно ловя каждое слово. Забытый труп, окруженный грустными водяниками и обласканный солнцем, начал благоухать.

– Все ваши версии безусловно достойны внимания и очень любопытны, – негромко, но внятно, обращаясь одновременно ко всем, вдруг заговорил невысокий старичок в добротном пальто, в шляпе и с тростью, – Однако если бы вы соизволили приглядеться внимательнее, то обнаружили бы недвусмысленные следы на теле усопшего здесь, здесь и здесь… – изящная тросточка потыкала труп в указанных местах, сгоняя мух и распугивая водяников. – Вот посмотрите… – Старичок повел кончиком трости вдоль изломанной грудины тела. – Такие раны были обнаружены и на пяти предыдущих жертвах…

– Что вы хотите сказать? – натужно морща лоб, осведомился один из слушателей.

– Я хочу сказать, что это шестой труп со дня Равновесия, а у нашей доблестной стражи ни одного предположения о том, кто бы это мог сотворить… – сердито заявил старичок.

Напряженно внимавшие его словам люди взбудоражено загалдели.

– А ведь верно! – вскрикнул кто-то. Да что же это происходит в этом добром городе! По улицам безнаказанно рыскает убийца, а стража даже не спешит забирать трупы!..

– Да ладно вам, – отмахнулся безнадежно другой. – Стража у нас известно какая, а вот почему помалкивают эти умники из Гнезда? Где их хваленая защита?

– Ну что вы, право! При чем здесь Гнездо?

– А пусть вышлют своих крылатых! У них нюх, говорят, хороший! – ярился хриплый мужской баритон.

– Не кричите, накличете еще! У них, вроде у самих неприятности. Болтают, что появился какой-то зловещий дракон, пожирающий остальных! – нервно взвился женский голос.

– Что вы несете?! Вы послушайте, что вы несете? Повторяете досужие сплетни, байки, которыми пугают ребятню. По-вашему и этого несчастного загрыз дракон? – иронически усмехнулся рассудительный, все же теряя свое хладнокровие.

– А что вы-то о них знаете? Вся смута оттуда. Может им теперь человечья кровь по вкусу… – зачинщик перепалки угас, понимая, что зарвался.

Гам стих также внезапно, как и разросся, когда кто-то различил значок на моей куртке и предупреждающе толкнул в бок соседа. Волна шелеста и вздохов прокатилась по присутствующим и десятки глаз уставились на меня изучающе. Троллин, стоявший рядом, мгновение поколебался, а затем попятился, растворившись в задних рядах. Мне тоже захотелось так сделать, но чужие взгляды держали крепко.

– Вы уж простите, молодой человек, невежд, – не столько боязливо, сколько предельно осторожно заговорил невысокий человек в костюме настройщика, прижимающий к груди большую сумку с инструментами. – Но, возможно, вас не затруднит рассеять наши сомнения? Быть может, и в самом деле в Гнезде знают больше, чем известно нам, простым обывателям?

– Почему вы так решили? – осведомился я хмуро. Общее внимание тяготило.

– Вам сверху виднее… – прошелестел почтительный ответ из-за спины.

От необходимости отвечать меня избавило появление раздраженных, с удовольствием раздающих пинки зазевавшимся, стражников.

– А ну, разойдись! – рявкнули луженые глотки. – Нечего тут глазеть и мух глотать!

И минуты не прошло, как они разогнали возмущенно ропщущих зрителей, оцепили причал, сунули в мешки покорных водяников-свидетелей, ухватили под руки пару не успевших увернуться свидетелей-людей, закатали труп в простыню и исчезли, грохоча сапогами, лязгая челюстями и изредка гневно взревывая.

– Видал? – внезапно осведомились над моим ухом. Я дернулся и с неудовольствием повернулся, обнаружив возбужденно подсигивающего Тучакку. Широкие ноздри его нервно трепетали, с наслаждением втягивая насыщенный вонью разложения воздух, а встопорщенный ежик пегих волос на голове непрерывно шевелился.

– Что «видал»? – переспросил я, высвобождая свой локоть из потных пальцев Тучакки.

– Как его, а? – Тучакка оторвал, наконец, жадный взор от влажного пятна на каменных плитах и уставился на меня мутноватыми, сизыми глазками без белка. – Кто, думаешь, это сотворил?

– Еще один, – вздохнул я. – Откуда мне-то знать?

– Да-да, – Тучакка рассеянно покивал. – Верно, верно, откуда вам знать. Ничего вы там у себя не ведаете. А хотя бы то, что труп не шестой, а девятый, знаешь?

– Почему девятый?

– Потому что было еще три в прошлом году, да их списали на одного психа. Ему, дураку, все равно смертный приговор подписан. Да вот незадача – психа прикончили, а трупы появляются… – Тучакка булькнул жизнерадостно, оросив мою куртку слюной.

– Ты-то откуда знаешь?

– Ха! Так я тебе и сказал, Птенец… – Тучакка хихикнул, выставив когтистый палец к моему носу, но прежде, чем я успел разозлиться, сменил тон и почти просительно предложил: – Однако, могу поменяться, информацию за информацию. Договоримся?

– Чего тебе?

– Верно твердят, что у вас там завелся чудо-зверь, жрущий драконов? Вроде, двоих уже не досчитались? Одного прикончили прямо сегодня ночью?

– С собой он покончил. Сам. – Угрюмо ответил я. – Как и Аямилла.

Тучакка принюхался, вздернул почти невидимые брови, удивился:

– А ведь не врешь. Надо же. Двое?.. Гм, гм, любопытно… С чего бы это? Эпидемия? Ты как себя чувству ешь?

– Пошел ты… – вяло огрызнулся я.

Тучакка снова весело булькнул, наклонился к букетику в моей руке, вдохнул шумно, едва не вытянув цветы из ладони, и проговорил довольно:

– Вижу, вижу, ты в порядке. Значит, говоришь, с собой покончили… Занятно. Тогда еще вопросец: в народе болтают, де добровольных самоубийств среди Птенцов быть не может, а толкают бедолаг на крайний шаг их же собственные драконы.

– Зачем? – искренне поразился я.

– Кое-кто уверен, что за вас давно мыслят и действуют ваши твари, а вы при них вроде как придатков, рабов, и если раб оказывается недостоин чести… Ладно, ладно! Чего уставился! Просто передаю городские сплетни! Не нервничай! Экий ты впечатлительный… Ну, не буду больше тебя задерживать…

– Постой-ка, – теперь я ухватил верткого собеседника за рукав. – А где обещанная информация?

И без того напоминающее формой сосульку лицо скорбно вытянулось еще больше.

– Ну? – Из его тощей груди вырвался вздох. – А ты как думаешь, кто это мог сделать? – спросил я, кивнув на спешно высыхающее под жаркими лучами пятно на набережной. – Что ты чуешь? Только не говори, что у тебя внезапный приступ аллергии!

Поскольку намерение сказать именно это было подавлено в зародыше, Тучакка еще раз вздохнул и ответил:

– Знаю, что тебя беспокоит – с чего вдруг люди стали поминать всуе драконов? Отвечаю: с того, Птенец, что вчера, и позавчера, и позапозавчера над Городом видели смутную тень чудовищных размеров…

– Ну и что? Мало ли теней над Городом…

– А ничего… Вот только сегодняшнего бедолагу убили человечьи руки, накинувшие жертве на шею вполне натуральную удавку, и потом вполне настоящим ножом искромсали тело. Так же поступили и с остальными… – не совсем понятно ответил Тучакка, крутанулся на пятке и сгинул в зарослях прежде, чем я успел снова открыть рот.


Час был полуденный, но по случаю выходного все заведения в центре уже открыли. Людей здесь скопилось видимо-невидимо и пришлось проявить изрядную настойчивость, чтобы подобраться к заветной «Мышеловке». Центральную дверь плотно оккупировали страждущие, но я воспользовался особым входом. Прежде чем войти, задержался на пороге, под завистливыми взглядами оставшихся снаружи, и прикрыв глаза от солнца, попытался рассмотреть, чей же это дракон завис в небе. Однако дракон находился слишком далеко, так что узнать его не удалось.

«Мышеловка» теоретически считалась заведением для избранных, и пускали сюда далеко не всех, но значок на рукаве давал мне (и не только мне), право беспрепятственного прохода. Однако практически всем было известно, что обладателей значков здесь толчется значительно больше, чем обладателей драконов. Это принималось, как данность и возмущения ни у кого не вызывало. Настоящие Птенцы сюда заглядывали не слишком часто, и если бы хозяин рассчитывал только на них, он бы давно прогорел. С другой стороны репутация сыграла свою роль, и если где Птенцы и появлялись чаще всего, то именно здесь.

Я остановился, вдыхая пряный и тяжелый воздух и пытаясь в колыхающейся под музыку смеси человеческих тел, дыма и неровного света рассмотреть хоть что-нибудь. Людей собралось пока не особенно много, но они двигались непрерывно, создавая иллюзию монолитной непроницаемой массы. Разноцветная дымка нежно обвивала тела, прятала лица и фигуры, рвалась кисеей, стелилась под ногами.

У дальней стены, раскрашенной светящимися красками, приподнялась тоненькая фигурка, призывно махнувшая мне рукой, и я, как ледокол, врезался в океан танцующих, стремясь добраться до противоположного берега по максимально короткой траектории. Плечом пробивая себе путь, я старался прикрыть защищающей ладонью букетик. И мне это удалось.

Темноволосая девушка взглянула на мерцающие в полутьме цветы как-то странно.

– О… Спасибо, – она погладила пальцами пушистые колокольчики, коснулась губами. – Спасибо…

Звали девушку Янна.


Чужое веселье, резкие голоса, танец теней оплывали где-то за гранью восприятия, как оплывает и беззвучно стекает воск вокруг огонька свечи. А огонек трепещет, беспокойно дрожит, слепит и обжигает, если прикоснуться; рождает зыбкие обманные тени, тревожит, напоминая… Как угнездившаяся в сознании боль. Как отрава, проникшая в кровь. И так и не законченная мелодия незримо подхватывает и невесомо кружит исковерканные крылья деревянной птицы, обращая в живого, сильного, вновь стремящегося вверх дракона…

– Ты слышишь? – голос Янны заставил меня встрепенуться. – Ты меня хотя бы слушаешь?

– Что? Конечно…

– О чем ты думаешь? – устало спросила девушка, заглядывая в глаза. – Впрочем, что это я… Итак, ясно… Ты и твой дракон… Всегда дракон!

– Янна…

– Не могу больше, – едва слышно отозвалась она, опуская взгляд к нервно подрагивающим, переплетенным пальцам. – Вы – нелюди. Вы помешаны на своих драконах. Вы обвенчаны с ними. Вы спите с ними, и даже во сне видите только их. Они владеют вами, и только сумасшедшая осмелится встать между всадником и его крылатым чудищем…

Янна умолкла, покусывая губы. Рваный свет бросал на ее бледное напряженное лицо резкие тени, делавшие ее старше и прекраснее. Такой она будет лет через пять, когда хрупкость восемнадцатилетней осыплется первоцветом, сменившись зрелостью восхитительной женщины…

– Ну, что ты молчишь? – спросила она, не поднимая глаз. – Ждешь разрешения своего страшилища?..

Я неопределенно повел плечами. Спорить мне не хотелось, оправдываться тем более. Я понимал, чего ожидает от меня Янна, но упорно молчал, рассматривая столешницу, покрытую радужными узорами.

– Ты не можешь изменить дракону даже со мной?.. – голос ее звучал едва слышно, но шквалу музыки не удалось заглушить недоумевающей горечи вопроса.

Она ждала ответа, но так и не дождавшись резко встала, развернулась и ушла. Я, не оглядываясь, ощущал, что Янна до самого последнего момента надеялась, что я окликну ее, позову, верну. И знала, что этого не произойдет.

«Я не в силах изменить дракону, даже ради тебя, потому что в таком случае, я изменю себе…» – жгли несказанные и ненужные слова. Я, не отрываясь, глядел на букетик забытых на столе колокольчиков. Светящиеся цветы меркли, гасли, ссыхались, пока не рассыпались горсткой серого праха. Сердце ныло томительно и зло.

Дракон молчал с презрительным самодовольным сочувствием. Он снова победил.

Музыка нахлынула, обняла, поволокла живой, теплой волной. Не хотелось рассуждать, беспокоиться или злиться. Только слушать, прикрыв глаза.

Напиться, что ли?

– Привет! – на плечи опустились легкие руки. – Как я рада тебя видеть!..

– Мы расстались только утром, – отозвался я, снизу вверх глянув в сияющее лицо взбудораженной Джеанны. – Неужели соскучилась?

– Ты почему один, а где… – Взгляд зеленых глаз упал на почерневшие цветы. – А… Ясно… Тогда пойдем, – требовательно позвала она, хватая меня за руку. – Нечего тебе здесь киснуть…

– Джеанна, я не…

Но она уже вытащила меня из-за стола и поволокла куда-то, напористо, как муравей и столь же бесцеремонно. Люди послушно расступались перед ней, глядя вслед, кто с восхищением, а кто и с завистью. Джеанна, безусловно, стоила того, чтобы любоваться ею: стремительная, грациозная, опасная, как змея, она обладала змеиным же чарующим взглядом пронзительно-зеленых глаз. Злые языки утверждали, что сердце у нее тоже змеиное, или в лучшем случае стальное, о чем говорила серебристая пластинка, нашитая слева на груди каждого костюма девушки. Но кто станет слушать досужую болтовню?

Меня тоже рассматривали с любопытством. Гостем в «Мышеловке» я был нечастым, но меня узнавали. Птенцы все до единого привлекали внимание, что уж говорить о длинном парне со слишком смуглой для северян кожей и слишком светлыми для южан глазами, тем более, что имя этого парня стоит вторым в списке Гнезда…

В углу, куда приволокла меня Джеанна, собралась большая компания. Наше появление приветствовали буйным и искренним весельем. Пока я, заметивший несколько знакомых лиц, здоровался, доброхоты с непрошеным энтузиазмом организовали импровизированное действо. Джеанна и я обернуться не успели, как уже вся «Мышеловка» требовала представления. Местные, заметно уставшие музыканты, активно присоединились к остальным, радуясь передышке.

Джеанна, вопреки своей обычной манере, не стала отнекиваться и кокетничать, а просто вспрыгнула на сцену. Я замешкался, не слишком обрадованный поворотом событий, но потом, махнув безразлично рукой, двинулся вслед за девушкой. Выбрав один из протянутых музыкантами инструментов, я устроился на стуле за спиной Джеанны. Я не особенно любил подобные концерты, но сейчас привычное занятие несло облегчение и защищало от необходимости общаться с другими, натянуто улыбаться и отвечать на бестолковые вопросы.

Джеанна оглянулась на мгновение, обменявшись со мной взглядом. Зеленые глаза сняли. Пляшущие, живые огни рампы очертили ее изящную фигурку ослепительно пылающим контуром, украсили растрепанные светлые волосы золотыми искрами, поселили теплого светлячка в холодную серебряную пластинку на груди.

Я опустил взгляд. Мне не хотелось видеть, как легкий силуэт накрывает темная, зыбкая тень, излучающая мощь и власть. Драконы проснулись и прислушивались. Драконы ждали и предвкушали.

Пальцы тронули струны легко, уверенно…

…Темнота вспухала, заливала вселенную, но временами расползалась клочьями, растекалась, таяла, сменяясь кратковременными вспышками яркого света. Свет выхватывал то зал, полный бледных лиц, не спускающих глаз со сцены, то слегка озадаченный взгляд Джеанны, то плеск огня в чашах-рампах вокруг, то колыхание декоративных блестящих фонарей вверху… Потом все смазывалось, становилось радужной кляксой на поверхности жирной черноты… И снова лица, лица, лица, околдованные, завороженные звуком и ритмом, забывшие обо всем на свете…

Увлечь, увести за собой, покорить своим умением – вот чего требует драконья кровь. Она алчна. Она не способна насыщать саму себя. Ей жизненно необходимо признание, восхищение или даже ненависть, но только не безразличие. Дракон жаждет власти над самим собой, над своим владельцем, над всем миром, Дракон не белая мышка в клетке, не тайная страстишка, стыдливо укрытая от посторонних; его нельзя лелеять тайком, он хочет свободы и власти и, если его не погубят, он непременно добьется воплощения своего неотъемлемого права.

Чужие взгляды, как крюки зацепили и держат намертво.

«…давай еще! Веселее! Захватистее!.. Жги, музыкант!.. Еще, еще, еще!..»

И уже неясно, кто кого ведет. Я – их или они – меня. Волокут за собой, как на аркане, своей неуемной и беспощадной жаждой. Заставляя подыгрывать безумным пляскам. Рвать по живому мелодии, чтобы создать феерических и сиюминутных паяцев, для развлечения и увеселения потных, раскрасневшихся, оскаленных… Которым бы попроще и повеселее.

Бьется протестующе разгневанный дракон…

Душная злая тьма растеклась боязливо, отступила под напором взгляда серьезных, задумчивых сине-сиреневых глаз незнакомки. Полуоглушенный усталостью и несколькими стаканами жгучей дряни, подсунутой кем-то невидимым, я с трудом встряхнулся, попытавшись сфокусировать внимание. Реальность плыла и ускользала. Призрачные люди, смутные тени, неверные огни… Незнакомка стояла совсем близко от сцены, словно не замечая толчеи. С небрежным рассеянным высокомерием стряхивала с плеча чужие потные руки. Одним холодным взглядом отпугивала слишком настойчивых. И снова смотрела на сцену. К этому моменту, она кажется была единственной, кто действительно слушал мою игру. И легкое презрение, сквозившее в ее странных глазах заставило меня наконец остановиться. Это следовало сделать еще часа два назад, когда ушла Джеанна, озадаченно и обеспокоено заглянувшая мне в лицо. Но я был уже слишком пьян, чтобы замечать подобные мелочи и слушать голос разума. К тому же разгоряченная публика требовала еще и еще…

Я махнул рукой остальным музыкантам, поддержавшим меня после ухода Джеанны, и с трудом удерживая равновесие, спрыгнул со сцены. Слушатели протестующе взвыли, но я только машинально улыбался, выискивая среди них задумчивую незнакомку. Кажется, вон там мелькнул ее светлый плащ…


Холодный свежий воздух обжег глотку, хлынул в легкие, изгоняя дым, ароматы духов и потных тел. После резкой чересполосицы света-тени «Мышеловки» царящий на улицах города сумрак ласкал взгляд мягким бархатом. Даже многочисленные в центре фонари не царапали глаза, а дружелюбно подмигивали, полускрытые матовыми плафонами.

Наступившая ночь подстегнула горожан, и улицы оживленно кипели, несмотря на промозглость и вновь нахмурившееся небо, обещавшее очередной дождь. Я мгновенно потерял незнакомку и теперь растерянно озирался, пытаясь угадать направление. В глазах у меня двоилось и количество возможных вариантов пугающе увеличилось.

Поток людей увлек за собой, закрутил в водоворотах, потащил куда-то. Со всех сторон доносилась музыка, пение, громкие голоса. Светились только верхние окна домов, а нижние были предусмотрительно прикрыты ставнями. Магазины и лавки уже закрылись, но зато гостеприимно распахнулись двери забегаловок и пивных. Городская стража извлекала из недр одного из таких заведений орущего и бьющегося аборигена. Абориген ловко сопротивлялся. Потребовалось совместное усилие стражников и вышибал бара, чтобы оторвать его от косяка. Зеваки наслаждались зрелищем и давали ценные советы потным и красным от трудов и раздражения главным участникам действа.

Что-то светлое мелькнуло справа, свернув под арку между домами, и я забарахтался, выбираясь из толпы и устремляясь следом. Арка вывела на соседнюю улицу, где было чуть темнее, но так же шумно и людно. Отыскать в море единственную серебристую рыбку было немыслимо. Я разочарованно поплелся по тротуару, изредка налетая на добродушных и не очень горожан и стараясь не особенно петлять. Дома вокруг взметнулись на немыслимую высоту и сомкнулись над головой куполом. Огни факелов переливались и плыли. Люди и нелюди скалились улыбками и гримасами. Новые и новые арки, подворотни, проулки заглатывали меня жадными зевами, и вскоре я окончательно потерял и без того смутное представление о своем местонахождении. Я уже никого не искал, а просто брел, надеясь не упасть. Возбуждение схлынуло, оставив обнаженными острые осколки разочарования…

Десятка три призрачных зеленоватых огней закружили меня хороводом.

«Они несут смуту и беспокойство… Смерть им!» – пронзил ватную тишину зловещий голос.

«Они злы, безжалостны и коварны… Смерть им!» – вторил ему другой.

«Они чужие и опасные. Им нет места среди нас… Смерть…» – вопил третий.

Круговерть странных, невероятных фигур со звериными и птичьими головами повела меня. Я никак не мог понять, не снятся ли мне эти недобрые существа с мрачно пылающими глазами в провалах глазниц. Все они что-то непрерывно твердили, шептали, напевали – немелодично и неритмично, зато с воодушевлением. Они все время двигались, и трепещущие огни факелов пятнали их угольными мазками теней. Они не причиняли вреда, наоборот спешно расступались передо мной, но немедленно смыкались за спиной и словно направляли, настойчиво подталкивая к центральному костру. И я, недоумевая, приблизился, рассматривая огонь, в котором горело что-то смутно знакомое, уже потерявшее четкие очертания, но все еще узнаваемое…

«Дракон!» – подсказал внутренний голос. – «Это горит дракон…»

Деревянная игрушка, какие продают в магазинах для детей. Стилизованное изображение легендарной твари, имеющее с настоящим драконом лишь условное сходство. Но игрушка была завернута в настоящую и оттого плохо сгорающую куртку всадника. Металлический значок на рукаве почернел от копоти.

Я в смятении обернулся, но ни одной звероголовой фигуры рядом уже не было. Я остался в одиночестве, в захламленном дворе какого-то старого дома, наедине с умирающим огнем…