Три минуты с реальностью

Пролог

Полицейский не поверил ему – это очевидно.

Их же специально учат никому не верить. Ничего удивительного. Полицейский ему не верит. А ведь он, Маркус Баттин, чуть голову не сломал, придумывая, что им сказать. Трудно сочинить убедительную историю. Было бы проще, знай он правду. Правду! Трещина толщиной с волосок в основании его жизни. Дни напролет рассматривал он эту трещину, убеждая себя, что ничего не видит. «Просто я стал жертвой сумасшедшего, – повторял он себе снова и снова. – На меня напал псих, потерявший рассудок».

Он смотрел на стопку исписанной бумаги на столе. С какой стати его допрашивают? В конце концов, потерпевший – он. А их «беседа» тянется вот уже два часа. Настоящий допрос. Теперь ему придется еще все перечитывать и подписывать каждую страницу, заново все переживая только лишь для того, чтобы они закрыли дело.

– Конечно, я не могу заставить вас читать то, что вы подписываете, – сказал полицейский. – Но, в случае продолжения, данный текст может быть использован как доказательство. И тогда, если, не дай Бог, обнаружатся противоречия, – у вас возникнут проблемы. Не так уж это и долго.

Продолжение? Какое еще продолжение?

Этот псих покинул страну. Продолжение будет иметь значение исключительно для его дочери. Желудок Баттина судорожно сжался при мысли о Джульетте. Как он мог, этот тип, так поступить с ней? Конечно, полиция очень хотела бы допросить и ее. И чтобы уберечь Джульетту, он в конце концов сам согласился на беседу. Джульетта не в состоянии отвечать на вопросы. И он никогда не простит психу того, что он сделал с Джульеттой. Впрочем, поговори они с ней, история стала бы еще более непостижимой.

Дамиан Альсина любил его дочь. Они встречались всего два месяца, но за это время она переменилась настолько, что не заметить этого было уже невозможно. Нет, не он – она любила его. Неудачи последнего лета тяжело сказались на ней. И только в этом ее вина. Она всегда тяжело переживала неудачи. Еще в школе. В балетной школе. Постоянные замечания, крики, сомнения в собственных силах, не оставлявшие ее ни на минуту, учителя, с садистской изощренностью метившие в больную точку. «Кричат только на самых способных, – повторял он ей. – Гораздо хуже, когда тебя не замечают. Раз они стараются вогнать тебя в гроб, значит, верят в тебя». Она этого не понимала. Или, может быть, понимала. Просто не умела им противостоять. Внутренне. Все принимала слишком близко к сердцу. И он тревожился за нее. В конце концов, правда, у нее получилось. Пусть пока бесплатно – стажировка, – зато в одном из лучших театров страны: в Берлинском государственном оперном театре. Все эти изменения тоже повлияли на нее, но это проявилось уже в сентябре-октябре. Ее словно подменили: в выходные все время куда-то убегала, совсем перестала ездить к ним в Целендорф . Жена первой поняла, в чем дело: какое солнце вдруг засияло для их дочери во мраке постоянных комплексов.

– Она встретила своего принца на белом коне, – коротко сообщила Анита.

– А я ничего об этом не знаю, – ответил он. – Должно быть, этот парень – волшебник, если ему удалось за несколько дней полностью излечить ее.

– Чтобы завоевать девятнадцатилетнюю девушку, не обязательно становиться волшебником, – возразила Анита, – вполне достаточно быть просто обаятельным мужчиной.

– Мужчиной?

– Ну да. Молодым, конечно. Ему двадцать три года.

– И что? Ты его видела?

– Нет. С чего ты взял?

– Ты говоришь так, словно что-то уже о нем знаешь.

– Присмотрись к ней, и тоже все поймешь. Я только спросила ее, сколько ему лет.

Эта новость одновременно обрадовала и встревожила его. Ей явно лучше. Это хорошо. Но мужчина? А как сам-то он ничего не заметил? Работа. Слишком много работы. Особый график. Новая концепция безопасности в связи с переездом правительства. В те три недели дел у него было больше, чем обычно, и она успела ускользнуть. Эта мысль его испугала. Нет же, просто переступила через разочарования прошлого лета и влюбилась. А ему не сказала, потому что его почти не бывает дома, они мало видятся. Однако переварить новость оказалось непросто.

Впрочем, какое отношение все это имеет к стопке бумаги перед ним? Он уйдет, только подписав каждый лист. Быстро поставив подпись на первых четырех, он вернулся к началу и еще раз проглядел раздел с персональными данными. Маркус Баттин, родился 32 февраля 1947 года в Ростоке. Потом шли места его проживания в ГДР до 1976 года, когда он перебрался в Западный Берлин. По счастью, этой темы полицейский коснулся лишь вскользь. Ему и сейчас еще неприятно рассказывать о мрачных гэдээровских временах. Похоже, смена имени у них не зафиксирована. Во всяком случае, полицейский об этом не спросил, а сам он не видел повода поднимать эту тему. Маркус Лоэсс скончался зимой 1975 года в возрасте двадцати девяти лет. Теперь его зовут Маркус Баттин. И слава Богу.

Он перевернул несколько страниц и стал читать то, что касалось происшествия.

«Вопрос. Вечером 23 ноября 1999 года вам позвонил по телефону господин Альсина.

Ответ. Да.

В. Вы не могли бы припомнить точное время?

О. Между пятью и шестью. Около половины шестого.

В. О чем вы говорили?

О. Дамиан… то есть господин Альсина звонил из студии моей дочери. Он попросил меня туда зайти, потому что они, мол, хотят кое-что мне показать.

В. Почему вам звонил он, а не дочь?

О. Я тоже спросил его об этом. Он сказал, что ее еще нет. И вообще это сюрприз.

В. Господин Альсина звонил вам когда-нибудь прежде?

О. Нет.

В. Откуда у него ваш телефонный номер?

О. Полагаю, он знал, где я работаю. Номер есть в телефонном справочнике. Кроме того, у него был мобильный телефон Джульетты, в памяти которого, конечно же, есть мой номер.

В. Каким образом у него оказался телефон вашей дочери?

О. Точно не знаю. Наверное, он просто взял его. Джульетта забыла его в квартире.

В. Забыла?»

Ну да, люди забывают вещи. И его дочь просто забыла дома свой телефон. Обычное дело. Или специально оставила, чтобы с ней нельзя было связаться? Впрочем, для полиции это вряд ли существенно.

«О. Да. И поехала в Брауншвейг .

В. Когда она уехала?

О. В тот самый день. Во вторник утром.

В. А когда вы говорили с ней перед этим?

О. В понедельник. Во вторник я дважды набирал ее номер, но телефон был вне досягаемости.

В. Значит, господин Альсина знал, что вашей дочери нет в городе и она вернется только на следующий день вечером?

О. Да.

В. Зачем она ездила в Брауншвейг?

О. Помочь подруге с переездом. Она поехала не одна. Вместе с двумя или тремя подругами.

В. И господин Альсина воспользовался отсутствием вашей дочери, чтобы встретиться с вами, так?

О. Да. Похоже на то.

В. Часто вы виделись с ним прежде?»

***

На этом месте он внутренне запнулся, потом все-таки решил сказать правду. Он увидел этого парня впервые в своей жизни всего за неделю до описываемых событий. Непреложный факт. Должно быть, тот его с кем-то спутал. Это бы все объяснило. После падения Берлинской стены в столице случаются самые невероятные вещи. Он сам, возможно, был бы не прочь кое с кем свести счеты. Некоторых выходцев из государства рабочих и крестьян он и сам помнит еще достаточно хорошо. Нет-нет, парень просто с кем-то спутал его. Значит, он говорит правду.

«О. Всего один раз.

В. Когда и где?

О. У нас дома.

В. Вы пригласили его?

О. Да. Джульетта к тому моменту уже некоторое время дружила с ним, и нам стало любопытно на него посмотреть.

В. Ужин в семейном кругу?

О. Можно сказать и так.

В. Каково ваше первое впечатление от господина Альсины?»

Быть честным до конца? Парень с самого начала ему не понравился. И не потому, что иностранец. Будь он швабом, ничего бы не изменилось. Он ревнует ко всем мужчинам, которые ухлестывают за дочерью. И ничего не может с этим поделать. Джульетта все для него. Впрочем, он себя контролирует. Контролировал, пока этот Дамиан не поставил под угрозу ее карьеру. У парня в глазах было что-то неприятное, что сразу ему не понравилось. Хотя именно он вернул Джульетте былую уверенность. Нельзя не признать: этот трюк удался лишь беглому танцору танго. В глубине души он надеялся, что мимолетная вспышка страсти скоро пройдет. Он знает свою дочь. Железная воля. Классический балет – ее жизнь. Из-за какой-то влюбленности она не станет перечеркивать десять лет ежедневных занятий с утра до вечера, не поставит под угрозу свое будущее, посвятив себя нелепому парному танцу. Это пройдет, Дамиан – лишь краткий эпизод на ее пути, обходной путь, передышка. В этом аргентинце есть какое-то второе дно. Хотя Анита нашла его очаровательным. Впрочем, она не слишком разбирается в людях. Он-то сразу почувствовал неладное. И если бы ошибся, не пришлось бы сейчас сидеть в этой безликой комнате и объяснять, чем именно ему сразу не понравилось поведение подонка.

«О. Неопределенное. Он как будто робел, вел себя неуверенно. Но это можно понять: он видел нас в первый раз и, естественно, старался произвести хорошее впечатление».

Звучит размыто, приходится признать. Но так все и было. Если он зачеркнет предыдущий ответ, это покажется странным. В конце концов, вряд ли от него ожидают точного психологического портрета. Он подписал страницу и открыл следующую.

«В. Почему вы так решили?

О. У вас есть дети?

В. Нет. А к чему вы клоните?

О. По поведению молодого человека такие вещи видны сразу. Он казался застенчивым. Был подчеркнуто мил с моей женой и несколько скован со мной. Типичное для молодого человека поведение во время знакомства с родителями подружки. Любой отец вам это подтвердит».

Отвечать вопросом на вопрос. Выявлять некомпетентность собеседника. Лучший способ уклониться от темы.

«В. Ужин прошел без эксцессов?

О. Да. Правда, господин Альсина рано ушел, потому что торопился на репетицию.

В. Репетиция? Так поздно?

О. Когда он ушел, было еще не очень поздно. Может быть, половина десятого. Через два дня в театре должна была состояться премьера, а до десяти там шел какой-то спектакль. Поэтому репетировать приходилось лишь рано утром или поздно вечером.

В. Ваша дочь осталась?

О. Да. Некоторое время мы еще посидели вместе за столом. Потом она поехала за ним, встретила его после репетиции и ночевала в городе.

В. Описанный вами ужин состоялся вечером в среду, семнадцатого ноября. В пятницу, субботу и воскресенье давали то самое представление. В следующий вторник ваша дочь уехала в Брауншвейг, и в тот же вечер вам позвонил господин Альсина, все верно?

О. Да.

В. Вы не были на представлении?

О. Нет.

В. А ваша жена?

О. Тоже нет. Почему вы спрашиваете? Разве это важно?

В. Может, и нет. Тем более что, как вы уже сказали, до следующего вторника вы нигде не встречались с господином Альсиной. Перейдем к событиям вторника. Вам не было известно, что дочь уехала в Брауншвейг?

О. Нет.

В. А господин Альсина знал, что вы об этом не знаете?

О. Похоже на то.

В. Как вы объясните, что Джульетта уехала, ничего вам не сообщив?

О. Моя дочь – взрослая женщина. И наши отношения строятся с учетом этого обстоятельства.

В. А ваша жена знала? О ее поездке в Брауншвейг?

О. Нет. Почему вы спрашиваете?

В. Пытаюсь поставить себя на место господина Альсины. Он собирался устроить вам ловушку. Это могло получиться только в том случае, если бы ни вы, ни ваша жена не знали, что Джульетты нет в городе. Почему, как вы думаете, она не рассказала вам о предстоящей поездке?»

Тут он наконец понял, к чему клонит полицейский. Джульетта отправилась в Брауншвейг, не сказав родителям ни слова. Дамиан об этом знал. Но она-то почему уехала тайком? Потому что не всегда откровенна с родителями? А почему не всегда откровенна? Ответ написан печатными буквами у полицейского на лбу.

«О. Может, не хотела, чтобы мы волновались.

В. Волновались? Вашей дочери девятнадцать лет, почти двадцать. Что такого в том, чтобы съездить из Берлина в Брауншвейг?

О. Понимаете, последние месяцы были не самыми легкими в ее жизни. Вполне возможно, мы с женой слишком беспокоились и ей казалось, что мы посягаем на ее свободу. Молодежь нередко так реагирует на заботу. Им хочешь помочь, а они воспринимают все как вторжение в личную жизнь и начинают делать тайну из любой ерунды.

В. Господин Баттин, какие отношения у вас с дочерью?

О. Что вы имеете в виду?

В. Ну, когда молодой человек устраивает засаду отцу своей подружки, в голову лезут вопросы. Вполне возможно, господин Альсина просто сумасшедший…

О. Лично я думаю именно так.

В. …или он видел в вас, так сказать, конкурента, из-за того, например, что у вас были очень близкие, душевные отношения с дочерью? Я не хочу вас обидеть. Но какой-то мотив у этого Альсины, безусловно, был. Не мог ли он вообразить, что между вами и дочерью существует нечто, что могло бы угрожать его отношениям с ней? Может, он ревновал ее к вам? Вы, конечно, не обязаны отвечать. В конце концов, речь идет о странном поведении господина Альсины, а не о вас.

О. Нет-нет, я вижу, куда вы клоните. Пожалуйста. Моя дочь – исключительно привлекательная девушка, ее безоговорочно можно назвать красивой женщиной. И она очень ко мне привязана. Если вас интересует, разгуливаем ли мы по дому голышом…

В. Ну, я вовсе не это имел в виду…

О. Во всяком случае, до сих пор никто из приятелей моей дочери, которых она приводила домой, ловушек мне не устраивал.

В. Я просто размышляю вслух, господин Баттин. Если я и собираюсь кого-то обвинять, то уж точно не вас, а Альсину.

Может, все дело в том, что он аргентинец? Разные ментальности, все такое?

О. Может быть все, что угодно. Лично я ничего об аргентинцах не знаю».

Он снова перечитал этот раздел. Не проговорился ли? Неужели проговорился? Но ему же не о чем проговариваться! Уж в том, что касается предмета их так называемой «беседы», точно. Нет, он отвечал правильно. Полицейский сменил тему. Пусть думают что хотят. Он подписал и перевернул страницу.

«В. Вернемся к вечеру вторника. Вы сказали, что Альсина пригласил вас в студию посмотреть, что они с Джульеттой для вас приготовили, так?

О. Да.

В. Вам это не показалось странным? Ведь в этом случае вам, наверное, все-таки должна была позвонить дочь, не так ли?

О. Да, конечно. Разумеется, его просьба показалась мне странной. Я ведь был едва знаком с ним. Попытался сразу связаться с Джульеттой, но ее телефон был отключен.

В. Это вас не насторожило?

О. Насторожило? Нет. Просто я немного забеспокоился.

В. Значит, ситуация показалась вам странной?

О. Да.

В. А он говорил, что именно вам предстоит увидеть?

О. Нет, в этом не было необходимости. Я же знал, над чем они работают. И в среду за ужином сказал, что с удовольствием посмотрел бы их номер.

В. Что за номер?

О. Вы разбираетесь в балете?

В. Нет, не особенно. К сожалению.

О. Моя дочь стажируется в Государственном оперном театре, но хочет поработать и в других. В этом сезоне Театр немецкой оперы планирует поставить балет-танго. В балетной школе танго танцевать не учат, и Джульетта немного сомневается в своих силах по поводу танго. Она выросла с музыкой Чайковского и Адольфа Адана . Сейчас, похоже, вернулась мода на танго. Даже здесь, в Берлине, ей удалось отыскать людей, профессионально занимающихся латиноамериканскими танцами. Она познакомилась с танцорами. Этот Альсина давал ей рекомендации, как лучше танцевать под такую музыку, и мне было любопытно посмотреть, что у них получается.

В. Давайте восстановим события вторника. После работы вы поехали на Гзовскиштрассе , тридцать один, поставили машину, вошли в ворота и направились к дому, расположенному в глубине двора. Пока вы шли через двор, не заметили ничего необычного?

О. Нет.

В. Вы знаете тот район?

О. Да. Эту квартиру год назад купил я.

В. Ваша дочь там тренируется?

О. Нет. Скорее живет.

В. А зарегистрирована у вас, в Целендорфе.

О. В последние два школьных года она просила нас подыскать ей более удобное жилье – надоело каждый день ездить из Целендорфа в Пренцлауэр Берг. К тому же ей хотелось мансарду. Естественно, там есть все необходимое для ее тренировок: станок, большое зеркало, хотя балерины не любят тренироваться всерьез в одиночестве. Если никто не исправляет ошибки, занятия могут даже принести вред. Разве что растяжки. И потом, Джульетта хотела не просто квартиру, а именно студию. Правда, в результате теперь там все-таки скорее квартира.

В. И давно она постоянно живет в этой квартире?

О. Я не говорил, что она живет там постоянно.

В. Господин Баттин, я задаю этот вопрос вовсе не для того, чтобы потребовать ее перерегистрации, забудьте об этом. Речь идет исключительно о деле Альсины и больше ни о чем.

О. Как только попала на стажировку в Государственный оперный театр. Примерно с середины августа почти перестала приезжать в Целендорф. Можно сказать, перерезала пуповину.

В. Ваша дочь училась в Берлине?

О. Да, в Государственной балетной школе.

В. Значит, вы поднялись на лифте на пятый этаж и вошли в квартиру. Альсина вас встретил. Вы сняли пальто и спросили, где Джульетта.

О. Да. Именно так.

В. Что дальше?

О. Я еще стоял возле вешалки, повесил пальто и как раз собирался повернуться к нему. Вдруг мне на голову надели мешок. В ту же секунду я получил удар под колени и чуть не свалился. Когда первый приступ ужаса прошел, я попытался позвать на помощь, но он зажал мне рот. Ударил в живот. Я пробовал бороться, сопротивлялся, но этим только помогал ему. Связав меня, он снял мешок с моей головы и заткнул рот. Потом завязал глаза и потащил в глубь квартиры, плюхнул на стул и крепко привязал, проверил надежность кляпа и развязал мне глаза.

В. И за все это время не произнес ни слова? Не ругался, ни в чем вас не обвинял? Не оскорблял?

О. Он ничего не говорил. Ни слова.

В. Все это случилось во вторник около девятнадцати часов. Берлин Альсина покинул в среду, выехав десятичасовым поездом во Франкфурт, откуда поздним рейсом вылетел в Буэнос-Айрес. А квартиру покинул в ночь со вторника на среду. Сперва ушел на несколько часов, потом ненадолго вернулся и вскоре исчез уже окончательно. Все верно?

О. Да. У меня, конечно, не было возможности сверяться по часам, но, в общих чертах, все так и было. После того как сбил меня с ног и привязал к стулу, он, похоже, сам не знал, что со мной делать. Ходил у меня за спиной, но так ни на что и не решился. Я был напуган и обрадовался, когда он ушел. Наверное, около десяти вечера – я слышал, как на башне пробили часы.

В. И за все это время не было сказано ни слова?

О. Ни слова…»

Он перечитал этот раздел несколько раз, воскрешая в памяти бесконечные часы и бессмысленные движения сумасшедшего, мерившего шагами комнату вдоль стены с окном, время от времени подходившего к нему, чтобы впериться совершенно безумным взглядом. Слова аргентинца до сих пор звучали у него в ушах. Но их он оставит при себе. Это же просто бред!

«О. Я говорить не мог из-за кляпа. Он тоже молчал. Ничего не говорил, ничего абсолютно.

В. Прибегал ли он к каким-то иным способам общения? Жесты? Взгляды? Что-нибудь, что помогло бы нам понять его мотив?

О. Ну, для меня-то язык жестов был недоступен, как вы можете догадаться.

В. Около семи вечера он привязал вас к стулу. Около десяти, как вы сказали, покинул квартиру, чтобы вернуться еще раз позднее. Три часа. Он провел вместе с вами в комнате три часа! Должен же он был что-то делать!

О. Он курил.

В. Ходил по комнате? Смотрел на вас? Вы видели, что он делает?

О. Нет, я не мог его видеть. Но чувствовал, что он там. Слышал его шаги, когда он двигался. Он ни разу не появился в поле моего зрения.

В. Какое было освещение?

О. Он выключил люстру. Насколько я помню, горела только настольная лампа на тумбочке возле дивана.

В. Вы не пробовали освободиться?

О. В течение первого часа я вообще не двигался. Не знаю, можете ли вы представить, каково это – оказаться крепко связанным во власти незнакомого человека. Я не паникер, но в таких обстоятельствах невольно думаешь о худшем.

В. Могу себе представить.

О. Через какое-то время, точно не знаю когда, у меня начали болеть руки и ноги, и я попытался изменить позу. Несмотря на кляп, я при этом, естественно, издавал какие-то звуки. Альсина никак не реагировал.

В. Вы просидели три часа в одном помещении, не обменявшись ни единым словом?

О. Именно так. Я говорить не мог. Он молчал.

В. А потом взял и ушел?

О. Да. Поэтому я и думаю, что речь идет о душевном расстройстве. Конечно, я не психиатр, но как еще это объяснить? Когда он ушел, я вздохнул с облегчением, правда, ненадолго. Ведь мое положение нисколько не изменилось, а он мог в любую минуту вернуться с канистрой бензина или с топором… Понимаю, подобная реакция может вам показаться неадекватной и преувеличенной, но в подобной ситуации в голову приходят именно такие мысли.

В. Нет, господин Баттин, ваша реакция представляется мне вполне адекватной. И мы сейчас стремимся прояснить все детали, хотя совершенно не можем понять, почему вы отказываетесь писать заявление. Вполне возможно, что этот Альсина тяжело болен и опасен для окружающих. А без заявления мы бессильны.

О. Даже если бы оно у вас было, вы бы все равно ничего не могли сделать.

В. Ну, это мы уже обсуждали. Итак, вы по-прежнему отказываетесь писать заявление против Альсины?

О. Да. Я не могу – из-за дочери.

В. Ладно. Дискуссия по этому поводу не требует протокола».

После пятиминутной паузы беседа продолжилась в 16.43.

«В. Вернемся еще раз к событиям той ночи, которую вы провели привязанным к стулу. Вы сказали, Альсина приходил снова, так?

О. Да, именно так.

В. Не могли бы вы уточнить, во сколько примерно?

О. Нет.

В. Часы на башне больше не били?

О. В какой-то момент я задремал и проснулся, услышав, как открывается дверь. Он был довольно близко ко мне, но больше не обращал на меня внимания. Собирал вещи. Потом стало темно, он исчез.

В. То есть поначалу свет горел?

О. Да, уходя в первый раз, он оставил лампу возле кушетки включенной.

В. Очень странно.

О. Очень.

В. Дочь нашла вас вечером в среду?

О. Да.

В. В среду утром ваша жена заявила о вашем исчезновении. Дочь уже знала, что вы пропали?

О. Нет. Она же была в Брауншвейге, помогала подруге с переездом. Телефона у нее с собой не было. Жена не знала, как с ней связаться. Когда к утру я так и не появился дома, жена перепугалась и позвонила в полицию, что, по-моему, можно понять. Мы с ней в браке уже двадцать один год, если бы что-нибудь было не так, она бы почувствовала. И вдруг я без предупреждения исчезаю на всю ночь, не сообщив даже, где я.

В. Логично. Значит, вашей жене не пришло в голову искать вас в квартире Джульетты?

О. Скорее всего нет. Хотя, может, у нее такая мысль и мелькнула. Она ведь не знала о приглашении Альсины. Я поехал туда как-то спонтанно. А с Джульеттой не было связи, что только усиливало ее беспокойство. И в конце концов она обратилась в полицию.

В. Выходит, Джульетта случайно обнаружила вас у себя, вернувшись домой?

О. Да.

В. Она ничего не знала ни о заявлении, ни о том, что мать беспокоится, так?

О. Ничего. Она приехала из Брауншвейга и предполагала увидеть в квартире Дамиана.

В. У него были ключи от ее квартиры?

О. Да. Очевидно, были.

В. Увидев вас там, в студии, она, наверное, пришла в ужас?

О. Спрашиваете!

В. Вы не могли бы припомнить, что она делала, обнаружив вас?

О. Она вытащила кляп и спросила, что случилось.

В. И вы ей рассказали.

О. Я попросил ее сначала позвонить Аните… моей жене, чтобы сообщить, где я.

В. Она так и сделала.

О. Да. Вы, наверное, можете себе представить, насколько все это было сумбурно. Разговор с женой повернулся не совсем так, как нужно. Следовало позвонить самому и успокоить ее. Тогда полиция тоже не стала бы так суетиться. Нет, я ни в коем случае не хочу никого критиковать, вы исполняете свой долг, но теперь все выглядит как-то уж слишком драматично.

В. Сначала мы получили заявление о пропаже человека, потом оказалось, что была попытка похищения. Это не ерунда какая-нибудь, чтоб вы знали!

О. Я понимаю вашу терминологию, сам имею с ней дело. Но это все же преувеличение. В конце концов, ничего страшного не произошло. Больше всего пострадала моя дочь, и в этом отчасти виновата полиция. Вот и все, что я хотел сказать по данному поводу. Заявление против Альсины ничего не даст, только ухудшит состояние моей дочери. Она страшно переживает. И не хочет разговаривать с вами. Немного чуткости вам бы не повредило.

В. Есть еще прощальная записка, адресованная вашей дочери, так?

О. Да.

В. Вы читали ее?

О. Нет.

В. Каким образом она попала к ней?

О. Лежала в почтовом ящике.

В. В каком?

О. Квартиры на Гзовскиштрассе.

В. Вам известно ее содержание?

О. Нет. О ее существовании я узнал, только вернувшись из больницы.

В. Вы представляете, хотя бы приблизительно, о чем там речь?

О. Нет. Дочь восприняла эту ситуацию очень эмоционально, а у меня еще не было возможности поговорить с ней спокойно. Не сомневаюсь, что в ближайшие дни она покажет мне записку и я смогу передать вам ее содержание, если, конечно, она не будет против. Лично я думаю, что это какое-нибудь невнятное прощальное письмо.

В. Вы уверены, что там нет никаких разъяснений по поводу мотивов? Никаких намеков?

О. Уверен. Если бы они были, Джульетта сказала бы мне.

В. Господин Баттин, предположим, ваша дочь не вернулась бы тем вечером к себе на квартиру, ведь тогда вы провели бы на стуле еще одну ночь, верно?

О. Да. Сам я не мог сдвинуться с места.

В. А если бы она задержалась еще на два-три дня, вы могли бы умереть от жажды, не так ли?

О. При наихудшем развитии событий, наверное, так. Хотя это представляется мне маловероятным.

В. Альсина не предпринял никаких мер предосторожности, чтобы предотвратить грозящую вам опасность, которой сам же подверг вас. Не оставил вам даже минимальной свободы передвижений, необходимой для выживания, не известил ваших родственников. Ничего. Сложись обстоятельства менее удачно, вы медленно умирали бы в квартире вашей дочери, верно? Это важный вопрос. Прошу вас хорошенько подумать, прежде чем дать ответ.

О. Он надеялся на благоприятное для меня стечение обстоятельств. Если выражаться на канцелярском немецком. Но ножниц он не оставил, жену или дочь не известил. Нет, ему просто повезло. Вернее, мне.

В. Альсину и вашу дочь связывали любовные отношения?

О. Да, можно так сказать.

В. Не знаете, с какого примерно времени?

О. Они познакомились в сентябре.

В. Когда именно, не знаете?

О. Нет.

В. Вам известно что-нибудь об обстоятельствах их знакомства?

О. Как я уже сказал, Джульетта готовилась танцевать разные балетные партии. Она очень переживала из-за того, что одна из немногих в классе до сих пор не имеет постоянного контракта. Только место стажерки в Государственном оперном театре. Правда, это дает возможность тренироваться и выходить на замену, если та или иная балерина труппы заболеет. Но она все же ощущала некоторую неуверенность. И ничего не могла с этим поделать, хотя много раз уже танцевала каждую партию и вообще ее приняли сразу, едва увидев у станка. А ей казалось, что ничего не выходит. Получив это место, она почувствовала себя несколько лучше и весной собиралась пойти на просмотр в Театр немецкой оперы, потому что в штате Государственного оперного театра постоянных мест в ближайшее время не предвиделось. А в программе Театра немецкой оперы был этот самый балет-танго. Музыка совершенно ей незнакомая. Она хотела потренироваться, искала, кто мог бы ей помочь, вышла на этого Альсину, и они встретились. Подробности мне неизвестны.

В. Значит, они знакомы около двух месяцев?

О. Да.

В. Вы не обязаны отвечать на следующий вопрос, но я все же спрошу. Ваша дочь была в него влюблена?»

Влюблена? Следовало бы придумать новое слово, чтобы описать ее состояние. После того разговора с Анитой он постарался при первой же возможности поговорить с Джульеттой. И сразу же в этом убедился. Он всегда считал свою дочь самым красивым существом на свете, но в тот вечер она показалась ему еще более обворожительной. Одновременно он почувствовал, что она как бы отдалилась от него, хотя и не понял, чем вызвано это ощущение.

– Как работа, пап? – спросила она, надкусывая яблоко.

– Хорошо, малышка, – ответил он.

– Мне не нравится, когда ты меня так называешь. Пожалуйста, не зови меня больше так, ладно?

– Прости, привычка. Как у тебя? Дело движется?

– Ага. Можно мне забрать видеомагнитофон из подвала?

– Конечно. Как там с танго? Есть успехи?

Он не хотел расспрашивать ее подробно. И ее реакция показала, что это было правильно.

Она снова откусила яблоко и коротко улыбнулась.

– Ага. Скоро будут. Вчера заходила Ария. Она переезжает в Брауншвейг. Что ты об этом думаешь?

Ария была ему безразлична.

– Ну, все нужно попробовать. Привезти тебе видеоаппаратуру?

Она покачала головой.

– Спасибо, не надо. Мы уже договорились с мамой. Она хочет, чтобы завтра я поехала с ней за покупками, она все равно будет проезжать мимо. На предстоящем банкете тебя будет сопровождать очень элегантная дама.

Типичный разговор в дверях: она собирается уходить, он только что пришел. А ведь к тому моменту она была знакома с аргентинцем уже около трех недель.

«О. Была ли она влюблена, я утверждать не берусь. Я бы сказал так: в интересующий нас период Альсина имел на нее огромное влияние. И поскольку я знаю, что моя дочь обладает очень сильным характером и железной волей, можно предположить, что такое положение вещей объясняется чем-то вроде влюбленности. Но это временно.

В. Вот как? Почему вы так думаете?

О. Да, о балете вы действительно почти ничего не знаете. И о балеринах тоже.

В. Абсолютно ничего. Но я всегда готов узнать что-нибудь новое.

О. Девочке, которая хочет стать настоящей балериной, сделать в балете карьеру, категорически запрещается очень многое, на самом деле ей разрешается только одно: заниматься балетом. И почти ничего, кроме этого. А в той стадии, которой на сегодняшний день достигла моя дочь, совсем ничего. И никто не знает этого лучше, чем она сама. Тут и говорить не о чем. Поэтому я не склонен переоценивать ее дружбу с Альсиной. Флирт, не более.

В. Флирт? Ваша дочь тоже так считает?

О. Да называйте как угодно. Я лично не воспринимал бы эту историю слишком серьезно…

В. И поэтому вы пригласили Альсину на ужин.

О. Это была идея жены.

В. К тому моменту Альсина находился в Германии два с половиной месяца. Через две недели его виза заканчивалась, и он должен был возвращаться в Аргентину. Обратный билет был заказан на двадцать шестое ноября. Как относилась ваша дочь к его предстоящему отъезду? Она ведь провела с ним почти два месяца, не так ли? Как вы сами сказали, Альсина помог ей выбраться из кризиса, и они очень сблизились. Он, так сказать, жил у нее. А вы говорите, флирт. Зачем тогда приглашать его на ужин? Вашей дочери было все равно, собирается ли он возвращаться в Буэнос-Айрес? Может, он хотел остаться? Или, возможно, она собиралась отправиться вместе с ним?»

Этот парень, похоже, сошел с ума. Джульетта отправляется в Буэнос-Айрес в компании танцовщика танго. Немыслимо!

«О. Мне ничего не известно о его планах. Не понимаю, к чему вы ведете?

В. Господин Баттин, я ищу возможный мотив. Видите ли, я полицейский и обязан разобраться в этом деле. Вы говорите, что Альсина, по вашему мнению, сумасшедший. Вполне возможно. Но поступки сумасшедших тоже имеют мотивы, пусть и далекие от реальности. Действий без мотивов не бывает. В крайнем случае мотив возникает спонтанно исключительно в голове преступника, моментально побуждая того к действию, после осуществления которого тут же сходит на нет. Таков механизм типичного поведения людей, которых мы называем сумасшедшими. В данном случае Альсина действовал отнюдь не спонтанно. Его преступление представляется хорошо продуманным.

О. Вот как?

В. Несомненно. После вашего совместного ужина Альсина заказал обратный билет в Буэнос-Айрес на ближайшую среду, двадцать четвертое ноября. Значит, к тому моменту, когда ваша дочь отправилась в Брауншвейг, он как минимум неделю знал, что, вернувшись, она его не застанет – он уже будет на пути домой. Однако ваша дочь ничего об этом не знала, верно? Ей он ничего о своих планах не сообщил.

О. Нет, не знала. Что доказывает, насколько он ненормальный.

В. Ужин в кругу семьи состоялся в среду, семнадцатого ноября. По вашим словам, Альсина от вас отправился на репетицию, которая продолжалась до позднего вечера. На следующий день – еще одна репетиция. Конечно, я почти ничего не понимаю в танцах, но мне кажется, репетиция накануне премьеры должна быть довольно напряженной. Однако днем Альсина сам едет в туристическую фирму – через весь город в Шарлоттенбург , – чтобы перенести вылет на двадцать четвертое. Почему не позвонить по телефону? Он достаточно хорошо говорит по-немецки.

О. Откуда мне знать?

В. Я объясню. Потому что необходимо доплатить. А почему приходится доплачивать? Потому что до вылета осталось мало времени. Он собирался лететь в пятницу, двадцать шестого. Но ему вдруг зачем-то понадобилось улететь непременно на два дня раньше. Зачем? К тому же с этого момента он и в самом деле ведет себя странно. Как вы думаете, что еще мы узнали в туристической фирме?»

Это его удивило. Его так подробно информируют о ходе следствия, хотя он даже не стал писать заявления. Они раскопали все о последних днях и часах Дамиана Альсины в Берлине. Интересно, его действия изучали столь же тщательно?

«О. Я вас внимательно слушаю.

В. Пятнадцатого ноября господин Альсина пытался отодвинуть свой отлет на несколько недель. Сотрудница запомнила его, потому что изо всех сил старалась согласовать срок окончания визы с вылетом. Но ничего не вышло, потому что, начиная с середины ноября, самолеты на Буэнос-Айрес летают не так часто. Получается, что в понедельник, пятнадцатого, он еще хотел продлить свое пребывание в Германии на несколько недель. А уже через два дня, в четверг, на следующий день после вашего совместного ужина, решил вдруг, наоборот, на два дня его сократить и даже готов ради этого доплатить довольно большую сумму, – поскольку место осталось только в бизнес-классе. Теперь предположим, что Альсина знал о планах вашей дочери отправиться в Брауншвейг – я почти в этом не сомневаюсь, – тогда его настойчивость выглядит и вовсе подозрительной. Идеальная возможность запереть вас в ее квартире. Если бы я мог поговорить с вашей дочерью, я бы, конечно, спросил, не убеждал ли он ее уехать, не ставя вас в известность. Подходящую причину всегда можно придумать. В конце концов, вряд ли балерине следует заниматься перетаскиванием вещей.

О. У вас богатая фантазия, ничего не скажешь…

В. Профессия такая. Итак, вечером во вторник у него была единственная возможность заманить вас в ловушку. Хотя вопрос: «Зачем?» – по-прежнему остается открытым. Но вот «как» – постепенно проясняется. По неизвестной причине в четверг, восемнадцатого ноября, Альсина принимает решение запереть отца своей подруги в ее квартире, привязать к стулу, не произнося при этом ни слова, затем бросить без всякой помощи в ситуации, представляющей опасность для его жизни, и исчезнуть, не дав никаких объяснений. За день до этого, семнадцатого, господин Альсина впервые в жизни увидел этого самого отца своей подруги. Простите, эта загадка очень меня занимает.

О. Хочу заметить, что мы с вами вернулись к исходному пункту нашего разговора, но я на вас не в обиде. Существуют только два разумных объяснения.

В. Каких же?

О. Либо Альсина сумасшедший, либо он меня с кем-то спутал.

В. Дочь с вами согласна?

О. Моя дочь пережила сильное эмоциональное потрясение. Сомневаюсь, что она сохранила способность ясно мыслить.

В. Вам что-нибудь известно о досадном эпизоде во время воскресного представления?»

Они действительно знают все.

«О. Немногое. Насколько я слышал, в последней части шоу Альсина отклонился от программы, и финал был скомкан.

В. Вам это не кажется странным?

О. Если честно, в Альсине нет почти ничего, что не казалось бы мне странным.

В. Вы говорили об этом с дочерью? Она может объяснить, почему он вдруг самовольно изменил программу?

О. Нет.

В. Возможно, еще одно свидетельство в пользу того, что господин Альсина психически нездоров.

О. Пожалуй.

В. Ваша дочь после представления поспешно покинула театр. Перед этим была бурная ссора. Вам что-нибудь известно об этом?

О. В следующий раз я видел Джульетту уже только в среду вечером, когда она, вернувшись в свою квартиру, обнаружила там меня. О том, что произошло в театре, ей, конечно, известно гораздо больше, чем мне. Но, честно говоря, я не совсем понимаю, какая тут связь. Вероятно, у Альсины был конфликт с коллегами. Ко мне это не имеет никакого отношения. Скорее всего он меня с кем-то спутал. Другого объяснения просто нет.

В. Хорошо, предположим. Покидая страну, он понял, что ошибся?

О. Возможно. Но что это меняет?

В. Просто я стараюсь мыслить логически. Своим поступком Альсина задел не только вас, но прежде всего вашу дочь. Он что-то имел против нее? У них были проблемы? Можно ведь предположить, что удар был направлен именно в нее, а не в вас лично, как вы считаете?

О. Или в мою жену? Или в почтовую службу? Я устал от этого разговора. Вас послушать, так во всем виноват я сам или моя дочь.

В. Отнюдь. Жаль, что вы так это восприняли.

О. Мне нечего больше сказать.

Окончание разговора: 16.49.

Письменные показания представлены свидетелю на подпись и заверены им на каждой странице.

Берлин, 26 ноября 1999 года.

Подпись».

***

В самом конце он едва не потерял над собой контроль.

К чему вел полицейский? Своими вопросами едва не загнал его в угол. Похоже, он преследовал какую-то цель, хотел что-то выпытать. Но что?

Откуда полиции вообще известно о странном происшествии на воскресном представлении? О ссоре Джульетты с Дамианом? У него была затянувшаяся война со всеми танцорами. Похоже, в танго все точно так же, как и в балете. А этот Дамиан был своего рода звездой: умел все и не упускал случая продемонстрировать свое превосходство. В последней части воскресного представления произошел эпизод, шокировавший Джульетту. Дамиан без предупреждения отклонился от программы и поставил остальных танцоров в дурацкое положение. Подробностей Баттин не знал. Знал только, что была ссора, бурная. Между Дамианом и другими танцорами и между Джульеттой, вставшей на их сторону, и Дамианом.

Он демонстративно подписал последнюю страницу и бросил ручку на письменный стол. Термос рядом с ним качнулся и булькнул. Баттин нервно нажал на крышку, выпуская воздух. Потом встал, размял ноги после долгого сидения на неудобном стуле и потянулся. «Ужасная контора», – подумал он, уже направляясь к двери в смежную комнату. Взгляд его скользнул по выкрашенным зеленой краской стенам, отвратительным, кажущимся резиновыми, растениям в бледно-голубых горшках на подоконнике, многочисленным плакатам на стенах, призванным оказывать воспитательное воздействие на личный состав: «Предательство себя не оправдывает», «Наркотики? Нет, спасибо», «Хочешь быть полицейским?» и так далее.

Для него все позади. Теперь нужно беспокоиться в первую очередь о Джульетте. Джульетта! Сейчас это главное. Ее карьера. История завершилась. Скоро она сама это поймет.

Он вывел «вольво» из подземного гаража под банком возле «Цоо» и влился в транспортный поток. Достал мобильный телефон и набрал номер Джульетты. Отозвался автоответчик. Потом увидел, что ему звонила Анита, и перезвонил ей.

– Маркус?

– Да. Я еду.

– Жду уже двадцать минут. Почему ты не в офисе?

– Был в полиции. Подъеду минут через пять. Не знаешь, где Джульетта?

– Где ей быть? Конечно, в театре.

– Но уже половина шестого, она должна давно закончить, а телефон у нее выключен.

– Наверное, не хочет, чтобы ее дергали. Я тебя жду. До скорого.

По пробкам он добирался до больницы в Штеглице почти двадцать минут. Когда собирался свернуть во двор, Анита бросилась к машине, едва не задев капот. Он резко затормозил.

– Наконец-то! – сказала она, целуя его в щеку. – Что нужно полиции?

– Объяснений.

Он передал ей краткое содержание разговора. Потом спросил, что она делала сегодня. Не отвечая на вопрос, Анита сказала:

– Ты бледный какой-то, Маркус. Джульетта обещала вечером заглянуть. Думаю, она знает, почему он так поступил. Ну, она же жила с ним два месяца. А пока давай поговорим о чем-нибудь другом, хорошо?

Он сосредоточенно смотрел через мокрое от дождя стекло прямо перед собой. Пробка рассосалась только на Мексикоплац. Когда через несколько минут под колесами захрустел гравий подъездной дорожки, уже стемнело. «Гольф» Аниты стоял у ворот. Но в доме было темно.

– Ты ведь говорила, что твою машину возьмет Джульетта? – спросил он, вылезая из «вольво».

– Да. Она высадила меня сегодня у клиники. Может, она наверху. Посмотри, что я купила. Утиные грудки. – Она указала на сумку с продуктами. – И «Шардонне» тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

Он улыбнулся, подошел поближе, обнял ее и поцеловал.

– Наверное, этот безумец хотел прикончить меня из зависти: рядом со мной две самые прекрасные женщины на свете. Просто не мог этого вынести.

– Наверняка. Закрой, пожалуйста, ворота.

Они вошли в комнату и включили свет. Книжку Анита заметила первой и удивленно сдвинула брови. Баттин проследил за ее взглядом и тоже уставился на раскрытую записную книжку на диване возле камина. Потом подошел, взял ее в руку и громко крикнул:

– Джульетта?

Анита поставила пакеты с продуктами на стол и вытащила папку с документами. Только тогда ему стало ясно, что происходит. В мгновение ока он оказался на лестнице, ведущей наверх. Взлетел на второй этаж, ворвался в бывшую комнату Джульетты. Теперь эта комната служила ей складом, хранилищем ненужных вещей, которые жалко было выбрасывать. И сразу все понял. Белье с постели снято, на покрывале – раскрытая телефонная книга: раздел «Посольства и консульства». Желтый чемодан со шкафа исчез. Он тихо попятился, потом развернулся и сбежал по лестнице вниз. Анита стояла в гостиной у стола и медленно листала коричневую папку, где хранились документы: свидетельства о рождении, браке, загранпаспорта. Паспорта Джульетты не было.

Баттин упал на диван и обхватил голову руками. Анита растерялась.

– Маркус?

Он не ответил.

– Маркус, что происходит?

Он поднял голову и посмотрел на нее. Казалось, что голова сейчас разорвется. Только теперь он заметил, что Анита давно отложила папку и разглядывает какую-то записку, держа ее двумя пальцами, словно дохлое насекомое.

– Нужно поднять на ноги полицию, – тихо сказал он. – Пусть ее остановят.

Анита молча смотрела на него.

Что с ее лицом? Белое как мел. Он встал, подошел к ней, но жена шарахнулась в сторону.

– Маркус, скажи мне правду, – спокойно сказала она.

– Анита…

– Что ты ей сделал?

– Вы что, все с ума посходили? – опешил Маркус. Потеряв самообладание, он схватил Аниту за плечи, но та оттолкнула его.

– Не трогай меня, – прошептала она.

– Анита, Боже…

– Что между вами было? – В голосе ее звучала угроза. Он отступил на несколько шагов и в ярости крикнул:

– О чем ты?

Его охватил страх, паника. Все члены его семьи спятили.

– Об этом, – сказала она и, смерив мужа ледяным взглядом, бросила на стол записку. – Прочти! И скажи мне правду.

Он поднял записку.

Нет, ничего, оказывается, не кончилось. Буквы плясали перед глазами, сливаясь в неясные ряды.

Джульетта!

Я допустил ужасную ошибку. Спроси своего отца. Он все знает. Прости меня и забудь. Прощай навсегда.

Дамиан.