Штрихи к портрету бытия

Тень судьбы

В покои царского шатра́,

Стоявшего на поле брани,

Скользнула тихо тень гонца,

Которого все долго ждали.

– Великий, новость на словах, -

Сказал он, преклонив колени,

– Через три дня за тем холмом

Рассчитано врагов сраженье.

И первый раз за много дней

Свет шаха озарил глаза,

И щедро службу оценив,

Он жестом отпустил гонца.

Но в то же время его друг-

Наставник и визирь двора,

Сильнейший проявил испуг,

И цвет сошёл с его лица.

– Что с вами, достопочтенный мой?

Как погляжу, вы сам не свой.

Приблизьтесь, сядьте на тахту, -

Приободрил шах Бекмурзу.

Но визирь в пол упал, как раб:

– О, всемогущий, я так слаб

В делах сражений и войны,

Я не помощник тут, прости,

Своё величье проявив,

Меня в Меди́ну отпусти.

Но встретив взглядом хмурый взор,

Он свой продолжил разговор:

– Уж несколько ночей подряд

Во сне я вижу чёрный взгляд,

Который говорит: «Пора, я – смерть,

Я за тобой пришла.»

– Ну, полно, друг мой, отдохни,

Вина забвенья пригуби,

Поверь, негоже мудрецам

Всецело доверяться снам.

Ночь ужаса провёл старик,

Ему приснился смертный лик:

– Не смог ты шаха убедить,

Ты будешь на войне убит.

Шах, утренний намаз свершив,

Совет военный проводив,

Присел позавтракать, когда

Охрана с ви́зирем вошла.

Царь был печально удивлён:

– Не знаю, что за страшный сон

Тебя терзает, видим мы

Ты тяжко болен, и войны

Тебе действительно не превозмочь.

Так соберись сейчас, а в ночь

Отправишься с людьми домой,

Нам очень важен твой покой.

Советник не заставил ждать.

Велел узлы скорей собрать,

И только в лагере зажгли огни,

В свой путь отправились они.

Всё это время тень Судьбы

Над ним смеялась со спины:

– В Меди́не, как взойдёт заря,

Твои закроются глаза,

С момента твоего рожденья

Так предрешили небеса,

Не выполнить приказа свыше

Я, как ты знаешь, не могла.

Была Меди́на далека,

Поэтому пришлось к тебе

С косой прийти в кошмарном сне.

Экзамен

(по мотивам восточной притчи)

Решил постре́л проверить мудреца:

Поймал сачко́м беднягу мотылька

И, между двух ладоней поместив,

Явился в класс. При этом не забыв

Друзей предупредить о том,

Что он придумал, как проверить

Является ли их учитель первостепенным мудрецом.

Вот по местам расселись все,

С вопросом вышел он к доске:

– Учитель, здесь в моих руках скрыт мотылёчек полевой.

Скажи, он мёртв уже, несчастный, или по прежнему живой?

А сам подумал: «Скажет мёртвый,

Я, отпуская мотылька, всем покажу,

Что наш учитель не стоит званья мудреца.

А если скажет, что живой, сожму ладони

И тогда все пожалеют мотылька

И убедятся, что учитель далёк от званья мудреца.»

Учитель, мягко заглянув в недетски умные глаза,

Сказал: «За то, что я тебя дождался, благодарю вас, Небеса,

Я было уже думать стал, что зря всю жизнь преподавал,

Ведь лучший из учеников такой вопрос не задавал».

И, нежно мальчика обняв, добавил: «Всё в твоих руках,

Ведь ты об этом точно знаешь -

Жизнь мотылька в твоих руках.»

Решение

В одной из дальних комнат шариатского суда главный муфтий читал поданные на рассмотрение дела, раскладывая заявления в разные стороны. Когда работа была завершена, он позвал помощника и, указав на крайнюю стопку бумаг, сказал: «На этих поставишь резолюцию -Отказать в рассмотрении, – и возвратишь подателям.» Выполнив указанное поручение, помощник вернулся и спросил: «Уважаемый, а почему ты отказываешься рассматривать все имущественные споры между бывшими мужьями и их семьями?» – «Знаешь, Бисолт, – ответил ему муфтий, – я воспитывался в те времена, когда разводы у нас были крайне редки, и уже если мужчина уходил от своей семьи, то оставлял ей всё. Да-да, всё, лишь отряхнув пыль с брюк. А теперешние мужчины… – и он сокрушённо покачал головой, – ни достоинства, ни чести… Таким… я не судья.»

Фаберже́

На прутьях ветхого забора,

В тени раскидистой ольхи,

Паук трудился, с лёгким ветром споря,

По ниточке плетя свои силки.

Уже поднял мальчишка ветку,

Чтобы разрушить сети западни,

Да вот беда – не дотянулся,

И отложил намеренья свои.

На день другой, с утра пораньше,

Лишь небо занялось зарёй,

В укромный сад вернулся мальчик

И длинный прут принёс с собой.

Но вместо серой паутины,

Прилипшей на кривом сучке,

Как будто на изящной шее

Свисало тонкое колье.

И блики солнца отражались

Игрой брильянта на росе

И гранями камней сверкали

На белом гибком серебре.

Застыл шалу́н, завороженный,

Подвластный этой красоте,

В тот день в его душе проснулся

Великий мастер – Фаберже́.

Встреча

– Пусть под вечер напьются, – устав от жары,

Гнал чеченец скотину к верховью реки,

Вдруг послышался крик и в потоке воды

Человека в волнах увидал Шарпуди́.

Его бурный поток заливал с головой

И об камни толкал то плечом, то спиной.

Не страшась, Шарпуди́ вглубь потока зашёл,

– Эй, за посох держись, – громко выкрикнул он.

Вдруг в несчастном, что плыл по реке чуть дыша,

Узнаёт он соседа Али-ингуша.

– Ну, хватай же, хватай, – тянет шест Шарпуди́,

– Ас-саламу аллейкум, – ответил Али,-

Рад я встрече. Скажи, как у вас там дела?

Все ли живы, в достатке, как мать-не больна?

Шарпуди́ обомлел, – Да причём моя мать?

Ты в потоке реки можешь шею сломать!!!

– Тоже встречей я тронут с тобой, Шарпуди́, -

С гордым видом твердил посиневший Али,

– Если помощь моя тебе в чём-то нужна…

Говори…, – доносилось уже с далека.

Расчёт

В Геха́х, в селении трудяг,

Где каждый каждому и друг, и брат,

Все знали Ха́рона-муллу,

Благочестивца по всему,

Ибо в круженье долгих лет

Не нарушал он свой обет

В исламе честно жить. И раз,

Читая пятничный намаз,

Он слышит голос, что сказал:

«Я три желанья обещал твоих исполнить,

Быть тому. Но есть условье по сему:

Всё, что попросишь ты себе,

Соседу я отдам-вдвойне.»

Как отмолил он свой намаз-Харон не помнил,

Целый час он даже чай не мог попить,

Всё думал, что бы попросить.

Конечно дом! Саманный мой совсем состарился,

Кривой, и после каждого дождя

Течёт под кровлю в три ручья.

Упав в молитве к Небесам,

Он жалобно запричитал:

«О, Всемогущий, посмотри,

Мой дом в объятьях нищеты,

Тебе я верою служил, людских богатств не накопил,

На склоне лет молю о том,

Чтоб ниспослал ты новый дом.»

На утро, лишь взошла заря,

Харо́н проснулся. Чуть дыша,

Он взглядом комнату обвёл,

– Не может быть! Наверно сон!!!

И всё руками щупать стал, не веря собственным глазам.

– Так значит слышал голос я,

То не иллюзия была!

И долго чуду вся семья налюбоваться не могла.

Уж должен был обед истечь, Харон отправился в мечеть.

Вот вышел за ворота он, пред ним предстал соседский дом.

Соседа увидав жильё, он вспомнил враз условье то.

– Да тут дворец, не что дом! Как не подумал я о том?

Он взвесил против всё и за,

Но зависть застила глаза,

– Не может быть, чтобы условье перехитрить было нельзя.

Уж солнце село над Чечнёй, а наш герой не знал покой,

Пока к утру он не придумал решение проблемы той.

Он перед Господом предстал и так в молитве прошептал:

«Аллах Великий, помоги и мне машину подари,

Мой вызывать интерес машина марки «Мерседес».

Теперь-то будет знать сосед, ведь лучше «Мерседеса» – нет.»

И с миром лёг мулла в постель.

Уж занимался третий день.

Харон проснулся лишь к обеду

И, не умывшись, двор соседа через ворота увидал-

Тот их раскрыл. Народ стоял

И Магомеда поздравлял с тем, что его счастливчик сын

Да «Мерседеса» в дом пригнал.

Чуть не хватил муллу удар!

Молитвы час он ждать не стал

И в исступленье закричал:

«О, милосердный мой Творец!

Страданьям положи конец!

Я за покой ни дать ни взять,

Свой левый глаз готов отдать!

Пусть хуже буду видеть я, но, чтоб соседские глаза

Моё богатство не смущало,

Пусть поглоти́т их темнота!!!»

Отказ

Подросла в одной семье девушка. Расцвела и похорошела. Одна за другой стали приходить к её родителям свахи.

В один день приехала с соседнего села дальня родственница, и тоже со своим интересом. После общих слов приветствия пригласила хозяйка дома гостью в свою комнату, а дочь отправила накрывать на стол. Собирает девушка угощение, а сама краем уха и прислушивается к женским разговорам.

– Есть у нас в соседях семья, люди уважаемые и небедные,-начала свою беседу гостья. – Сын у них единственный. Можно сказать, на моих глазах вырос. Образован, воспитан, красоты редкой. Вежливый мальчик, внимательный. Когда бы я его не попросила о мощи, всегда на него можно положиться. Была бы у меня дочка, не упустила бы я такого зятя; да-да, и не смейся…, – убеждала сваха хозяйку дома, – серьёзный парень, говорю тебе, обстоятельный, если что… – жизнь за девочку твою отдаст.

Ставит угощение девушка, а сама и думает:

– Что с того, что у них известная фамилия? Они у нас все известные, как принято считать. Дело-то не в фамилии, в человеке… И что-то не очень мне нравится, как дяци расхваливает их богатство. Неужели им так кичатся? Скорее всего это достаток, выставленный напоказ, что тоже им не в плюс.

То салат девушка подложит, то бульон в пиалы погорячее подольёт, да всё слушает гостью, да всё размышляет:

– Единственный сын, да ещё, если верить словам, красавчик-маменькин сынок, тут проблем не оберёшься, к тому же «временно не работает». В такой семье каждая конфетка из-под маминого ключа. Да-а-а…

Она аккуратно разлила чай по кружкам и поставила на стол.

Гостья продолжала неторопливо вести беседу, но девушка её уже не слушала.

– Зачем муж, который «если что» отдаст за меня жизнь? А если случай не представится…? – и она улыбнулась своим мыслям. – Разве такой нужен муж?… Нет. Муж каждый день должен понемногу отдавать жизнь своей жене, а жена – мужу. Вот, что мне надо, – и она незаметно подала знак матери, покачав головой.

Вот как бывает…

Долгие годы жили через один забор два соседа. Один был очень уважаемым человеком. Долго изучал ислам, стал муллой; а потом открыл школу и там преподавал основы арабского языка и чтения Корана.

А другой с малолетства не любил науки, да так и вырос-ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Всю жизнь он ездил на заработки, со временем приобщился к выпивке и даже семье стал обузой.

Так уж случилось, что и умерли оба соседа практически в один день. Проходит сорок ночей, и вот встречает мулла своего приятеля в раю и сильно удивляется:

– Как, Аюб, и ты здесь?

–И я, – отвечает довольный Аюб. – Хочешь знать, почему?

– Хочу, – с интересом признался Бейбот.

– Здесь я потому, что за всю мою долгую жизнь я ни разу не съел кусочка слаще, чем ели мои друзья, и ни разу не лёг на постель мягче той, которая была приготовлена пришедшему в мой дом гостю.