Имитация. Падение «Купидона»

Пролог

«– Мне кажется, что я понимаю теперь, зачем ты это делаешь.

– Ответ всегда был на поверхности, не так ли?

– Не разрушение было целью?

– Конечно нет. Мне жаль.

– Нет, не жаль.

– Я буду помнить. И он тоже.

– Этого мало.

– Это все, что я могу предложить тебе.»

Джером

Согласно наблюдениям криминальной психиатрии, большинство преступников испытывают нездоровую тягу к местам своих преступлений. Часто это связано с банальным желанием убедиться в отсутствии оставленных улик, но самые сдвинутые психопаты руководствуются совершенно иными побуждениями. Для них это место силы, вдохновения на новые зверства и возможность снова пережить испытанные ощущения. Для них выбранный путь – не более чем жестокая игра, которой они следуют раз за разом. Последствия не интересуют, важен сам процесс. Мы ничего не делаем просто так, каждое действие, даже самое импульсивное, несет за собой определенную цель. Маленькие дети шалят, чтобы вызвать реакцию взрослых. А взрослые, чтобы обратить на себя внимание общества, заявить о своём несогласии с установленными рамками, шокировать… или просто от скуки и ряда психологических отклонений.

Однажды в детском доме в России, когда меня в очередной раз поймали при попытке бегства, я заткнул в закрытом на ремонт туалете слив и включил воду. Я целый день возвращался туда снова и снова, стоял под дверями, ожидая увидеть растекающуюся из-под щели внизу лужу.

Зачем я это сделал? Хотел выразить протест или отомстить? Сейчас уже не важно. Никакой аварии не случилось. Видимо, кто-то из рабочих вовремя закрыл кран. Меня даже не наказали, и шалость сошла с рук. Но были и другие… Безнаказанность всегда ведет к новым нарушениям порядка, законов, устоев. По нарастающей. Это неизбежно и закономерно. К сожалению.

Есть ли какой-то потаённый смысл, затерявшийся в глубинах подсознания, в том, что спустя много месяцев я вновь оказался в Чикаго, на территории заброшенного завода, у того самого полуразрушенного цеха с покосившимися воротами, где впервые посмотрел в глаза своей случайной жертве? Я не знал ее имени, не запомнил черты лица и цвет волос, но моя память сохранила ее взгляд. Растерянность. Неверие. Облегчение. Она словно выдохнула, успокоилась. Смирилась, глядя в глаза смерти.

Ее вины не было. Срыв сделки, в которой обвинили Зака и девушку, был организован мной. Я мог остановить Логана и Крауза, мог признаться и занять место девчонки. Но не сделал этого. Я не понес наказания, и моя совесть нашла миллион причин, почему я не должен казнить себя за случившееся.

И да, вероятно, девчонку убили бы в любом случае.

«Я никогда не стрелял в людей», – сказал тогда ныне покойный Зак Морган. Да, не стрелял, но не всегда прямое попадание лишает жизни. Способов уничтожить человека бесконечное множество.

«Это не было убийством. Мы проявили милосердие», – чуть позже заявил мой заклятый дядя.

Тогда его слова и действия казались мне чем-то вопиющим, кощунственным, безжалостным, попирающим основы человеческого общества. Это случилось полгода назад или чуть больше.

Все изменилось.

Я никогда не стрелял в людей.

Но сегодня придется. И это никакое на хрен не милосердие.

Я просто должен.

Охрана, выставленная вдоль ворот с облупившейся краской, молчаливо расходится, пропуская меня внутрь. Немногословные и исполнительные, они не задают вопросов. В список должностных обязанностей не входит личное мнение в отношении тех или иных требований клиента. Я оставляю их снаружи, не нуждаясь в свидетелях и наблюдателях, и избавляя от косвенной причастности к событиям, которые совсем скоро станут еще одной вехой в моей непростой истории.

Мог ли я предположить, что окажусь здесь снова? В захламленном помещении, пропитанном сыростью и плесенью? Дизайнерский костюм, распахнутое пальто, грязный снег на ботинках. Перчатки, пистолет и сигарета. Новый вариант джентельменского набора.

Под ногами скрипят песок и разбитые стекла, в углах копошатся крысы. Полумрак разрезает свет одной единственной лампы, свисающей с высокого потолка, с которого осыпается штукатурка.

Ничего не изменилось с того момента, когда я был здесь в последний раз, кроме меня самого и девушки… совсем другой девушки. Не забившейся в угол случайной жертвы, а с хладнокровным спокойствием наблюдающей за моим приближением. Без сомнения, она знает, чем закончится наша последняя встреча, но я не вижу ни малейшего проблеска страха в бирюзовых глазах. Что это – железное самообладание, гордыня или уверенность в помощи своих покровителей? Или же новый виток хитроумного плана?

Ее взяли в аэропорту Цюриха, не встретив сопротивления, и доставили сюда без единой попытки к бегству, без слез и истерик. И у меня есть только «здесь и сейчас», чтобы выяснить причину ее равнодушия к происходящему.

Я останавливаюсь, когда между нами остается не больше десяти шагов. Ни волнения, ни напряжения, ни сомнения – ничего не осталось. Какой в них прок, если решение принято и не может быть обжаловано, отменено мольбами и оправданиями, которых я не услышу. Хочу ли я, чтобы она умоляла? В глубине души – да. Но Фей Уокер не из тех, кто сдается и признает вину, орошая щеки горькими слезами раскаяния. Чистосердечное признание не сработает, я и не жду его.

Я пришел не для того, чтобы судить ее, слишком поздно. У меня на руках вынесенный приговор, требующий исполнения. И не имеет никакого значения, что будет после. Я готов ответить по всем выдвинутым обвинениям, если они возникнут. Жестокая игра подошла к своему логическому завершению, и неважно, какой будет цена за вырванную зубами победу. Я заплачу любую.

Фей молчит, склонив голову набок, и в напряжённой тишине вокруг нас есть свое особое звучание. Тягостное, тяжелое, горькое, траурно-скорбное. Она вся в черном. Короткое вульгарное платье, плотные колготки, туфли на высоком каблуке, на лице яркий макияж. И в ней сейчас нет ничего утонченного и изящного. Фей похожа на ту, кем является на самом деле. Из ее губ вырывается пар, на бледных щеках вспыхивают розовые пятна. Приподняв спадающее с плеч кожаное пальто, девушка запахивает его на груди и прижимается спиной к покрывшейся инеем стене. Куски штукатурки отваливаются, обнажая кирпичную кладку, и с грохотом падают вниз, поднимая облако белой меловой пыли. Не разрывая зрительного контакта, подношу к лицу сигарету, зажимаю губами и прикуриваю, глубоко затягиваюсь, позволяя едкому дыму наполнить легкие, и медленно выдыхаю.

– Я имею право на последнее желание и последнюю сигарету? – глубоким чувственным голосом спрашивает Фей. Его сексуальные вибрации все еще действуют на меня. Все еще действуют.

Уголки ее губ вздрагивают, приподнимаясь в неестественной натянутой улыбке.

– Что-то одно, Фей, – отвечаю я. – Желаешь сигарету? – достаю еще одну из пачки. Она отрицательно качает головой.

– Хочу твою, – заявляет с ухмылкой, улыбка становится вызывающей, пошлой.

Я небрежно пожимаю плечами, делаю несколько шагов вперед и протягиваю ей свою сигарету, которую она берёт длинными красивыми пальцами.

Я не видел Фей курящей. Ни разу. Она позволяла мне увидеть ту часть себя, которой никогда не существовало. Надо признать, Фей Уокер непревзойдённая актриса, и сегодня она сыграет заключительную роль. Жаль только, что все места в партере пусты, а я здесь не в качестве зрителя.

Между нами молчание и дым, и пропасть невысказанных бесполезных слов. Идеальное место для последнего крушения надежд, осыпавшихся растрескавшимися осколками, хрустящими под ногами. Я выбрал правильные декорации для финальной сцены. Не так давно она сказала, что у нас никогда не было шанса, но осознание истинности услышанных тогда слов пришло чуть позже, когда я прочел отчет, и Бернс одну за другой выкладывал фотографии на стол… Я ни за что бы не поверил, если бы не увидел своими глазами.

– Сколько у меня времени? – интересуется Фей, нарушая фатальное густое молчание. Я бросаю под ноги окурок и достаю следующую сигарету.

– Пока не истлеет. Я не буду спешить, – мой взгляд опускается на ее пальцы, изящно сжимающие голый почерневший фильтр. Ее бесстрашие и уверенность вызывают легкое недоумение с примесью злости.

– И не будет никаких вопросов? – выгнув бровь, бесстрастно ухмыляется Фей.

– Я знаю ответы на все, кроме одного. Но если ты нуждаешься в исповеди, то пожалуйста, у тебя есть полторы минуты.

– У тебя будет возможность выслушать мою исповедь, Джером.

– Сомневаюсь.

– Поверь мне на слово.

– Никогда.

– У тебя нет выбора.

– Мне не нужны твои оправдания.

– Я не собираюсь оправдываться.

– Одна минута, Фей.

– Сражаться с женщиной – очень по-мужски, Джером, – саркастически произносит она. Я не собираюсь спорить. У нас слишком мало времени, чтобы тратить его последние капли на бессмысленные склоки.

– Ты не женщина, Фей. Ты чудовище, – сообщаю, прищурив глаза.

Она смеется хрипло, приглушенно, иронично.

– Он не придёт, Фей. Никто не спасет тебя, – произношу я резким тоном, и улыбка застывает на ее губах. В глазах цвета лазури мелькают растерянность и сомнение, пробиваясь сквозь стены самообладания. Всего мгновение, и она прячет неуверенность за толстым слоем льда.

– Ты бы не посмел, – недоверчиво качает головой, бросая фильтр под ноги. Я выпускаю колечки серого дыма, склонив голову к плечу.

– А я ничего и не сделал. Это ты убила его! – достаю из кармана пальто кольт, ощущая тяжесть убийственного металла в руке, обтянутой кожаной перчаткой.

Фей медленно опускает на оружие свой взгляд. По-прежнему невозмутима. И когда наши глаза встречаются, мне даже кажется, что я вижу в них любопытство. У нее есть еще тридцать секунд, чтобы узнать официальную версию.

– Из этого пистолета. Вы встретились здесь, чтобы обсудить свои планы, поспорили и не сошлись во мнениях. Спонтанная ссора, закончившаяся трагически для обоих. У Логана сдали нервы, его можно понять. Столько трагедий навалилось. Гибель сына. Скандал с дочками-наркоманками, крах бизнеса.

– Думаешь, что все предусмотрел?

– Его труп в багажнике автомобиля, – сообщаю, ударяя кольтом по бедру. – Знаешь, ты ошиблась, Фей. Просчиталась. Я все-таки обошел всех, на кого ты работала.

– Нет. Ты заблуждаешься, – она качает головой, окидывая меня печальным взглядом, в голосе звучит сожаление.

– Тройная игра, Фей. Не надейся, что мне неизвестно, кто еще руководил твоими действиями. Ты все время ставила не на тех игроков.

Она вскидывает подбородок, и теперь я вижу в глазах напротив подобие заинтересованности, сменяющееся пониманием, смирением.

– Он не боится смерти. Нельзя победить того, кто уже приговорен, – произносит опустошенным голосом.

– Я знаю.

– У тебя остался один вопрос. Последний.

– У тебя не осталось времени, – я показываю обуглившийся фильтр. Ее улыбка становится шире, соблазнительнее, взгляд глубже. И я снова вижу ту девушку, которую встретил на приеме сенатора. Вечность назад. На самом деле какие-то полгода. Она ослепила меня, свела с ума и сделала все, чтобы уничтожить. Почти справилась.

– Зачем? – вырывается у меня, прежде чем я успеваю понять, что снова поддался на ее провокацию. Фей приоткрывает полные губы, глубоко вдыхая, и сейчас я вижу проблески эмоций на красивом лице, боль в расширившихся от страха зрачках.

– Месть, деньги, расчет. Это твои варианты? Ни один не верен. Как бы дико ни звучало, но все, что я делала, было из-за тебя и отчасти ради тебя, – произносит она с настолько искренним выражением лица, что первые две секунды я пытаюсь вникнуть в смысл прозвучавших слов повторно, решив, что ослышался. С моих губ срывается нервный смех.

– Хорошая попытка, Фей. Но Зак был прав, ты совершенно ненормальная.

– Мужчины любят безумных женщин, – не моргнув глазом, улыбается Фей и мгновенно меняется в лице. – Надеюсь, ты найдешь силы простить себя и защитить то, что тебе дорого. Я знаю, как ты ценишь семью. Не меняйся. Береги… – севший от холода голос срывается, задрожав. И прищурив глаза, я пристально смотрю в ее мгновенно посеревшее осунувшееся лицо.

– Ты говоришь мне о семье? Ты? – спрашиваю, задохнувшись от лицемерия когда-то до безумия любимой женщины. Бирюзовый взгляд становится прозрачным, холодным, обреченным. – После того, что сделала с нами?

– Гектор умер счастливым, – неожиданно произносит она. – Есть люди, которые устали жить и не видят смысла продолжать… Их легко узнать по глазам, жестам. Возраст не имеет никакого значения, если не осталось ничего, за что можно цепляться. Удивительно, как он не узнал меня. Полумрак, парик и немного виски. Ему нельзя было пить, но он так хотел понравиться незнакомке.

– Заткнись, – стиснув челюсти, яростно бросаю я.

– Он был девственником, – продолжает сука с блуждающей улыбкой. – Представь себе? В восемнадцать лет. Ключевое слово был. Как и его сестра. Филли Бойл. Так нелепо проколоться мог только ты. И эта дурочка. Целомудренные дети детектива Спенсера, – Фей резко рассмеялась. – Мы портим все, к чему прикасаемся. Но я не сожалею, Джером. Невинных людей не существует, а на войне не обойтись без случайных жертв. Но она не была случайной. Я слишком часто бывала на ее месте, пока от меня прежней ничего не осталось. И никто не рвался убивать за меня.

Я поднимаю руку, сжимая кольт, и наши вспыхнувшие взгляды встречаются. Она вскидывает голову, пытаясь выглядеть сильной, несокрушимой. Но я чувствую страх, он осязаем. Никто не хочет умирать молодым. Сердце бьется оглушительно громко, но во мне нет сомнений, когда я взвожу курок. Ее глаза – бездонные океаны, охваченные штормом. Бушующие волны клокочут и пенятся, затягивая в свой омут. Однажды мне приснилось нечто похожее. Сон, в котором я победил океан….

– Наверное, ей повезло больше, а я… я заслужила. – выдыхает она сквозь сжатые побелевшие губы.

Это правда. Она заслужила, но я еще помню, как любил ее, и как больно было вырезать собственное сердце, чтобы избавиться от яда, отравившем меня насквозь.

Я еще помню, как верил, что Фей – мой единственный шанс на счастье.

Я помню наши обещания, которые не сдержали, и первую неокрепшую любовь, которую предали. Общее прошлое мелькает сейчас между нами сменяющимися горько-сладкими воспоминаниями, смазанными поблёкшими кадрами, пропитанными обманчивой страстью, разочарованием, несбывшимися мечтами.

«– Когда-нибудь мы уедем отсюда, Фей. Только ты и я. Купим домик на берегу океана, поженимся, ты родишь мне детей, и мы будем счастливы.

– И что это за чудесное место?

– Мы назовем его рай. Рай для Фей. А где оно будет? Какая разница, главное, чтобы вместе.»

Что из этого было правдой? Может быть, мы оба заблуждались. Или наивно верили, что день, когда не останется никаких преград, настанет. И будет свадьба, берег океана, просторный дом с распахнутыми окнами. И рай для Фей такой, какой она нафантазировала.

Я снова не сдержал своих обещаний. И ей есть в чем упрекнуть меня. Никакого рая, Фей. Тебя ждут в абсолютно противоположном месте.

Я спускаю курок, не отводя взгляда до самой последней секунды, удерживая ее в мире разрушенных иллюзий, улавливая в переливе эмоций облегчение, отрицание, сожаление и любовь, как ни странно, любовь. Я бы хотел сказать, что испытываю потрясение, скорбь, боль, но ничего нет. Пустота. Я забрал ее жизнь, но это слишком мизерная цена за то, что она со мной сделала…

Выпущенная пуля отбрасывает женское тело назад, впечатывая в стену. Идеально ровное отверстие. Никакого уродства. Аккуратная быстрая смерть в грязном полуразрушенном цехе. Я опускаю взгляд и слышу, как она падает. Это не страшно. Не больно. Мысленно я убивал ее сотни раз за последнюю неделю. Мысленно я пытал ее и разрывал на части каждую минуту, когда пускал в свои мысли.

«Надеюсь, ты найдешь силы простить себя и защитить то, что тебе дорого.»

Ты была чертовски права, Фей. Именно это я собираюсь сделать, когда разберусь с последним фигурантом грандиозной аферы.