Что такое Великобритания

Шелковые пэры

Кафе «Гугиз» расположено в самом центре Фолкстона, на Рандеву-стрит. Переехав в этот город из Лондона одиннадцать лет тому назад, я поначалу посмеивался над такими названиями: тоже мне французы выискались! Но потом выяснилось – именно так! Как раз и выискались! Теперь-то я уже понимаю, что Франция не только физически близка, но она – и в душе, и в генетическом коде города, как, впрочем, и всей Англии. Долгое, очень долгое время две страны были во многих отношениях единым целым. Это ощущение надо было с себя еще сбросить: думаю, что это случилось только после так называемой Столетней войны в XIV–XV веках. Но лишь в 1801 году Георг III формально отказался от титула французского короля, который носили его предшественники.

Победив Францию в себе, Англия стала тем, чем стала, но не до конца оторвалась от родственной породы. Так поссорившийся, даже совсем порвавший с сестрой брат нет-нет, да и покажется вдруг похожим на нее, или в голосе внезапно прозвучит знакомая интонация, или жест выдаст забытое было родство.

Новейшая история города Фолкстон – это история французской гугенотской семьи де Бувери, члены которой получили в Англии высшие аристократические титулы. Рэднор, Плейделл и Бувери – это все имена одного и того же рода. Множество названий в городе так или иначе связано с этой семьей: я и сам живу на улице, названной в ее честь (Рэднор-парк-роуд), а из окна моего кабинета открывается великолепный вид на одноименный парк и живописные окрестные холмы. А всего в пяти минутах ходьбы от моего дома, за железнодорожной станцией, словно спрятанный в низине от посторонних глаз – небольшой, но фантастически элегантный парк во французском стиле – Кингзнорт-Гарденс. В 1928 году лорд Рэднор подарил парк городу, и с тех пор он поддерживается в идеальном состоянии. Но вот что интересно: это именно типично французский, а не английский парк-сад: сплошные прямые линии аллей, строго симметричные клумбы, деревья и прудики. Замечательный розарий, но все кусты посажены на одинаковом расстоянии друг от друга, оттенки розового, желтого и белый цвет различной степени бледности чередуются явно в соответствии с некоей системой. А классический английский сад – он принципиально иной. На первый взгляд, хаотичный и диковатый, вернее, искусно притворяющийся таковым. И кое-кто (я, например) усматривает в этом отличии нечто крайне важное, значительное и символичное. Мне кажется, это многое говорит об английском национальном характере и его кардинальном несовпадении с характером родственников – соседей по географической карте.

Вильям де Бувери бежал в Англию из французского города Лилль в XVI веке, спасаясь от гугенотских погромов. А куда еще ему было бежать? Здесь тогда уже традиционно давали прибежище гонимым. И вообще – вот она Англия, рядышком, через пролив. Если где-то прятаться, пережидать, так здесь, конечно. Как множество людей до и после де Бувери, я вовсе не планировал оседать здесь навечно.

В 1992 году приехал максимум на полгода – так мне тогда казалось. Потом дела мои с английской газетой «Файнэншл таймс» затянулись на пару лет. А затем начались осложнения семейные и несемейные, предложили мне двухлетний контракт на Би-би-си – разве не идеальное, пусть и временное решение? Но работа и новая, вторая, теперь уже английская, журналистская карьера шли неплохо, возвращаться на родину было особенно некуда… И вот остался, кажется, уже навсегда…

За четыреста лет до меня Вильям де Бувери совсем неплохо освоился в новой для него стране. Бизнес пошел прекрасно, он быстро разбогател на торговле шелком, основал купеческую династию. Его потомок пробился в парламент, стал крупным политическим деятелем и удостоился первого титула – виконта Фолкстонского, поскольку к тому моменту был владельцем немалых земельных наделов в нашем городе. Города Лилль с наших холмов не разглядеть, но французский берег в хорошую погоду виден прекрасно. Настал момент, и Рэдноры построили вдоль моря потрясающую набережную Лиз (The Leas) – одну из самых красивых и элегантных не только в Англии, но, пожалуй, и во всей Европе. Здесь, конечно же, установили подзорную трубу, чтобы легче было любоваться прекрасной Францией.

Одна почтенного возраста жительница города с удовольствием, даже с наслаждением вспоминала, как в двадцатые годы весь местный бомонд (средний класс на самом деле) выходил в выходные прогуляться на набережную Лиз – на людей посмотреть и себя показать. Приятно, красиво, действует умиротворяюще, да и для здоровья полезно подышать морским воздухом. За порядком и благонравием часто следил сам лорд Рэднор – большой был педант.

Вообще-то прогулками по-над морем некоторые активно занимаются и в XXI веке, да и набережная стала еще прекраснее с тех пор. Но нынешний лорд Рэднор уже не дежурит, бдительно следя за тем, чтобы леди и джентльмены были пристойно одеты, чтобы вели себя соответственно благодати и красоте вокруг.

Набережная давно стала собственностью города, Рэдноры больше не имеют права здесь командовать, да и вряд ли нынешнему эрлу подобное придет в голову.

Но эрлами – то есть графами – де Бувери стали не сразу. Для начала получили наследственный титул «виконт» и только в следующем поколении поднялись еще выше, достигнув нынешних головокружительных высот. Эрлы Рэдноры стали пэрами, то есть получили передающееся по наследству место в палате лордов. Вошли в высшую английскую аристократию. И сегодня уже девятый эрл Рэднор, 1955 года рождения, возглавляет эту влиятельную английскую семью, а заодно и покровительствует нашему городу, в котором он по-прежнему имеет существенные материальные активы.

Зовут лорда Джейкоб. Так уже повелось у них в роду: почти все лорды Рэдноры (они же Бувери-Плейделлы) поочередно то Вильямы, то Джейкобы. И так уже на протяжении девяти поколений! Нечасто встречается подобная верность именам своих предков.

Поразила меня и другая традиция этой семьи, о которой я узнал совсем недавно и случайно. Оказывается, лорд Рэднор, так же как и его отец, дед, прадед и так далее, возглавляет благотворительную организацию, издавна именующуюся «Французским госпиталем». Но больницы как таковой там давно уже нет, а под этим названием функционирует комфортабельная богадельня на свежем воздухе. Она предназначается для потомков эмигрировавших из Франции гугенотов. Но не любых потомков, а только тех из них, кто впал под конец жизни в нужду. Лорд Рэднор, а также еще несколько англичан с гугенотскими корнями, чье материальное положение беспокойства не вызывает, жертвуют немалые средства на то, чтобы обеспечить этим старикам достойную жизнь.

Интересная история, не правда ли? Иностранцы, приверженцы чужой церкви, да еще купцы, то есть торгаши. И вдруг – такие громкие дворянские звания, принадлежность к высшим аристократическим кругам. Неужели подобнее было возможно в Европе? Насчет континента не уверен, а вот в Англии случай не то чтобы типичный, но и далеко не единственный, а потому никого здесь особо не удивляющий.

Много таких примеров можно было привести – как высшее дворянство, словно губка, всасывало в себя способных и успешных чужаков, обеспечивая и приток свежей крови, и тихую, неприметную, мирную трансформацию общества, нереволюционную, постепенную смену элит…

Я вот недавно любовался Ланкастер-хаусом – одной из самых красивых и величественных резиденций в центре Лондона, в королевском районе Сент-Джеймс. Тем самым зданием, про которое пораженная королева Виктория заметила: «У меня такое чувство, что я угодила из простого дома во дворец». И правда при виде большого зала приемов дух захватывает: такое изящество и величие в одно и то же время. Вот она где, подлинная имперская мощь, а вовсе не в суперскромном домике под номером десять на Даунинг-стрит, где живет и работает премьер-министр. Даже смешно сравнивать.

И решил я поинтересоваться, почему дом-дворец так называется? Наверное, кто-нибудь из ланкастерской королевской династии построил его во времена седой древности? Оказывается, ничего подобного.

Выяснилось, что некий Уильям Ливер из города Ланкастер невероятно разбогател на торговле мылом – и тем самым обеспечил себе место в аристократических рядах. Стал сначала бароном, а потом и – бери выше! – виконтом, получил место в палате лордов. Купил знаменитый дом, называвшийся в то время Стаффорд-хаусом в честь предыдущего владельца, перестроил, придал ему еще больше блеска – и переименовал в честь своего родного города.

Одно время здесь помещался Музей Лондона, но вот уже много лет особняк принадлежит Форин Офису, местному МИДу, и там устраиваются самые торжественные мероприятия, вроде совещаний «Большой семерки» («восьмерки»), проводят пресс-конференции самые важные гости, например иностранные президенты.

В Фолкстоне, конечно, нет своего Ланкастер-хауса, но есть немало красивых домов в классическом стиле и пара могучих красного камня дворцов, а также совершенно великолепные парки, сады и набережные. В огромной степени это заслуга Рэдноров, почти все было построено и создано на их деньги и затем подарено городу.

По-моему, история рода Плейделлов-де Бувери, этих добравшихся до головокружительных высот чужаков и торговцев, показательна и символична. Она помогает понять глубинную суть английской жизни, странную, отличную от континентальной, судьбу страны, менталитет ее жителей.