Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 1
Царящая на западе весталка.
Эльфрида Суонкорт была молодой особой, чувства которой всегда можно было легко прочесть по ее лицу. Постичь же саму природу ее чувств, кои претерпевали изменения с неспешным ходом времени, было дано лишь тем, кто своими глазами видел события, что повлияли на всю ее жизнь.
Характер ее был соединеньем весьма удивительных черт, уникальность которых, как бы там ни было, составляло скорее их сочетание, чем сами сии отдельные черты. По правде говоря, вам не открывались особенности и суть ее характера, когда вы вели с ней беседу; и сие чарующее уменье удерживать собеседника от непосредственного изучения ее нрава заключалось не в скрадывающем действии прекрасных манер (ибо ее манеры были детскими и едва-едва сформировались), но в милой легкомысленности самих ее наблюдений. Она всю жизнь прожила в сельской тишине – monstrari digito праздного люда не льстило ее самолюбию, и к девятнадцати-двадцати годам она обладала не большей опытностью в сфере общения, чем живущая в городе юная леди пятнадцати лет.
Однако одну ее отличительную черту вы замечали непременно: то были ее глаза. Любуясь ими, вы смело выносили суждения о ее натуре; не было нужды вглядываться дальше: сама ее душа представала пред вами.
Ее глаза были синими; синими, как осенняя даль – синими, как та синева, что пролегает между очертаньями далеких холмов и лесистыми косогорами, на кои мы смотрим ясным сентябрьским утром. Отуманенная и прохладная синева, что не имеет ни глади, ни начала, и взгляд этих глаз устремлен скорее ВГЛУБЬ, чем ВОВНЕ.
Что до ее манеры держаться, то она не подчиняла себе окружающих, она всегда вела себя нерешительно. Бывают женщины, способные заполонить собою всю банкетную залу, а Эльфрида обладала не большей покоряющей силою, чем обычный котенок.
Эльфриде была свойственна особая задумчивость, такая же, что сияла на лике «Мадонны в кресле», но без ее экстаза: теплота и душевность черт женщины этого типа, самых узнаваемых у красавиц Рубенса – и смертных, и бессмертных, – только без избытка плоти, присущего его моделям. Характерное выражение женских лиц на картинах Корреджио – отражение неких тоскливых мыслей человеческих, что таятся в душе слишком глубоко, чтобы излиться в слезах, – порою и это было ей свойственно, но, как правило, в необыкновенных обстоятельствах.
Можно сказать, что поворотным пунктом в жизни Эльфриды Суонкорт, после которого заструились глубинные воды нашего повествования, стал тот зимний день, когда она, очутившись в роли хозяйки дома, столкнулась лицом к лицу с молодым человеком, коего никогда не встречала прежде, более того, она смотрела на него с любопытством и интересом Миранды, коими до сих пор не удостаивала ни единого смертного.
Именно в этот самый день ее отец, вдовый священник в омываемом морем приходе на окраинах Нижнего Эссекса, страдал от приступа подагры. Когда она отдала слугам все необходимые распоряжения по хозяйству, Эльфриду одолело беспокойство, и она не единожды выходила из комнаты, поднималась на верхний этаж и стучалась в дверь отцовской спальни.
– Входите! – всякий раз отвечал сердечным тоном доносящийся оттуда голос.
– Папа, – сказала она, улучив минуту, обращаясь к краснолицему красивому мужчине лет сорока, внушительной комплекции, что пыхтел и шипел, как закипающий чайник, возлежа на кровати, будучи облачен в халат, и у коего время от времени вырывались невольные восклицания первого слога или слогов неких выражений, что были на грани ругательства. – Папа, ты сможешь спуститься вниз сегодня вечером?
Она говорила на повышенных тонах: он был глуховат.
– Боюсь, что нет… у-у-уф!.. очень боюсь, что я не смогу, Эльфрида. Уф-уф-уф! Я не могу вынести веса даже носового платка на этом ужасном пальце, что уж там говорить о чулке или туфле… Уф-уф-уф! Ну вот, снова начинается! Нет-нет, я встану не раньше завтрашнего утра.
– Тогда я надеюсь, что этот человек из Лондона не приедет, в противном случае просто не знаю, что я с ним буду делать, папа.
– Ну, стало быть, это будет очень неловко, можно не сомневаться.
– Я не думаю, что он приедет сегодня.
– Почему?
– Потому что ветер уж так воет!
– Ветер! Что у тебя за мысли, Эльфрида! Виданое ли дело, чтобы ветер хоть раз остановил мужчину, если тому требуется выполнить задуманное! И еще эта моя подагра разыгралась ни с того ни с сего!.. Если он приедет, ты должна проводить его ко мне наверх, затем накормить и уложить спать где-нибудь. Боже мой, сколько же со всем этим хлопот!
– Должна ли я предложить ему поужинать?
– Будет слишком тяжело на желудок для уставшего человека в конце утомительного пути.
– Тогда чай?
– Слишком мало, недостаточно.
– Значит, ранний ужин с чаепитием? Холодная дичь, пирог с зайчатиной, пироги с начинкой и прочее.
– Да, ранний ужин с чаепитием.
– Должна ли я разливать ему чай, папа?
– Конечно, ведь ты хозяйка дома.
– Что! Провести столько времени с незнакомцем, словно мы давно друг друга знаем, и никого рядом, кто бы нас представил?
– Это все вздор, дитя, насчет представления; ты не настолько глупа, чтобы этого не понимать. Практический человек, делец, усталый и голодный, который этим утром поднялся с первыми лучами зари, чтобы добраться до нас, едва ли будет склонен вечером вести беседы да сотрясать воздух любезностями. Все, в чем он будет нуждаться, это пища и кров, и ты должна проследить, чтобы он все это получил, поскольку я прикован к постели и попросту не могу это сделать сам. Надеюсь, тут нет ничего ужасного? Голова у тебя забита самыми необыкновенными фантазиями потому, что ты читаешь слишком много романов.
– Ах нет, ничего ужасного нет в том, что есть простая дань необходимости, вот как сейчас. Но, видишь ли, ты же всегда был рядом, когда к нам на ужин приходили гости, даже если они были наши знакомые; а этот непонятный человек, делец из Лондона, он, быть может, подумает, что это очень странно.
– Очень хорошо, пусть его.
– Он партнер мистера Хьюби?
– Мне кажется, вряд ли; впрочем, может, он и партнер.
– Скажи, сколько ему лет?
– Этого я не знаю. Ты можешь взглянуть на копию моего письма к мистеру Хьюби и его ответ, что лежат на моем письменном столе. Прочти оба письма – и будешь знать о госте ровно столько же, сколько и я.
– Я их прочла.
– Что ж, тогда к чему задавать вопросы? В письмах содержится все, что я о нем знаю. Ай-ай-ай!.. Чтоб тебя черти взяли, молодая негодница! Не клади на ногу ничего! Я и веса мухи сейчас не вынесу!
– Ох, папа, я прошу прощения. Я позабыла; я думала, что тебе, быть может, холодно, – сказала она, поспешно убирая плед, который набросила было на ноги страдальца; и, дождавшись, пока чело ее отца прояснится после причиненной ему неприятности, она выскользнула из его комнаты и снова спустилась вниз.
