Превратности судьбы

Глава 6. Вопросы и ответы

Знали бы вы, как нелегко признаться в том, что когда-то совершил. Даже если это не преступление, не предательство, не подлая измена. Да просто так сложилась жизнь, просто так, а не иначе распорядилась мной судьба. Что тут поделаешь?

Вот и с Полиной, вроде бы убеждаешь себя, что иначе поступить не мог, а потом вдруг словно бы тяжкий груз навалится на тебя, так что дыхание перехватит и что-то неумолимо сдавит сердце. И вынужден выслушивать о себе такое, в чём даже при куда более грустных обстоятельствах не признаётся никто и никогда. А в результате происходит бог знает что, и даже выспаться как следует не успеваешь.

В последнее время, что в глубоком сне, что наяву, на меня накатывает что-то непонятное. Я даже слышу чьи-то голоса. А стоит мне закрыть глаза, как перед мысленным взором возникает совсем не то, что меня на самом деле окружает. И будто бы я это, и вроде бы уже совсем не я. Мысли и желания какие-то необычные, прежде ничего такого меня не посещало, ну разве что совсем чуть-чуть. А тут ведь целый ворох мыслей и проблем – ума не приложу, и откуда что берётся?! В конце концов, должно же быть этому логическое объяснение, однако никто ничего не говорит, да и мне самому ничего путного в голову так и не приходит. Вот и остаюсь в полном на этот счёт неведении, но ведь и то верно, что с таким тяжёлым багажом проблем, с таким обилием мучительных вопросов спокойно жить нельзя. И вот уже открыл глаза, но по-прежнему ничего не понимаешь.

А между тем со стороны кухни потянуло запахом яичницы и ароматом свежемолотого кофе. Удивительное дело, не мог же я за ночь настолько раздвоиться, поделившись частицей своего «я» с неким воображаемым двойником, чтобы одновременно лежать в постели и готовить себе завтрак. Успокаивало отчасти то, что кофе я по утрам не пью, ну нет такой потребности. С другой стороны, это означало, что в моей квартире присутствует кто-то чужой, либо наоборот – я нахожусь в неизвестной мне квартире. Впрочем, так это или не так, проверить не составляло особого труда. Я мельком глянул на противоположную стену, затем боковым зрением налево – да, всё на месте. И «Одинокий пианист» по-прежнему играет джаз, а странные, полуобнажённые фигуры всё также находятся в плену «Психоанализа». Для непосвящённых – там висят мои картины, в некотором роде, образы далёких, полузабытых лет.

Итак, судя по всему, у меня гостья. А поскольку не подаёт завтрак прямо мне в постель, мы с ней ещё не достаточно близки, чтобы заниматься любовью, одновременно поглощая яичницу и бутерброды с кофе. Тут неизбежно возникает вопрос – а кто в таком случае это может быть? Впрочем, подобные задачки решаются элементарно просто. Я потянулся, помассировал себе немного руки, шею, грудь, после этого не торопясь откинул одеяло и стал выбираться из постели, одновременно засовывая ноги в шлёпанцы. И лишь затем, в чём был, то есть в голубых сатиновых трусах отправился выяснять, что там и как, на кухню. Сразу скажу, что после недавно случившегося разочарования с некой Томочкой, ничего хорошего от посещения даже своей собственной кухни я не ожидал.

За сервированным к завтраку столом сидела юная леди в моей любимой, динамовской футболке, которая, подчёркивая некоторые особо выдающиеся особенности девичьей фигуры, целомудренно прикрывала верхнюю часть ног. Надо признать, всё, что я увидел, было сделано со вкусом, то есть именно так, как полагается – и сервировка, и яичница-глазунья из четырёх яиц на пышущей жаром сковородке. И даже светлая чёлка моей гостьи вполне гармонировала с интерьером кухни, в основном выдержанном в бежево-коричневых тонах с отдельными вкраплениями оранжевого и бледно-зелёного. Сама же гостья, изящно подперев рукою голову, выжидательно смотрела на меня.

– Доброе утро! Если не хочешь, чтобы кофе остыл, тогда поспеши, пожалуйста.

Какое отношение к приготовленному кофе имел предстоявший мне утренний туалет, я так и не осознал, видимо, спросонья это трудно сделать. Но было ясно, что чаю мне сегодня не видать и даже для бритья времени уже не оставалось. Что ж, тем хуже для неё, ну а я без утреннего поцелуя как-нибудь да обойдусь – по правде говоря, не одобряю я все эти телячьи нежности. Наскоро сполоснув лицо и надев рубашку, я присел за стол.

Интересно, надо ли мне первым представляться или же она сама своё имя назовёт? С некоторых пор я стал замечать, что по утрам у меня случаются провалы в памяти. Можно предположить, это оттого, что плохо спал, либо насыщенный событиями сон смешал всё в кучу, так и не связав отдельные фрагменты впечатлений в некие безвредные для моего сознания сюжеты. Итак, а что же будет дальше, пытался я угадать, кусок за кусочком отправляя в рот горячую глазунью.

– Вкусно? – неторопливо прихлёбывая кофе, поинтересовалась Лулу.

Ну да, конечно… То есть, именно так я и ответил. Но если вы решите, что после того, как я всё вспомнил, сразу расхотелось есть, тут-то вы уж точно ошибётесь, поскольку ничто так не возбуждает мой аппетит, как неразгаданная тайна или незавершённое расследование. К слову, именно на этот случай я и таскаю с собой на работу бутерброды. А вы что думали – неужели и впрямь поверили, будто меня там из рук вон плохо кормят?

Так вот, переходя от гастрономических изысков к проблемам личного характера, перво-наперво следовало определить – моя ли это дочь? И если так, то зачем она сюда явилась? Впрочем, ответ на чётко сформулированный вопрос вполне мог повлиять на то, смогу ли я поверить в остальное, потому как самое надёжное средство выяснения истины – это поймать подследственного на противоречиях, иными словами, вынудить к тому, чтобы он неопровержимо свидетельствовал против самого себя…

Ну что за дела! Нет, всё-таки не выпив с утра чаю, я способен исторгнуть из своей утробы лишь форменную чепуху. Надо же и то понимать, что кофе я пью по ночам, когда это требуется для работы. Отсюда и все эти экзерсисы насчёт клиентов с их невыносимо надоевшими противоречиями – то есть просто-напросто срабатывает чисто профессиональный интерес. Здесь же ситуация в корне отличается от вполне привычной. Вот и думай теперь, что делать и что бы такое предпринять – эти самые вопросы и вертелись в моей голове, пока я допивал понемногу остывавший кофе.

Собственно говоря, всё, что требовалось сейчас, это просто продолжить диалог, поскольку Лулу, похоже, исчерпала свой запас банальных фраз, необходимых для поддержания застольной, ничего не значащей беседы. Что же касается меня, то для того, чтобы я с утра связал хотя бы пару слов, требуются усилия неимоверные и даже не столько от меня, сколько от предмета моего внимания. То есть я сам всего лишь готовился к тому, чтобы внимать. Внимать – это потому, что вроде бы с моей стороны всё, что только можно, было ещё накануне сказано.

И тут вдруг Лулу задала неожиданный вопрос:

– Я тебе нравлюсь? – и сделала грустное, слегка задумчивое лицо.

С чего бы это? Вот так вот я сижу, смотрю на неё и не могу понять, то ли я сплю и вижу сон, то ли наяву всё происходит. И снова она повторяет эти дивные слова:

– Я тебе нравлюсь?

А я повторяю тоже, но уже вслух:

– С чего это ты?

– Я же вижу, как ты мучаешься.

Господи! Ну и о чём ещё тут нужно говорить? Взять бы её под белы рученьки и в койку! А потом… И вот когда явь кончится, начнётся снова сон. Или же нет, наоборот, прекрасный сон вдруг обернётся мерзкой явью. И ощущаешь себя полным и окончательным подонком. К вашим услугам, господа!..

Однако какие только видения не возникают в этой бедной голове! Я даже иногда задумываюсь, а всё ли у меня с головой в порядке? К несчастью, заболевший разум не может сам распознать свою болезнь. Впрочем, все эти то ли придуманные мной, то ли сами собой возникшие видения оказываются здесь совершенно ни при чём.

На самом же деле, я был просто потрясён – оказывается, всё-то девчонка понимает и, возможно, даже гораздо лучше, чем могу понять я. Трудно было предположить такое в её возрасте, но не в том ли дело, что Лулу пошла в отца? Речь, конечно, идёт о психологии, о способности разобраться в характерах и желаниях людей. Но тогда почему она не раскусила этого Антона? Разве что жизнь заставила ему поверить. После таких догадок или, если хотите, довольно убедительных предположений, мне стало грустно. Самое время было закурить.

– Видишь ли, в чём дело, – эти очень умные, весьма значительные слова, затянувшись, как следует, «голуазкой», я с трудом выдавливал из себя, по ходу монолога прислушиваясь к произносимым звукам и пытаясь сообразить, что бы ещё такого ей сказать. Но более всего я озаботился тем, как это вымученное мною красноречие отзовётся, то есть как отреагирует на него Лулу. – Так вот, люди с такими взглядами, какие примерно у меня, очень ценят свою личную свободу. Точнее, то не вполне внятно выраженное ощущение, которое можно было бы этим словом обозначить. И вот приходишь ты, причём появляешься передо мной, надо сказать, очень, очень странным, если не сказать, экстравагантным образом, отчего даже возникают некоторые подозрения, а потом вдруг заявляешь: «Здравствуй, папа! Я твоя дочь!» Ну согласись хотя бы, что с таким резким изменением в привычной обстановке любому человеку нелегко бывает свыкнуться.

В общем, если по сути, то я так и не решился ответить на её вопрос. Прежде всего, потому, что сам в себе, в своих ощущениях ещё разобрался не достаточно. Что делать, но иногда правда оказывается куда опаснее, чем самые лживые слова. Вполне возможно, что и Лулу примерно так же рассуждает. Ну говорю же, вся в отца! Однако ограничиваться одними недомолвками – так не полагается.

– Итак, каким образом ты попала именно на мой этаж? С какой стати сразу же заговорила по-английски? И, наконец, откуда у тебя взялся этот малороссийский выговор, чёрт его возьми?

Произнося эти слова, я даже сам был себе не рад. И дело даже не в том, что с малороссийским выговором на английском языке говорить совершенно невозможно. Однако в какое же положение я поставил симпатичную девицу? Вот сейчас, поняв, что разоблачена, она уйдёт, а я опять останусь при своих. И всё, что предстоит мне в ближайшей перспективе, это заглядываться на чужих подруг и подбирать на улице беспризорных шлюшек вроде Томочки. Не лучше ли было бы просто признать в Лулу свою дочь и на этом, хотя бы на сегодня, успокоиться?

Но к моему удивлению, Лулу после моих слов ничуть не возмутилась, и не устроила скандал, и даже не заплакала. Только повела легонько головой в сторону окна и едва заметно улыбнулась.

– Какое утро замечательное! – эти удивительно простые, добрые слова словно бы выпорхнули сквозь чуть приоткрытые губы из её крохотного рта и тут же рассеялись в пространстве, предварительно вызвав многочисленные отражения от стен, от потолка. И продолжали звучать даже тогда, когда на самом деле слышалось лишь слабое её дыхание, да ещё глухие звуки, издаваемые моим сердцем.

Впрочем, должен признаться, что этих своих вопросов я так и не задал, и потому реакция на них Лулу явилась всего лишь плодом моего воображения. Но я уже готов был поверить в то, что я спросил, а она ответила. Да, я был готов простить ей всё! И ту, ничем не объяснимую встречу в лифте, и поначалу вульгарный макияж. И даже закрыть глаза на некоторую неряшливость в её одежде я бы тоже согласился. Только бы продолжалось это наше свидание, только бы Лулу снова произносила эти свои волшебные слова, а я бы слушал её, покуривая сигарету и мысленно воздавая хвалу необыкновенному, чудеснейшему утру. Правда, вот именно это оказывалось не совсем так. Во-первых, потому что на смену утру давно уже пришёл день, да и с чудесами в наше время всё обстоит не так-то просто.

Не просто, потому что невозможно всё отыграть назад. Время, как ни изощряйся в мысленных оправданиях или догадках, летит неотвратимо. Разве что где-нибудь в недрах подсознания оно несётся вспять, пытаясь расчистить прежние завалы из наслоений подлости, лжи и самообмана, или хотя бы частично восстановить то, что было окончательно разрушено здесь, рядом, наяву. А ведь другого нам и не дано – можно лишь чего-то ждать, можно лишь надеяться на что-то…

Вот и теперь предстояло ожидание. Только чего мне ещё можно ждать?

Признаюсь, немногословие Лулу меня поначалу несколько смутило. Словно бы она плохо вызубрила кем-то написанную роль. Словно и взаправду её наняли всего лишь для того, чтобы к чему-то вынудить меня или спровоцировать на опрометчивый шаг, а то и вовсе на уголовно наказуемое преступление. Вот ведь вполне может оказаться, что моей новой квартирантке и шестнадцати-то ещё нет. Приехала на заработки то ли из Саратова, то ли из Таганрога, забросив школу и выучив на всякий случай несколько выражений по-английски. «My God!» – так впору выражаться какой-нибудь американской кинодиве, а не девчонке из глухого захолустья, ещё недавно торговавшей семечками на базаре по червонцу за стакан. Впрочем, теперь вроде бы девчонки другие занятия для себя находят.

В конце концов, ей можно посочувствовать. Не исключено даже, что и в самом деле осталась без отца, без матери и вынуждена пуститься во все тяжкие в поисках средств к существованию. Поэтому так и хочется себе сказать: «Охолонись, родимый!» Так нет же, только гнусные намёки готовы сорваться с языка, а в голове сумбур из подозрений…

Однако всё началось гораздо раньше. В тот день, выключив компьютер и обсудив со словоохотливыми топтунами последние события в клубе, я самую малость подремал и несколько позже, находясь примерно на полпути от столика в кафе до стойки бара в ресторане, повстречал Клариссу с Томочкой. Как было таким подарком не воспользоваться!