Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Незнакомец
Нельзя сказать, что Пете захотелось убить Пеликанова. Захотелось со всего размаха двинуть ему, как говорили в школе, «с разворота в глаз». Или пнуть в бок, целя носком сапога в печенку. Давно хотелось, но тут захотелось так сильно, что даже стало трудно с собой справиться. Так они с Пеликановым и меряли друг друга взглядом, когда вдруг открылась дверь, обычнейшая дверь позади Пеликанова: дверь в другую комнату Первого отдела, где хранятся всякие важные документы.
Петя как-то и не думал, что кто-то может сидеть в комнате, пока он беседует с Пеликановым… Но вот дверь открылась, и вышел из двери такой незаметный, неприметный человек лет тридцати пяти – сорока. Очень обычный человек, с очень обычным, невыразительным лицом. Петя не уверен, что смог бы узнать на улице этого неприметного человека. Много таких пролетарских лиц, лиц умных деревенских мужиков, попадается на улицах, в магазинах, пивнушках, трамваях… словом – решительно везде.
А вместе с тем незнакомец Пете понравился. Чувствовался в нем ум, и чувствовалась в нем сила. Сила была в жилистой фигуре, крупных кистях рук с набрякшими венами. В энергичной сторожкой походке. Человек двигался, стоял, прислонившись к косяку двери, даже разминал папиросу как сильный, опасный зверь… В нем неизвестно почему очень угадывалась способность быть смертельно опасным.
С первого взгляда Пете напоминал он ягуара. Почему ягуара? Непонятно… Наверное, потому, что Петя знал: леопард – самый мелкий из крупных хищных кошек. А этот стоящий человек никак не мог быть самым мелким… Как-то с ним это совсем не сочеталось. Человек улыбался Пете… Не широко – одним уголком рта, но улыбался. Вид у человека был такой, словно Петя ему тоже нравился.
При появлении человека Пеликанов вскочил, уронив что-то со стола, вытянулся по стойке «смирно».
– Погуляйте пока, – небрежно бросил человек. Пеликанов даже засопел от спешки, выматываясь из кабинета.
– Впрочем, мы тоже уйдем, – сообщил незнакомец Пете Кацу. – И скажи-ка, а не пора тебе обедать?
– Еще не знаю… – разлепил губы Петя. – Вы кто?
– Зови меня товарищ Васильев, ладно? А обедать нам и правда пора. Пошли, Петя, пора поговорить с тобой серьезно.
После всех событий и чудес последних дней Петю трудно было удивить. Тем более «товарищ Васильев» внешне был приятнее даже Арнольдова, не говоря о Пеликанове, милицейском следователе и Чаниани. Не говоря о том, что речи вел приятнее и тембр голоса у него был нормальный, мужской, а не визгливый мяв, как у Пеликанова.
Но куда он ухитрился угодить?! Чего от него нужно всем этим людям?! Петя никак не мог понять.
– Давай, товарищ Кац, сядем вот тут…
Из тесной комнатки Первого отдела вела дверь в другую комнатку, побольше, со шкапами и большим кожаным диваном. Здесь тоже висел портрет Сталина и плакат, изображавший мордатого парня с безумным выражением лица. Парень прижимал к груди красную книжечку и возводил очи горе. Под изображением помещены были вирши такого содержания:
Еще в этой комнатке стоял небольшой удобный столик; за этот-то стол присел Петя, подчиняясь руководящему жесту «товарища Васильева». Васильев что-то приказал по телефону, сел напротив.
– Скажи правду, товарищ Кац: боишься меня?
– Не боюсь… Мне просто непонятно, зачем все…
Петя немного приврал: он чувствовал, что товарищ Васильев чем-то отличается от всех петиных знакомых. Петя не боялся… Голос не заставлял насторожиться насчет Васильева… Но что Васильев отличался – это точно.
– Зачем ты нам? Объясню. А меня не боишься ты напрасно; постепенно поймешь, почему. А Пеликанова боишься?
– Опасаюсь…
– И зря. Пеликанов – так, мелкая гнида. Он не сам по себе, ты не думай: ему велели тебя прихватить.
– Чаниани?!
– А что? Для Пеликанова даже Чаниани – царь и бог. Чаниани тебе не верит, потому что не знает ничего. А я знаю, и я тебе верю.
Трудно описать, каких размеров камень упал с петиной головы. Из органов… верит… ему!
– Вы знаете, я попал в историю…
– Знаю. И в какую историю ты попал, знаю, и почему попал, тоже знаю. И тех, кто тебя убить хотел, знаю. Они и правда германцы.
– Меня еще два раза пытались убить… Раз – шли за мной… следили. А сегодня утром пытались ткнуть шилом.
– Рассказывай.
Петя рассказал во всех подробностях. Васильев задавал короткие вопросы, например: а сколько метров было до следившего за ним человека, когда он заметил Петю и побежал? А девушка у обочины – она была светлая или темненькая? Сколько ей может быть лет? Петя честно старался отвечать и закончил вопросом:
– Зачем же все-таки им меня убивать? Если они и правда из германской разведки?
– Это я тебе расскажу. Будь готов – тебя еще много раз будут пытаться убить. Или пока мы своей цели не достигнем, или они.
– А почему Чаниани мне не верит?!
– Потому что у него информации нет. Будь я на его месте, ты и для меня был бы самый подозрительный тип. Если такие люди, как разведка, убивают кого-то посреди Ленинграда, они многим рискуют. Если решились – значит, есть на то веские причины.
– Но вы же верите…
– Верю, потому что у меня информация есть. А теперь давай про тебя, товарищ Кац. Если ты, Петя, меня не устроишь, я тебя, конечно, отдам Пеликанову. Даже не специально отдам, а просто отступлюсь – и разбирайтесь сами. Тогда придется тебе его бояться. Но вообще-то Пеликанов потому и злобствует, что ты его и умнее, и сильнее. Если будешь слушать меня и учиться, многого сможешь достигнуть. Знаешь, в чем Пеликанов все-таки прав?
– В чем же?
– А в том, что Исаак Кац – твой приемный отец. Ты вообще что самое раннее помнишь?
– Самое раннее?..
– Да. Ты себя, скажем, четырехлетнего помнишь?
– Нет…
– Вот видишь? Человек должен себя в четыре года помнить, а ты не помнишь. Значит, есть на то причины. А пятилетнего себя помнишь?
– Пожалуй… Но не себя помню, а деда. Глядя на деда, я впервые захотел знать иностранные языки.
– Как так?
– Дед молился на древнееврейском… У него был полосатый талес… Это такой молитвенный платок…
– Я знаю, что такое талес.
– Так вот, на дедушке талес, и он говорит на непонятном никому языке… Мне было так интересно, что даже в животе сделалось холодно. Я потом деда спрашивал, он учил.
– Но древнееврейского все-таки ты толком не знаешь?
– Несколько десятков слов, понимаю молитвы.
– Еще что помнишь?
– Из пяти лет? Как собираем грибы… Дед палкой отодвигает траву, а я рву и складываю грибы в корзинку.
– Крым помнишь?
– Нет, Крым не помню… Разве море… Море немного я помню. Я там купался – потому, наверное, запомнил.
– Помнишь, как сидел в море?
– Ну да… Вокруг оно колыхается… поднимается – и сразу вниз… я его ладошкой мерить пытался…
– А кто тебя ждал на берегу?
– Не помню… Я помню только море.
– А отца в Крыму – помнишь?
– Отца не помню.
– А не можешь ты помнить отца в Крыму, – веско сообщил ему «Васильев». – Хорошо, что не врешь.
– Почему не могу?
– А потому, – так же веско произнес в этом месте Васильев, – что с этим человеком, со своим будущим отцом, ты и познакомился в Крыму… Но вы сразу оттуда уехали. Вспомни, когда ты первый раз увидел отца. Это было в Севастополе.
Петя напряг память… Что-то было в этой истории… Что-то важное, но очень страшное, очень… Такое страшное, такой жутью пахнувшее, что Петя даже благодарен был своему мозгу, не вспомнившему этого ужаса. Хотел вспомнить – но был рад, что забыл. Какой-то кошмар жил позади, и пусть бы он, как думал Петя, там бы навсегда и оставался.
Петя помотал головой с жалкой улыбкой. Если Васильев и был разочарован – он очень умело это скрыл.
– Знаешь, в чем преимущество органов? Есть такая английская поговорка: «Называть кошку кошкой». Не слыхал?
– Не-ет…
– А жаль, с этой поговоркой познакомиться тебе еще придется. Интеллигенция – она выдумывает и сама своих выдумок боится. Вроде пока о чем-то не скажешь – чего-то и не существует. Дикари вот боятся называть медведя: а то заговоришь про него, он и придет. А у нас бояться нельзя, у нас называют вещи своими именами. Например, что твой отец – вовсе и не отец.
– А кто мой отец?
– Пока ты знать этого не заслужил, – развел руками Васильев. – Дальше посмотрю на твое поведение, товарищ Кац.
Вошел парень в форме НКВД, вскинул ладонь под козырек.
– Вольно. Неси еду, парень, и шанцевый инструмент.
– Извините?..
– Ну, чем копают в тарелках? Вилки, ложки…
Тот же парень и еще один внесли подносы с едой, расставляли на столе судки, тарелки, от них сильно запахло по всей комнате. Петя невольно сглотнул слюну: время-то бежало к четырем пополудни. И это было не просто что-то, лишь бы что-нибудь перекусить, не обед из университетской столовой. Настоящий ресторанный обед с жирным наваристым борщом, толстым бифштексом в полтарелки, сыром, бужениной и оливками. Отдельно подали тарелку с фруктами. Петя первый раз в жизни видел такую сервировку. А парни расставили, будто все это обычное дело, откозыряли и пропали.
– Ты водку пьешь?
– Если немного.
– А много я тебе и не дам. Сегодня нам еще работать и работать, Петр.
Васильев ловко разлил водку по рюмкам.
– Ну, за встречу и за то, что ты ко мне попал.
Водка на голодный желудок сразу ударила в мозг. Стали ватными ноги, появился легкий звон в ушах. Все предметы, и Васильев тоже, как бы отодвинулись и в то же время стали более объемными, красочными, интересными. Петя расчувствовался:
– Я еще за то хочу выпить, что вы мне верите.
А вот Васильев не расчувствовался:
– Ты больше сметаны в борщ клади, не экономь. Времени у нас мало, можно сказать, совсем нет. Так что ты лучше, пока кушаешь, расскажи мне, что ты знаешь про Шамбалу.
Петя чуть не подавился коркой:
– Про Шамбалу?!
– А чего ты так вскинулся? Выполняй приказ, излагай.
Не иначе, придала Пете храбрости водка…
– Товарищ Васильев! А почему вы приказываете? Я зачислен в ваш отряд?
Под острым взглядом быстрых смородиновых глазок Петя смешался, но все же закончил:
– Я ведь просто не понимаю, что происходит. Может, вы мне объясните?
Васильев задумчиво положил кусок буженины на хлеб.
– Ч-черт… Вот судьбы мира решаю, а толком не знаю до сих пор, рукой или вилкой надо брать эту вот колбасу… А ты знаешь?
Петя ошарашенно помотал головой.
– А надо знать… Тебе узнать придется, если вернемся. Значит, так… Давай сейчас про Шамбалу, это главное. А потом я тебе объясню, кто ты, куда призван и почему. Договорились?
Петя всмотрелся в глаза Васильева, пытаясь понять этого человека. Ничего он не увидел в этих глазах ни про Васильева, ни про себя, ни про свою с Васильевым судьбу. Темные, как черная смородина, глаза Васильева отражали ум, решительность и жестокость. Да, этот человек чем-то отличался от всех виденных Петей людей! Петя подумал, что лучше всегда быть на стороне человека с такими глазами. И что его вредно сердить.
– Договорились… Первоначально Шамбала – это мифическая страна… что-то вроде страны блаженных. Где она находится, в древности указывали в разных местах. Чаще всего считают, что когда-то так называли страну мертвых – по представлениям первобытных народов, в страну мертвых можно прийти или приехать так же, как в любую другую страну. Потом появилось представление, что в Страну Мертвых так просто не ходят: чтобы туда попасть, нужно совершать сложные ритуалы, и находится она не на Земле. А о Шамбале продолжали рассказывать, как о стране, где живут великие мудрецы.
В индусской «Махабхарате» рассказывается, что в Шамбале родится одно из воплощений бога Вишну…
К удивлению Пети, Васильев слушал очень внимательно, даже начал медленней жевать.
– Первые упоминания о Шамбале встречаются в тексте Калачакра-Тантры. Мистики на Востоке считают, что буддистский святой Атиша, или Адиша, принес Калачакру прямо из Шамбалы, в тысяча двадцать седьмом году.
– А на самом деле как было?
– Точно этого никто не знает, но тексты известны с одиннадцатого века…
– У нас тогда правил Ярослав Мудрый? Все правильно?
– Да. Рассказывают, что Калачакра сохранилась со времен Будды Гаутамы… С шестого века до нашей эры. У нас тогда ничего не было, потому что еще не было России.
– А что было?
– Были древняя Греция, Афины и Спарта. В Афинах в это время устанавливалась демократия, а персидские цари собирались завоевать Грецию… Или чуть позже? Да, точно! По легенде, Будда жил еще до первой Греко-персидской войны, примерно с 563 по 483 год до нашей эры… А первая Греко-персидская война началась в 499 году до нашей эры – Будда тогда был уже стар…
– Значит, наука Будду признает?
– Не все его признают… Но многие считают, что Будда Гаутама жил на свете. Что это сын правителя королевства Шакья, принц Сиддхартха Гаутама. Он жил очень спокойно и счастливо, его оберегали от всех бед и тревог. Но однажды он поехал кататься и в один день увидел рожающую женщину, умирающего старика, калеку под деревом и мудрого старца, размышляющего о смысле жизни.
– Именно этих и увидел?
– По другой версии, Будда увидел в один день старого калеку, больного человека, разлагающийся труп и мудрого отшельника. Тогда он понял правду жизни: что мучения, болезни и смерть неизбежны, что бедных больше, чем богатых, и что даже удовольствия богатых в конечном счете все равно превращаются в прах.
– …И тогда Будда в возрасте двадцати девяти лет ушел в отшельники, чтобы создать свое учение, – подхватил Васильев. – Давай о Будде потом… Пока просто скажи, через сколько лет после него жил Александр Македонский?
Петя немного посчитал.
– Получается, примерно через двести лет после Будды.
– Так Калачакру принес Будда?
– Это легенда… Если ей верить, то Калачакра и принесена из Шамбалы, а в самой Шамбале еще, может, много чего лежит, связанное с Буддой. Мы не знаем. Говорят, например, что после смерти труп Будды Гаутамы сожгли, а пепел разделили на восемь частей, и эти части лежат в специально возведенных ступах. Но говорят еще, что часть праха Будды лежит как раз в Шамбале. И потому Шамбала до сих пор – страна святых.
– Другие версии есть?
– Про святых?! Наука не признает святых…
– Про Шамбалу версии есть?
– Их много… Рассказывают, например, что Шамбала была царством в Средней Азии. Ее царь Сучандра побывал в Южной Индии, чтобы приобрести знания, и даже сделался бессмертным. В девятом веке в Среднюю Азию вторглись мусульмане. И тогда царство Шамбалы сделалось невидимым для человеческих глаз. То ли ушло под землю, то ли вообще в параллельное пространство. С тех пор только чистые сердцем, святые люди могут найти дорогу в Шамбалу. Примерно так же во время монгольского нашествия на Русь город Китеж ушел под воду озера Светлояр… И только хорошие люди могут увидеть его в озере…
Товарищ Васильев! Неужели вас интересуют старые восточные сказки?!
– Сперва доскажи… Доскажи, где находится Шамбала и что это такое.
– Пожалуйста… – пожал плечами Петя. Он попросил взглядом разрешения, Васильев кивнул, и Петя налил еще водки.
– Шамбалу обычно помещают в Тибете… Искали ее и в Монголии, и в Средней Азии, но чаще всего ищут в Тибете. Восточные мистики ждут, что при двадцать пятом царе Шамбалы Ригдэн Джапо произойдет великая битва между силами Добра и Зла… В христианской мифологии такая битва называется Армагеддон. Есть множество буддистских икон, где Ригдэн Джапо сокрушает врагов Учения. Это такой символ победы мудрости над невежеством, общего духа над эгоизмом, ума над глупостью… в общем, всего хорошего над всем плохим. Ригдэн Джапо победит, и наступит новая эпоха жизни человечества. Такое идеальное время, когда все у всех будет хорошо…
– Тебе это коммунизм не напоминает?
– Учение о новой эпохе?
– Да. Шамбала и ее цари – это как партия. Битва Ригдэн Джапо – как мировая революция, после которой будет коммунизм. Похоже, а?!
– Может, и похоже… Только очень уж все тут мистическое. И у других народов есть такие Шамбалы: китайцы верят в Западное Царство богини Гуаньинь, где все бессмертны и счастливы, у русских староверов есть поверье, что где-то в Азии лежит страна Беловодье… Они даже искали Беловодье, и, конечно же, не нашли!
Васильев задумчиво ждал.
– Очень неопределенное все… Даже вот цари Шамбалы – то их двадцать пять, то тридцать два. А есть ведь и вообще совершенно другие понимания Шамбалы… Например, что Шамбала – это состояние души, путь соединения человека с Богом. Найти Шамбалу – значит достичь просветления… А что такое это просветление? И как я должен воссоединяться с Богом?
– Верно! Наворочено тут много. Но, может, что-то и было… Было, а у разных народов сохранились смутные слухи про Шамбалу? Как сумели, так и поняли, а суть одна? Может быть такое, а, наука?
– Не знаю… Может и быть, только я в это не верю.
– А Бадмаев верил? Как ты думаешь?
– Петр Александрович?! Это живая легенда… Никто точно не знает, во что он верил и во что не верил.
– И даже сколько он жил, никто наверняка не знает, верно?
– Ну-у… Да…
– А Цибиков? Он в Шамбалу верил?
– Гомбожаб Цэбэкович – тоже живая легенда… Я учился по его учебникам.
– Если я скажу, что оба они верили в Шамбалу? Тогда как?
Васильев впился глазами в лицо Пети. Ему явно был важен ответ.
– Если такие авторитетные люди… Может, за этим что и стоит… Только понять бы еще, что.
– А как ты думаешь, если Шамбала есть, может она поддержать коммунистов?
Петя окончательно перестал понимать, что происходит. Не только от водки шумела и кружилась голова.
– А зачем коммунистам нужна Шамбала?
Васильев долго смотрел на Петю поверх блюда с полусъеденными фруктами.
– Неужели ты сам не понимаешь? Если мы сможем передавать информацию мгновенно и на любое расстояние – у кого будет преимущество? У нас или у наших врагов? Отдал товарищ Сталин приказ, и его тут же узнали все красные командиры… хоть в Монголии, а хоть и в Париже.
Это информацию… А если можно перемещать войска – тоже мгновенно? Империалисты ничего и не подозревают – а Красная Армия уже в Лондоне и в Париже. Представляешь? Прямо по Пикадилли, посреди Лондона, вдруг маршируют красноармейцы. Возникли из ничего – и пошли.
– Тогда можно и уничтожать целые вражеские армии…
– Верно! Только зачем уничтожать? Вышел в море английский флот – и исчез! Все думают, что он погиб, Англия в трауре… Если даже и погиб – уже великое дело. Но их флот вовсе и не погиб, он у нас в плену! Он стоит в параллельном пространстве, а мы пропаганду проводим, агитацию. А потом флот – р-раз! И опять появился у берегов Англии… под красным знаменем. А?!
От этих перспектив тоже кружилась голова и сладко щипало в носу.
– Значит, задача – найти Шамбалу и раскрыть ее тайны…
– Раскрыть или любым другим способом использовать… Если не захотят отдать нам – пусть используют как наши союзники. С Шамбалой весь мир будет наш… И даже внутри сэсээра Шамбала может пригодиться. Вот сейчас бы мне твои мысли читать, а?! И вообще любому начальнику?! Ни одной ошибки в работе с кадрами не сделаешь. А в работе следователя?! Приводят врага в кабинет – следователь на него посмотрел и даже не спрашивает ни о чем, сразу же все в протокол написал. Это же золотое дно, Шамбала…
Петя понимал – Васильеву лучше поддакивать. Вон как глаза у него вспыхнули, как подался вперед, и даже голос охрип. Но привык, привык Петя анализировать, думать, понимать.
– Весь мир будет наш, но получается – у Шамбалы и так весь мир есть. Мы ей зачем?!
– Для построения коммунизма, товарищ Кац… Для построения коммунизма во всем мире. Шамбала сохранила мечту всего человечества, а мы ее пронесем и осуществим! Везде, по всему миру…
– Идею я, кажется, понял… Хотя извините, товарищ Васильев, если не всю и не совсем…
– Еще поймешь. Теперь дошло, зачем нам нужен человек, который по-тибетски говорит, как тибетец?
– Да… Но можно ведь и других найти, не хуже. Хотя бы того, кто меня сегодня экзаменовал.
– Знаешь, как его зовут? Пурчэн… Ты придумал имя, которым его самого зовут… То-то он взвился – решил, ты по Тибету его знаешь…
Васильев широко заулыбался.
– Так вот Пурчэн – это старый никчемный дурак. Он запойный пьяница; вот мы тут сидим, а твой экзаменатор уже валяется с бутылкой сивухи. И другие тибетцы не лучше… Нужны такие, как Бадмаев, да их нет.
Постучав, зашли люди в форме НКВД, забрали тарелки и «шанцевый инструмент».
– Куришь?
– Немного. Иногда.
– А я курю. Приучился, когда чистили Казань… Три дня ходил в мокрой форме: рукава все в крови. Знаешь, как сделаться бесстрашным?
– Как?
Васильев затянулся папиросой.
– Ты про Блюмкина слышал?
– Троцкист?!
– А ты не нервничай. Он не только троцкист, он еще работник каких мало. Очень нам не хватает таких… Я думаю, был бы сейчас жив Симха Гершевич, он же Яков Григорьевич Блюмкин, он бы вел советский отряд на Шамбалу. Он, а не я. Ты что слышал о Блюмкине?
– Что и все… Что это агент Троцкого, расстрелян «за измену революционной чекистской армии».
– И все?!
– Он работал на Востоке… Знал языки, это он в тысяча девятьсот восемнадцатом убил германского посла Мирбаха.
– А что он с тыща девятьсот двадцать третьего по тыща девятьсот двадцать девятый работал в иностранном отделе ОГПУ? Что это был наш резидент в Палестине, Внутренней Монголии, Тибете, Китае? Что его жизнь и до этого тоже больше всего похожа была на авантюрный роман? Ты Дюма читал?
– Кто же его не читал?! – невольно заулыбался Петя. – В четырнадцать лет прочитал.
– Я не читал! – отрезал Васильев. – Прочитал уже взрослым… А читал знаешь зачем?
Петя замотал головой.
– А затем! – веско обронил товарищ Васильев. – Затем, что без знания Дюма ходишь со своим пролетарским происхождением как дурак, не понимаешь половины, о чем говорят подчиненные. Те, которые Дюма в четырнадцать лет прочитали.
Так вот – никакому герою Дюма за Блюмкиным было бы не угнаться… Это раз. Жизнь – феерия, просто приключенческий роман. Блюмкин знал, кроме иврита, еще турецкий, арабский, китайский, монгольский. Он мог изображать китайца, которого арабы воспитали в Палестине, и он говорит на турецком языке с арабским и китайским акцентом… Ты бы так смог?
– Сейчас – точно нет…
– Это ты ответил хорошо. Учиться будешь – все освоишь. А вот Блюмкин в Афганистане искал связей с исмаилитами. Слыхал про такую секту?
– Как не слыхать… Исмаилиты почитают своего лидера Ага-хана живым богом. Всех, кто узнает их тайны, исмаилиты убивают. Говорят, они и людей в жертву приносят.
– Все верно, приносят… Так вот, Яков Григорьевич шел в Индию с караваном исмаилитов. Арестовали его не исмаилиты, а англичане! Блюмкин бежал из их тюрьмы, а по дороге прихватил с собой секретные карты и документы английского агента. Ты бы мог так?
– Скорее всего, нет…
– Потом Яков Григорьевич работал под видом монгола, буддистского монаха. Тогда в Тибет шла экспедиция Кольки Бубиха… Ты с этим сокровищем еще познакомишься… Блюмкин должен был попасть в Лхасу и там поднять восстание против Далай-ламы… Колька Бубих сам вроде знал монгольский, хоть и плохо. Он в дневнике чуть ли не каждый день записывал, какой этот лама ученый и умный. Уже когда вернулись в Россию, «лама» вдруг заговорил по-русски… Бубих чуть в обморок не грохнулся!
– Товарищ Васильев, а ведь вы не любите Бубиха…
– Сам полюбуешься! – отрезал Васильев. – Так вот – меня Блюмкин многому научил. И тебя научил бы, хотя ты вот университет закончил, а он учился на ходу, языки осваивал без всяких мудреных экзаменов. Троцкист… Да, на том и погорел. Вернулся из Турции, после встречи с Троцким стал вербовать свою любовницу. А та и донесла… Между прочим, вот тебе мой совет – никогда не доверяй женщинам. Блюмкин вот однажды доверился… А бежать за границу не сумел, повязали его. Перед смертью Яков Григорьевич пел «Интернационал» и кричал: «Да здравствует товарищ Троцкий!»
– Вот восхищаетесь вы Блюмкиным, товарищ Васильев. А ведь он и правда был троцкист…
– В этом я его не одобряю… Хотя и Троцкий… Но это тебе рано знать… Главное – помни, что я Троцкого не одобряю! Но Блюмкин был профессионал… Какой диверсант погиб! А мне был учитель и пример… Он меня и научил, как стать бесстрашным. Знаешь, что надо сделать для этого?
– Что же?
– Надо выпить полный стакан человеческой крови. После этого ничего не страшно, никакая холера не берет. Вот посмотришь.
– Все равно до конца не пойму, зачем я вам.
– Одну причину я назвал… Вторая в том, что ты – человек надежный. И с рацией, и со стволом в руках – надежный. Я ж читал докладные на тебя, проверял. И как сотрудник ты надежный. За тебя вон как принялись – а ты еще и сдаваться не хотел. С одной стороны, вел ты себя глупо. После твоего приключения в подворотне нужно или сдаваться «органам», или бежать. А ты ходил и, получается, ждал, когда прикончат.
– Отец советовал сбежать и спрятаться.
– Правильно советовал. Но, понимаешь, информации и у него правильной тоже не было. Если б была, он бы тебя силой отправил от Ленинграда подальше. Собрал бы друзей и силой увез бы, прямо в тот самый вечер. Вот тебе другая сторона дела: у кого информация, тот и сильнее. Информации ни у тебя, ни у твоего отчима, ни у Чаниани не было… Вот все вы и бултыхаетесь, как рыбки на берегу. А есть еще и третья сторона! – жизнерадостно рявкнул Васильев. – Проверенный ты теперь. Вел ты себя по-дурацки. Если б не я, ты б уже в камере сидел. Но уж теперь всем и тебе самому тоже про себя много что понятно. Чаниани тебя прямо в пасть Пеликанову пихнул: хотел, чтобы ты начал своих сдавать, а там и беспомощным стал бы. Уязвимым. А ты и не выдал никого. Молодец! Хотя и соблазн был… Верно?
– Вам и Шамбала не нужна… Вы что, мысли читаете?!
– Твои – читаю! – захохотал Васильев. – У тебя на лице они написаны. Вот чему научиться придется, – так это делать лицо таким… Непроницаемым…
Васильев сделал вдруг такое «непроницаемое» лицо, что Петя не выдержал, засмеялся.
– Лучше я буду учиться делать лицо, как у вас… чтобы оно оживленное, а все равно ничего прочитать было бы нельзя.
– Вот это правильно, хвалю, – очень серьезно произнес Васильев. – Самое лучшее – уметь молчать о том, о чем не надо говорить. А обо всем остальном трепаться сколько угодно. Пусть все видят: ты ничего не скрываешь…
А с тобой главное что? Тебя прижали – а ты вел себя хорошо. Это тебе большой плюс. В такие дела, какое мы затеваем, если брать человека – сто раз надо проверить. А ты, получается, проверенный, и не сомневайся, еще не раз тебя сам проверять буду.
– Значит, если бы я написал донос на друзей, вы бы меня с собой не взяли?
– Если бы написал половинчато и потом ругался бы с Пеликановым, торговался, то взял бы, но уже, прости, не с тем доверием. Вот если бы написал про речи преступные своих друзей, потом бы и дальше их валил, тогда я бы вообще к себе тебя не взял бы. Потому что тогда ты и не надежен, и труслив, и даже просто глуп. Только дурак не поймет, что Пеликанов твоими руками сначала твоих друзей сожрет, а потом и за тебя примется.
– Но они ж на меня написали!
– А давай проверим, что они тут на тебя написали?
К удивлению Пети, Васильев подошел к сейфу Пеликанова, стал копаться в замке чем-то маленьким, блестящим, что он достал из кармана.
– Ага!
Замок щелкнул, дверца начала открываться… Василев вывалил бумаги Пеликана на стол, стал копаться…
– Эти бумаги?
– Вроде эти…
– На, смотри! И делай выводы, товарищ Кац.
Да, это были те самые, написанные от руки и напечатанные на машинке бумаги, которые держал, которыми махал в воздухе Пеликанов. Только никакие это были не заявления, не описания чьих-то антисоветских речей. Перед Петей валялись докладные записки – кто-то скучно докладывал начальству, что средства на наружную слежку израсходованы и что результатов не дали. Петя по два раза тупо прочитал обе бумаги. Васильев откровенно хохотал:
– Убедился? На пушку тебя брали… На арапа!
– И если бы я написал…
Пете перехватило горло от отчаяния – в такую бездну он невольно заглянул.
– Все верно: если бы ты написал, ребят можно было бы шантажировать уже легко. И быстро бы вы все, мои милые, друг в друга тыкать пальцами стали бы, друг друга валить. А это Пеликанову – просто счастье. Ну что? Закрыли вопрос?
– Закрыли… Только с Пеликановым я бы все равно хотел встретиться…
– Если вернемся, хочешь, его тебе отдам?
– И делать с ним смогу, что захочу?
– Хоть на кусочки порежь. Связываться не стоит, не твой масштаб, но хочешь – пожалуйста. А есть и еще одна причина, по которой я тебя решил брать к себе. Говорить?
– Конечно.
– Дело вот в чем… – Васильев опять посерьезнел. – Дело в том, что твой настоящий отец и твоя настоящая семья – ясновидцы. Плохие, может быть, но ясновидцы. Вот ты сегодня утром не чувствовал ничего?
– Когда заходил в университет, было странное чувство, что в эту дверь больше не выйду и домой не скоро попаду.
– И не выйдешь, мы уйдем через другой выход. Так что чувство вовсе и не странное. А еще не было предчувствий?
– У меня они бывают… Я называю это Голосом…
– Подробнее!
Петя рассказал про Голос – как он не раз спасал Петю в самых разных случаях. Васильев слушал с великим вниманием. Он и не думал смеяться.
– Это великий дар, товарищ Кац… – произнес он почти что расслабленно. – Только тебя учили, что все это ерунда, слушать такие переживания совершенно не надо… Учили ведь?
– Внутренние голоса – это же мистика какая-то… А эмоции – так это ж такое что-то… дамское…
– Вот-вот. А я тебя попрошу наоборот: как только что-то почувствуешь – сразу ко мне! Договорились?
– Конечно… Так, значит, будем искать Шамбалу…
– Уже ищем. Ты уже член отряда, мы в походе.
– Постойте… Надо же приготовиться… взять снаряжение… Одежду… Рюкзак…
– Все тебе дадут, не сомневайся. Сейчас уже вечер. Мы с тобой едем на вокзал, прямо сейчас едем в Москву. В Москве – на поезд, уже со всей экспедицией. Вник?
У Пети закружилась голова…
– Прямо сейчас?
– А что тянуть? Сразу скажу – никакого выбора у тебя нет. Теперь вся твоя жизнь зависит только от одного: от того, как мы проведем операцию. Вернемся, выполнив задание, – все, что только хочешь, твое будет. Кровь Пеликанова? На здоровье. Квартира? Да любая. Должность? Называй, какая только нравится. Самое главное – я назову тебе твое настоящее имя. Все зависит только от тебя.
– Мне только надо сообщить домой…
– Зачем?
– Чтобы не искали, не волновались. Отец или нет, Исаак Иосифович мне был хорошим отцом… Иосиф Бенцианович – хорошим дедом…
– А вот этого как раз совсем нельзя.
– Почему?!
– Да потому, что ни к чему рассказывать о любых наших делах. Ни папе, ни дедушке не надо. И знать, куда мы отправились, им тоже совершенно не обязательно. Ты что думаешь, никому наши дела не интересны? Шамбалу ищут и немцы… Как ищут! Как ищут!
– Мои никому ничего не скажут…
– Втереться к ним в доверие… Применить некоторые средства допроса… Не спорь, я сто раз проверял: не рассказывают ровно того, чего сами не знают.
– Но меня ж будут искать! В милицию заявят, в розыск подадут… Тот самый шум, информация…
– Нет, Петя, искать тебя никто не будет. Ты ведь уже покойник, Петя. Тебя нет.
Васильев говорил спокойно, веско. Из черной папки достал он газету… Газету «Ленинградская правда», и была эта газета странным образом, датирована завтрашним числом. И была в газете заметка, что после сданного экзамена на Университетской набережной Невы попал под тяжелый грузовик выпускник Восточного отделения филологического факультета Петр Исаакович Кац. Что грузовик так искалечил студента, что только по документам Каца и опознали.
– Петя… – тихо, человечно позвал Васильев. – Вот сейчас мы сидим, а твоим уже сообщили о твоей смерти. Завтра в университете поставят гроб… Закрытый гроб, потому что ты ведь изуродован. И после всех положенных процедур тебя похоронят. Когда вернемся – сможешь объявиться, но не раньше.
Петя молча сидел. Внутри у него опять сделалось пусто.
– Ну, пошли?
Тут опять что-то случилось: распахнулась дверь в Первый отдел. Именно что распахнулась, ее не открыли, а решительным жестом отшвырнули. Шаги трех как минимум людей: открытые, уверенные, шумные.
– Сиди на месте… – чуть слышно шепнул Васильев, а сам стремительно переместился, встал за дверью. В руке у него словно каким-то волшебством оказался маленький пистолетик с несоразмерно длинным толстым стволом.
Вошли трое в форме НКВД.
– Товарищ Кац?
– Это я.
Петя продолжал сидеть. Он чувствовал, что нет опасности, и чувствовал, что ему двигаться не надо. И еще ему казалось, что он понимает Васильева.
– Где товарищ Васильев?
– Васильев вышел пописать.
Один из трех неуверенно улыбнулся, а стоящий впереди, главный, рассердился:
– Вы врете! Отсюда никто не выходил!
Петя вытянул ноги, потянулся.
– Васильев вышел в окно.
Выглядело это крайне глупо, но главный мотнул головой. Один из пришедших вернулся во вторую комнату, осмотрел забранное массивной решеткой окно. Петя не выдержал и засмеялся. У главного заходили желваки на скулах.
– Встать!
– Не хочу, – Петя замотал головой. Впервые Голос говорил ему не бежать, не прятаться. Голос говорил Пете, что он сильнее этих вооруженных людей. А Петя теперь слушался Голоса.
Глаза у главаря сделались бешеные. Он шагнул к самому столу, его люди шагнули за ним.
– Встать! Гнида. Контра проклятая. Встать! – напряженно, вполголоса выговаривал главный.
– А вот счас Васильев придет, вам всем покажет, – продолжал веселиться Петя.
Опять же – действовала не водка. Просто Петя чувствовал, что ведет себя правильно.
– Встать!!! – заревел, как буйвол, старший.
Петя пропустил момент, когда вдруг дважды прошелестело. Головы у двоих, стоявших позади, дернулись. Их словно толкнуло сзади; люди в форме подались вперед, налетели на третьего, главного. Главного кинуло на стол, почти на Петю. Двое стоявших сзади продолжали падать; они рухнули с отвратительным стуком, по разные стороны стола.
Главный выпрямлялся, тащил из кармана оружие, уже почти вытащил, когда по комнате в третий раз промчался странный шелест. Голова у главного дернулась, он на мгновение замер в странной позе – вставал, да так до конца и не встал. Не меняя этой неустойчивой позы, он начал падать… Так и падал, не выпрямившись, назад. Трепещущее тело повалилось на стол, подергиваясь, перекатилось. Оскаленное лицо с дырой во лбу оказалось возле правого локтя Пети. А из дыры вдруг фонтаном рванула кровь. Сантиметров двадцать высотой, этот фонтан хлынул, растекаясь, заливал петин пиджак и рубашку. На боку стало мокро, в ноздри ударил тревожный стальной запах. Петя вскочил, попятился… споткнулся о что-то тяжелое, но и податливое, мягкое. Снова шарахнулся. Кровь продолжала заливать стол и диван.
– Ну что ты так рванул? Вроде трупов уже повидал. Лучше посмотри, штука хорошая.
Васильев показывал пистолет с толстым стволом… Нет! Это на ствол было накручено что-то.
– Между прочим, немецкая работа, – немецкий PP 7,65 с глушителем. Мы и тебе такой заведем, товарищ Кац. Кровь замой, товарищ Кац, хотя бы на пиджаке. Замывай быстрее, и пошли.
Петя не мог отойти от морока. В комнатке валялись три убитых в упор в головы трупа, стоял стальной, тревожный запах крови. Кровь продолжала заливать пол; чтобы не стоять в луже, Петя был вынужден подвинуться.
– Товарищ Васильев… Это ж свои…
Петя указал рукой на форму:
– «Свои!» Зачем они пришли, помнишь?
– За мной…
– И за тобой, и за мной. Убивать нас они пришли… эти «свои». Вот в чем ты молодец, ты очень хорошо себя вел. Помог мне просто замечательно. Было бы у нас время, прямо сейчас дал бы тебе выпить стакан крови. Сам догадался, что их морочить надо, или Голос услышал?
– И то и другое…
Васильев кивнул, и тут Голос прозвучал внутри Пети еще раз…
– Товарищ Васильев… Может, это полная блажь, но только наружу мне не хочется… Голос мне не советует.
– Блажь не блажь, а все может быть. Пойдем-ка!
Вышли из Первого отдела, и товарищ Васильев, старясь не шуметь, подвел Петю к окну. К самому обычному окну первого этажа, с видом на внутренний двор. Тихий вечер, деревья еще голые, стоит машина: «черный ворон», выкрашенный в черный цвет «газик». В машине – шофер, рядом стоит молодой человек в штатском, рука в кармане. В стороне прохаживаются еще двое.
– Все в порядке? – Петя спрашивал с огромным облегчением.
– В машине люди мои… Но ты посмотри внимательней и скажи – куда тебе особенно не хочется.
Петя всмотрелся, напрягая воображение. Двор как двор… Принадлежащее университету и при том мало посещаемое место. Открытое, светлое, ни в какое сравнение не идущее с подворотней место! Но, как ни странно, в этом пространстве и правда оказались места, куда ему особенно не хотелось. Очень не хотелось ему, например, заворачивать за угол здания. И садиться в машину не хотелось. А вот место с другой стороны здания было «чистым».
– Значит, засада за углом. Чтобы мы поехали и прямо на поджидающих. Дорога-то единственная, и куда она выводит?
– К воротам…
– А сперва заворачивает за угол. Верно? Тут всех сразу и положить. Та-ак…
Васильев завозился, доставая из внутренних карманов приличных размеров пистолет.
– Бери.
Руку Пети сразу оттянуло.
– Тоже иностранный… «Маузер». Пользоваться умеешь?
– Нас на сборах учили.
– Значит, так: если кого-то завалишь – молодец. Но это не обязательно. Если просто заставишь противника залечь, напугаешь – уже хорошо. А палит эта штука очень громко. Ну, пошли.
Что-то плыло как сквозь балдахин папиросного дыма. Что-то причудливо менялось. Голос, дурацкая блажь, оборачивался спасителем. Восточная мистика – необходимейшей частью народно-хозяйственных планов. Папа был вовсе не папа. Живой Петя оказывался покойником. Вечернее здание университета оборачивалось полем боя. Торцы зданий – местами засад. В коридорах следовало подумать о секторах обстрела, в аудиториях – о путях отхода, точках минирования и доступности для метания гранат. Петя шел по коридору родного университета с револьвером и собирался применить его против засады. Надо же…
Вот для Васильева все было понятно и привычно. Васильев явно не испытывал желания помотать головой. Васильев энергично шагал по коридору, по-хозяйски вошел в аудиторию… Очень деловито, не потратив лишней минуты, Васильев отворил окно… мягко так, придерживая рукой. И махнул Пете – вперед! Петя считал, что он спрыгнул на мягкую землю бесшумно, но Васильев покачал головой. Сам он спустился с высоты в полтора метра, как призрак, придерживаясь за подоконник левой рукой: в правой опять был небольшой пистолет с огромным толстым стволищем.
Смеркалось, только мягко мерцало небо на закате, над Петроградской стороной. Горели уличные фонари. Тихо-тихо двигались подельщики вдоль фасада здания… Петя почти перестал бояться – все внимание сосредоточивалось на том, чтобы не издать ни единого звука. Стараясь двигаться так же тихо, по кивку Васильева вылетел за угол. И сразу увидел! Прямоугольная яма, ближе к другому углу торца, метрах в десяти. Яма – световой колодец, для глухого подвального окна. Из этой ямы торчали как минимум два силуэта, еще темнее вечернего двора.
Васильев не вел переговоров: его пистолет издал уже знакомый громкий шелест, второй… Одновременно со вторым «шелестом» один из «силуэтов» выпрыгнул из ямы, словно подброшенный пружиной. Мгновение – и он, повернувшись в невероятном прыжке, уже стоял лицом к стрелявшему. Но Петя не зевал, он вел стволом, перехватил тяжелое оружие второй рукой. Пистолет громыхнул гулко и страшно, эхо заметалось между зданий, где-то залаяли собаки. Человек рухнул навзничь, словно его сильно толкнули.
Петя замешкался… Он просто не знал, что надо делать дальше. А Васильев уже стоял над ямой, над лежащим человеком, тихо звал:
– Макаров! Дмитриенко!
Из-за угла вылетали эти двое – тоже бесшумно, как тени. Ничего не объясняя, Васильев показал рукой. Двое спрятали пистолеты, потянули из ямы лежащего лицом на земле. Перед ямой лежало нечто, у чего сразу угадывался ствол. Длинный, совсем не пистолетный. А Васильев махнул Пете: «Помогай!» Они вдвоем начали поднимать, как думал Петя, убитого им человека. Раненый застонал, вся правая половина груди у него была залита темным, тревожно и жутко пахло кровью.
– Ти-хо! – раздельно и страшно произнес Васильев. Как ни странно, человек замолчал.
Все было сделано мгновенно: труп, пулемет и трое людей сидели позади сидений. На втором сиденье Васильев и Петя сжимали между собой хрипящего раненого, шофер вел.
На улице к ним кинулись двое, и Петя уже полез за пистолетом. Тянул ствол и дико думал: «Привыкаю». Оказалось – это были два милиционера, патруль, вовсе не нужно стрелять.
– Товарищи! Вы слышали стрельбу?
– Мы и стреляли. Враг уничтожен, товарищи, переходите к своей дальнейшей службе.
– Да вы сами кто будете?!
– Старший майор госбезопасности Васильев!
Васильев произнес это так, словно лязгнули гусеницы танка. Он не дал в руки удостоверения, просто показал его открытым. Милиционеров как взрывом отнесло от машины.
– Теперь, товарищ Кац, нам в городе нечего делать: разве этого вот допросить.
«Этот вот» тяжело дышал, все сильнее хрипел. Кровь пропитала уже и брюки, заляпала сиденье и пол. В этой залитой человеческой кровью машине Петя и начал путь в Шамбалу. Как ни был Петя напряжен, как ни сложно было у него на душе, все-таки Петя был очень молод, обучаем, легко приспосабливался ко всему. Пете все еще хотелось иногда помотать головой… Казалось, что стоит помотать, – и исчезнет кошмар последних дней; он опять окажется дома, расскажет, как сдавал экзамен, а дед побежит ставить чайник…
А одновременно Петя входил во вкус своей новой жизни – и увлекательной, и страшной. К тому же он не так много ездил на машинах, чтобы не получать удовольствие.
Город уже давно спал. Даже странно было на фоне пустых улиц, черных окон, что вдруг зазвенел, металлически завыл на поворотах трамвай. Раза два проносились по улицам машины: «ЗиС» и еще такой же «черный воронок», как у «Васильева».
– Куда мы едем?
– Отвыкни задавать вопросы, товарищ Кац. Все узнаешь.
Машина проехала мимо огромного здания на Литейном, 4. Уже три года здесь было здание НКВД…
– Знаешь, кто это здание построил?
