Весь мир Фрэнка Ли

Глава 8. Я делаю Джо предложение

Проходит несколько дней, и настает время очередного ежемесячного Сборища. Туда нас везет папа, это что‐то вроде компенсации за то, что обратно, скорее всего, его пьяную задницу повезет мама. Я сижу на заднем сиденье. В кармане нахожу свернутый в трубочку клочок бумаги, который в воскресенье дал мне в Магазине сумасшедший Чарльз.

Я разворачиваю листочек. Это ксерокопия какого‐то рисунка. Написанные от руки слова спиралью вьются вокруг расположенного в центре композиции изображения: голые мужчина, женщина и зародыш расположены в треугольнике, вписанном сначала в круг, потом в квадрат, а потом в пятиугольник. В этом есть что‐то астрологическое. И немного сатанизма. Текст очень странный:

«Дом МуЩИины вписан в дом ЖенЩИны и Ребенка в трехплоскостной тетрамиде Мебиуса, покоящейся на плоскости Настоящего. Четвертая плоскость – это Страх, пятая – Надежда, шестая – Абсолютное Одиночество. Седьмое измерение заключает в себе все остальные измерения и потому называется Бесконечным Королевством Вагинального Уробороса». Ну и так далее в том же духе. Просто взрыв мозга, только в самом плохом смысле этого выражения.

– Мам, – спрашиваю я, – ты когда‐нибудь читала бумажки Чарльза?

Она отрывает взгляд от экрана своего телефона:

– Никогда не читать. Чарльз – он сумасшедший.

– Ты сохранить бумажка, – советует папа, – может, он писать что‐то важное.

– Хорошо, – отвечаю я.

Мама с папой замолкают и погружаются в свои мысли. Мне хотелось бы сфотографировать этот листок и отправить фото Брит, но тогда надо будет включать вспышку, и родители начнут задавать вопросы… Короче, я отказываюсь от этой затеи.

Я скручиваю листок, кладу в карман и говорю себе, что надо будет не забыть потом показать это Брит. Если бы это было кино, то сейчас я открылся бы родителям и рассказал им о моих отношениях с Брит. Потом была бы шумная ссора, которая закончилась бы групповыми обнимашками и слезами, а после мама с папой признали бы, что Америка – настоящий плавильный котел, в нем вся суть американской мечты. Вот именно поэтому я больше люблю ужастики. В ужастиках не бывает групповых обнимашек.

Мы доезжаем до дома Сонгов. Это модный бункер с видом на тихую бухту. Можно словить архитектурный оргазм. На шестиугольной бетонной площадке у дома припаркованы сразу два Audi QL7.

Дела у папы Джо в Америке идут хорошо. Лучше, чем у моего, хотя они и начинали одинаково. По крайней мере, я думаю, что одинаково.

Мы входим в дом, снимаем обувь, кланяемся – все как положено. Мама с папой заставляют меня приветствовать хозяев по‐корейски, я это делаю, все очень довольны и громко меня обсуждают. Потом мама Джо, наблюдательная, как хищная птица, заставляет дочь сделать то же самое.

– Insa jyeom hyae, – говорит она, толкая Джо в спину.

– Annyong haseyo, – бормочет Джо едва слышно.

Все родители в восторге.

– О’кей! Идите и веселитесь, – наконец говорит моя мама с глупой улыбкой.

Все остальные – папа, мама, мистер Сонг и миссис Сонг – тоже улыбаются нам с Джо, и все – так же глупо.

– Е-е-е-е-е! – говорю я и вскидываю руки вверх.

Родители удаляются, чтобы полюбоваться накрытым столом. Похоже, миссис Сонг экспериментировала – приготовила мясо по французскому рецепту и французские соусы. Мы с Джо остались одни.

– Привет, – говорю я.

– Привет.

– А где остальные лимбийцы? – интересуюсь я.

– Их сегодня не будет.

Я удивленно смотрю на Джо:

– Да ладно? Ты серьезно?

– Ты сам подумай, – отвечает она, – мы когда‐нибудь встречались в будни? Тебя это не насторожило?

– Хм, – говорю я.

– Моего младшего брата отправили на пижамную вечеринку. На пижамную вечеринку, Фрэнк! Все это чистой воды подстава.

– Хм.

Она смотрит на меня с делано серьезным выражением лица, словно мы в каком‐нибудь научно-фантастическом фильме.

– Фрэнк, они хотят свести нас, как каких‐нибудь долбаных панд в зоопарке.

Я делаю вид, что поперхнулся от смеха. Это действительно смешно. Нет, и правда смешно, только если смешное может быть одновременно и раздражающим. Я знаю, нашим родителям всегда хотелось, чтобы мы с Джо влюбились друг в друга, но теперь, кажется, они решили серьезно заняться этим вопросом. Они действуют по какому‐то четкому плану. И я вдруг понимаю почему.

Потому что Брит пришла в Магазин. Потому что папа рассказал об этом маме, а мама рассказала родителям Джо. Это, так сказать, сводничество обходными, извилистыми, окольными тропами.

Если бы Брит могла предугадать, к какой драме приведет ее визит в Магазин! Если бы только знала, что сегодняшнее Сборище состоялось фактически из‐за нее!

– Опа! Тогда нам, наверное, остается только подняться на второй этаж и консумировать наш союз, – говорю я.

Джо бьет меня по голове.

– Блин, больно! – кричу я.

Но звук хороший. Сильный и звонкий, как от удара тремя напряженными пальцами по барабану бата.

– Пойдем в видеоигры поиграем. Ну или еще чем‐то таким займемся, – предлагает она, поднимаясь вверх по лестнице. – Твои родители тупые.

– Это твои родители тупые.

– Это просто офигенная аргументация в споре.

– Это твои родители тупые, – повторяю я.

Мы начинаем смеяться, потому что все это смешно, но быстро перестаем, потому что смешного все‐таки мало.

Поднимаясь за Джо по ступеням, я замечаю, что у нее на лодыжке набита маленькая татуировка.

Мы входим в комнату Джо. Я ожидал увидеть совсем не это. Вернее, я не знал, чего ждать, но однозначно не ожидал увидеть домашнюю техническую лабораторию. На стенах висят инструменты, мотки проводов, припоя и проволоки. Шесть больших мониторов стоят на столе, который сделан, кажется, из двери и обрезков каких‐то толстых труб. 3D-принтер что‐то печатает, мерно гудя. Повсюду ящики с деталями для роботов и какие‐то компьютерные платы.

Это даже не уровень упэшников. Это что‐то на порядок выше.

– Вот черт! – удивляюсь я.

– Ты же бывал у меня в комнате? – Джо копается в памяти. – Наверное, это было давно.

На фоне кучи техники выделяется плакат с любимой фразой американских феминисток: «Несмотря ни на что, она не сдавалась». Написано красиво, с росчерками и завитками. А еще ковер, ярко-оранжевый, с канареечным желтым и ярким салатовым, пушистый и чистый. В воздухе пахнет сандалом. На потолке, над кроватью, заваленной детскими плюшевыми игрушками, висит хрустальная люстра. На кровати лежит одинокий бюстгальтер, от которого я почему‐то не могу отвести взгляд.

Джо засовывает бюстгальтер под подушку. Я сажусь на ковер. Она с удивлением на меня смотрит:

– Фрэнк Ли, ты начал курить?

– Что?

Тут я замечаю, что она уставилась на свернутый в трубочку клочок бумаги, выпавший у меня из кармана. По длине и толщине он напоминает сигарету.

– Нет, – отвечаю я и разворачиваю листок. – Это мне один чувак дал, когда я был в Магазине.

Через мгновение Джо уже сидит рядом со мной на полу и с любопытством смотрит на бумажку.

– Посмотри, если хочешь, – не очень уверенно говорю я, а ведь хотел, чтобы Брит увидела это первой.

– Боже! – восклицает Джо, прочитав текст, – «Вагинальный Уроборос»? Посмотри, какая у этого парня малюсенькая пипка!

– Микровагина, кстати, здесь тоже присутствует.

– Это какой‐то бредовый вариант пластины с посланием для инопланетян, которую отправили в космос в корабле NASA Pioneer 10.

– Точняк!

– Тебе надо эту штуку в рамку вставить. А еще лучше выжечь это на железной пластине и отправить в космос. Типа послание от человечества.

– Чтобы потроллить инопланетян?

Мы смеемся и шевелим пальцами ног в носках.

– Ты уже показывал это Ханне? – спрашивает она. – Ее это точно сильно повеселит.

– Нет, еще не успел.

Ханна всегда нравилась Джо. Мне кажется, она хочет быть на нее похожей, только выберет вместо патентного права индустриальный дизайн. Я, во всяком случае, точно хотел бы быть таким, как Ханна.

– Кстати, как она?

– Все в порядке, все так же в Бостоне. Все еще с Майлзом. – Мой голос срывается.

Я чувствую в своем сердце такую лютую злость, что готов взять красный маркер и расписать стены матерными словами, но какой смысл? Я могу рвать и метать, но мама с папой останутся такими же молчаливыми и безучастными, как огромные каменные головы на острове Пасхи. Джо и сама прекрасно об этом знает, ей не нужно все это объяснять. Поэтому я просто спрашиваю:

– Ты знаешь, что они с Майлзом поженились?

Джо затихает, просто делает большие глаза.

– Пошли в мэрию, – объясняю я. – Все заняло десять минут и стоило двадцать пять баксов.

Потом мы какое‐то время сидим в тишине.

– Вот такие дела, – говорю я.

– Вот такие дела, – отвечает Джо. – Расскажи мне про Брит.

– Ну, – говорю я и засовываю большие пальцы рук под мышки, словно гордый фермер, вырастивший достойный урожай кукурузы, – она суперклевая. А как у вас с Ву?

– Ты же не стал на радостях родителям про нее рассказывать?

– Не смеши меня. У вас с Ву все нормально?

Она плюхается на кровать, и все мягкие игрушки подпрыгивают.

– Ну, мы снова поссорились.

В ворсе ковра шербетового цвета я замечаю маленький болтик. Гайки там тоже нашлись. Я пытаюсь подобрать одну к болту.

– И из‐за чего на этот раз?

– Из-за того самого. Он хочет вывести отношения на новый уровень, но ничего не понимает.

– Что, анала захотел?

Она смеется. Мне в висок прилетает игрушка. Она мягкая, но все равно больно.

– Он не понимает, что я не могу бесконечно придумывать для родителей отмазки с такой скоростью, а ему хочется встречаться почти каждый вечер. Это невозможно! Я не могу, когда меня загоняют в такие рамки!

– Понимаю, – отвечаю я, – сейчас я в той же лодке.

– Добро пожаловать на борт, – говорит Джо, глядя в потолок.

Я пробую еще одну гайку, а потом еще одну, но они не подходят к болту. Оказывается, что гаек в ворсе много. Вдруг внутри меня что‐то щелкает, я запускаю пальцы глубже в ворс и начинаю тянуть ковер вверх.

– Это просто какой‐то абсурд, – говорю я.

Джо согласно мычит в ответ. Подняв ковер, я отпускаю его.

– Подумать только! Что они хотят с нами сделать!

– Свести, как гребаных панд в зоопарке.

– Да нет, я про другое. Однажды они уехали из Кореи. Приехали сюда. Родили детей.

– М-м-м-м.

– Они выбрали из американской культуры только то, что им больше всего понравилось, а потом создали вокруг себя пузырь, этакую маленькую Корею. Они смотрят только корейское ТВ, ведут дела только с корейцами, общаются только с корейскими друзьями…

– Строят свои корейские районы.

– И в этом нет ничего плохого. Я их вполне могу понять. Если бы я уехал, например, в Непал, то стопудово с ума бы сходил без американского кино, двойных-тройных чизбургеров и англоговорящих друзей.

– Думаю, в Непале есть макдак.

Я смеюсь:

– Понимаешь, что они сейчас делают? Что они с нами делают? Они хотят, чтобы и мы остались в этом же корейском пузыре.

Джо садится и смотрит на меня, склонив голову набок.

– Они мечтают о том, чтобы мы поженились и чтобы у нас были дети. И чтобы наши дети женились и выходили замуж только за корейцев и тоже рожали детей. Они хотят, чтобы даже после их смерти этот пузырь продолжал существовать. Они хотят, чтобы этот пузырь продолжал существовать вечно.

Джо зажмуривается. Как и я, она чувствует, что мы застряли. Мы попались, но мы хотим вырваться на свободу. Она говорит совершенно спокойно:

– Будто мы не замечаем, что девяносто восемь процентов учеников в нашей школе не корейцы. Это все равно что пытаться обмануть себя, повторяя, что ты не в Америке. Это же невозможно.

– М-м-м.

Джо глубоко вздыхает:

– Иногда я сомневаюсь в том, что Ву стоит всех этих ссор. Наверное, нехорошо так думать, да?

– Проклятье, – отвечаю я, – бедный Ву.

– Нет, блин. Беру свои слова обратно. Я люблю Ву. Честное слово.

– Расскажи мне, что тебе в нем нравится.

– Ну, во‐первых, он красавчик.

– Бла-бла-бла, – говорю я.

– И он добрый. Он любит свою семью. Ты бы видел его с мамой, с папой и с сестрой… И с другой сестрой, она та еще сучка, но сейчас не об этом. Ву такой милый.

– Вот это реально круто.

– Правда? А еще у него мозги под бизнес заточены. Не в смысле, каким бизнесом заниматься, а в смысле как им заниматься. Понимаешь?

– Ага.

– Ты думаешь, что корпоративный менеджмент – тоска зеленая.

– Нет, вовсе нет.

– Думаешь-думаешь.

– Не, не, совсем нет, – отвечаю я. – Я просто не очень хорошо понимаю, что это. И к тому же меня это мало волнует. Потому что это тоска зеленая.

– Придурок! – говорит Джо, но в ее тоне нет раздражения или недовольства. – Ладно, твоя очередь. Что прикольного в Брит Минз?

Я нахожу очередную гайку и накручиваю ее на болт. Она идеально подходит. Это не просто так. И Брит не просто так. Я удовлетворенно вздыхаю и начинаю:

– Ну, во‐первых, она просто красотка.

– Бла-бла-бла, – отвечает Джо.

– Она умная, ее волнуют вопросы экологии, она интересуется биологией и все такое. А если чуть глубже…

– Это ты про анал?

Я фыркаю, а потом продолжаю:

– Я ей очень нравлюсь, и она мне очень нравится. Ничего особенного, да?

– Но ты не можешь рассказать о ваших отношениях своим родителям?

– Бли-и-ин, ну вот зачем ты об этом?

– Извини. Просто устала разрываться между тем, чего хотят родители, и тем, чего хочу я.

– Да ладно.

Джо садится, чтобы видеть меня.

– Нет, правда извини.

Мы смотрим друг на друга. У нее проблемы с китайским бойфрендом, у меня – с белой девушкой.

Я думаю о Ханне. Стоил ли Майзл проблем с родителями? Может, она каждую ночь рыдает в его объятьях из‐за того, что мама с папой вычеркнули ее из своей жизни? А может, Ханна смирилась с этой ситуацией. Может, она вышла из пузыря и, перед тем как уйти, пнула его с такой силой, что он лопнул. Я пытаюсь представить себе будущее Ханны. Приедут ли родители на новоселье, когда она купит свой первый дом? Приедут ли они в роддом, когда она родит первенца? А Майлз, этот бедняга, что он будет чувствовать через несколько лет?

Вряд ли Ханну ждет что‐то хорошее. Крайне маловероятно. Она навсегда застряла между двумя мирами, в лимбе, который гораздо глубже моего. Я чувствую, что глаза жгут наворачивающиеся слезы. Я начинаю быстро моргать. Мне хочется подняться в воздух, и я хватаюсь за ворс ковра, чтобы не улететь.

Что думает Ханна о наших родителях? Они ее любят, и она любит их и ничего не может с этим поделать, но мама с папой не хотят ее видеть. Наши родители сделали свой выбор и выбрали янтарный пузырь. Господи, Ханна, правильное ли решение ты приняла? Неужели мне тоже предстоит выбирать?

Оттого что в нашем мире существует необходимость выбирать в такой ситуации, мне хочется раскатать его в лепешку. Есть только я и Ханна. Род Ли заканчивается на нас с ней.

Я делаю глубокий вдох. Джо не заметила моих слез. Пока она смотрит в другую строну, я быстро вытираю глаза большими пальцами. Я знаю, что эту проблему создали не мы, лимбийцы. Эту проблему создали наши родители. Наши родители делают вид, что они живут где‐то еще, но не в Америке. И тут у меня появляется одна идея.

– Хм, – только и говорю я. – Хм…

– Что?

– Слушай, – делаю я глубокий вдох, – у меня появилась одна мысль…

– Какая? – интересуется Джо.

– Она очень странная.

– Это меня не пугает.

– Ну хорошо, – говорю я, глядя ей в глаза. – Я хочу сделать тебе предложение.

– Хм? – она вопросительно мычит.

Я выстукиваю дробь пальцами на коленке.

– У тебя проблемы с китайским бойфрендом. У меня проблемы с белой девушкой. А у наших родителей в мировоззрении есть чудовищного размера слабое место. Расистское слабое место. Что, если мы извлечем из этого выгоду?

Джо поднимает брови.

– Что ты имеешь в виду? – Она произносит эту фразу не как вопрос, а как утверждение.

– Я предлагаю следующее. – Я делаю глубокий вздох и задерживаю дыхание. – Давай сделаем вид, что мы встречаемся.

Она смотрит на меня с недоумением. Я ерзаю на месте.

– Мы сделаем вид, что мы вместе. И начнем ходить на свидания. Наши родители будут этому бесконечно рады, и они позволят нам видеться так часто, как мы захотим. Школьные праздники, каникулы – когда угодно. Только во время этих свиданий…

Джо округляет глаза:

– …мы будем встречаться с тем человеком, в которого влюблены.

Я повторяю жест Ву:

– Точняк.

На губах Джо появляется улыбка, она становится все шире и шире, и вот наконец Джо начинает хохотать, как целая армия белок. Она смеется и не может остановиться. Когда Джо успокаивается, я замечаю, что на первом этаже все притихли. Наши родители прислушиваются к тому, что происходит у нас.

– Ты просто сумасшедший, – говорит Джо.

Я складываю на груди руки и довольно ухмыляюсь.

– Но ты чертов гений.

Nevertheless, she persisted.