Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Иллюстратор ArtsyBee
Корректор Эстэр
© Агния Аксаковская, 2019
© ArtsyBee, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-0050-5889-8 (т. 2)
ISBN 978-5-0050-5890-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Июльские желания
И вот дни отправились в дорогу, как детёныши землеройки, вчерашний хватал в зубы хвостик завтрашнего. И подобно этим вроде как незначительным существам, каждый был до неотличимости похож на другого… но один – покрупнее и хвостик подлиннее, другой серый крохотный злюка норовил отбежать в сторону да и зубки у него явно поострее, а вот сумрачный малыш плёлся лапка за лапку, а потом вдруг как припустит.
Землеройки во множестве водились на пустоши, начинавшейся сразу за придворцовыми территориями на северо-востоке.
Там некогда состоялся великий марш оборотней и вошёл в историю немедленно по двум причинам. Первая заключалась в памяти о большой уборке, на которую были приглашены все придворные, за исключением трёх молодых леди и троих молодых господ. Вторая напоминала о себе дольше и тогда уже, когда последние кучки мусора были сожжены весенним вечером, а печальные пакетики из-под праздничных лакомств перестали скитаться по холмам и лестницам парка и последний из этих маленьких призраков покинул пустошь, отправившись в большой мир.
Нечто необратимо изменилось после бесшабашного весеннего вечера.
Изменилось сразу и продолжало меняться. Некоторые перемены были сугубо внешними, за другими пряталось нечто более основательное.
Конечно, хорошо, когда что-то происходит в жизни. Одни события вытесняют другие, а малыши землеройки растут.
Не одно поколение этих храбрых, весёлых и жестоких существ сменилось в мирах рытвин и впадин пустоши.
И всё же времени прошло слишком много…
Не пара месяцев, не полгода, и нельзя было уже помянуть чудовищный отрезок времени, нарекая его успокоительным «с годик».
Прошло уже больше года, и в прихожей дворца кто-то завернул лист большого яркого и дешёвого календаря со словом «июль».
В самом дворце по-прежнему царили, во всех смыслах глагола, унылая Химерина и ветреный Джироламо, которых следует упомянуть первыми – из соображений лояльности.
Старина Джи по-прежнему жалуется, что супруга мало его ценит. Недавно опять погорели важные переговоры, потому что он по привычке, блеснув глазами и понизив голос, сказал послу при вручении верительных грамот:
– Милая, я ужасно одинок.
Разве можно, впрочем, осудить кого-то, кто страдает от одиночества?
Лу по прежнему очень любит песню Ты теперь в армии. Она слушает её, когда только выпадут свободные минутки (у неё столько дел, что это случается куда реже, чем ей бы хотелось).
Ещё она пристрастилась к затягивающим, помимо воли проникающим в кровь мелодиям с другого материка. Только здесь что-то не то. Ну кто, скажите, устоит спокойно, когда звучит такая музыка? Чья грудь, как говорится, не поднимется? У людей всегда краснеют щёки, когда ветерок доносит издали с проехавшей машины коротенький обрывок: да-да, даа-да…
Бэт, например, – хотя она, по-прежнему, верна Братцу Луи, – сразу закатывает фиалковые, начинает бестолково приплясывать и даже в ладоши прихлопывает. (Вид довольно смешной, особенно если учесть, что фигура Бэт несколько изменилась.)
Она даже не замечает, что Лу сидит совсем неподвижно, лицо у неё бледное, ресницы опущены так, будто ей хочется, чтобы они приросли к щекам, губы сжаты, руки спокойно лежат на коленках и ни один пальчик не шевельнётся.
А вот Александре всё равно, какая бы там мелодия откуда не донеслась. Она не бледнеет и не краснеет. Когда она тяжело болела и потом так же тяжело выздоравливала, Бэт не в силах была вынести взгляда чёрных глаз, устремлённого всегда в одну точку (на полу или на потолке), и несколько раз пыталась развлечь Лис их любимыми песнями. Она попробовала даже ту, которую поёт хриплый бас на языке грома и молнии, хотя сама её считает грубой и агрессивной. Бэт несколько раз врубала эту песню в пределах досягаемости белой и неподвижной постели, но Александра как будто и не заметила. А в следующий раз резким движением накрыла голову подушкой.
Да, с этими двумя девочками нелады.
Они, кажется, несчастны.
Бэт испытывала смутный стыд. Она – счастлива. У неё есть Рене, две или три настоящие сценки и скоро будет… (Она кладёт ладошки на высокий живот.) Конечно, на этот раз всё будет благополучно.
Ей просто повезло. А девочки, несомненно, несчастны.
Взять, к примеру, Лу. Разве можно быть счастливой оттого, что научилась водить гоночную машину и учишь третий иностранный язык и занимаешься в специальной школе какими-то ужасными драками и имеешь ещё массу непонятных занятий?.. Ну ладно, это хотя бы отвлечение… до приезда Тео.
Что касается Александры, то она ничем не занимается и, как это ни возмутительно, не ждёт Жанно, хотя о нём и его блистательных победах почти каждый день пишут газеты.
Порой Бэт начинает казаться, что Александра разлюбила её и Лушку тоже.
Это так непонятно (и страшно), что в голове у Бэт всё начинает путаться. Но потом она вспоминает кое-что.
Когда у Александры сознание начинало мутнеть (было несколько таких моментов в самом начале болезни), Бэт видела, именно видела (Александра редко разрешала себе бредить), что у той осталась одна единственная мысль. Это была мысль о том, как хорошо и спокойно в чёрной глубине и как не хочется возвращаться.
И всё же она всякий раз открывала глаза и, в конце концов, совсем выздоровела. Бэт знала – почему. Александра не могла позволить себе того, что ей хотелось, потому что это просто убило бы их. А она и так причинила им много огорчений.
И Бэт была благодарна Лис, всякий раз, как та открывала глаза.
Ещё Бэт переживала из-за того, что обе девочки выглядели сейчас не такими хорошенькими, как всегда. Дело даже не в том, что Александра сильно похудела (особенно из-за этого переживал Рене), что губы у неё не такие розовые, цвет лица просто ужасный, льняные волосы поблёкли, а в чём-то таком, что Бэт не могла назвать. Она только шумно возмущалась, что Александра мало (по её мнению) ест и спит.
Лушка и так всегда была худышка, с этим уж ничего не поделаешь, вздыхала Бэт. Но выражение лица у неё сделалось такое… ну, целеустремлённое, что ли… иной раз жутко с ней глазами встретиться. Это с красавицей-то Лу! Правда, у неё с детства личико умное, интеллигентное (это и Дедушка говорил). Но всему же есть мера! (Впрочем, чем бы дитя не тешилось. Ясно, что это всё – и вождение машин разных марок, и всякие чёрные и белые пояса – нужны, чтобы дождаться Тео.)
Как это плохо, что Лис не ждёт Жанно! И говорить-то о нём не желает. Мерзавка.
Глава первая, о том, чего хочется Виви
– И с того вечера она ровно три месяца провалялась в горячке. Все думали, что ей кранты. Но она выжила. Змея.
У каждого королевского замка непременно имеется какой-никакой, а задний двор. Этот был довольно мил, и солнце крепко нагрело большую поленницу дров. Было жарковато, и Виви, которая обращалась к женщине с метлой, отдувалась и поддувала себе за ворот. Она чуточку, самую чуточку потолстела, мордашка у неё свеженькая и румяная, а платьице – очень лёгонькое – ей шло.
– Впрочем, тут нет ничего удивительного. С ней так все носились, что и мертвец бы прочихался.
Виви обмахивалась газетой, и это тоже выглядело очаровательно. Правда, её никто не видел – имеются в виду настоящие зрители, не прислуга. Но не пропадать же газете. Она только на то, если честно, и годилась. Единственной представляющей интерес новостью было оповещение в подвале на третьей странице о том, что в столице состоится ведьминский форум. О нет, там, в газете нашлось и ещё кое-что.
– Ну, не все, понятно… Это я уж так, для красоты. Всем-то она, что кость в горле. Ея друзьишки. Беатрикс ходила за нею, что твоя нянька, а ведь сама уже была беременная. Беатрикс это даром не прошло. В тот день, когда кикимора выползла на свет после болезни, у Беатрикс… – Виви зашептала, – … и представьте, тётенька, она не прогнала тварюку, нет. Хотя ясно, что это из-за неё.
Дворничиха, женщина средних лет и неопределённой наружности, с любопытством осведомилась:
– Но теперь молодая госпожа снова в ожидании?
Виви мрачно кивнула.
– Да, семь месяцев прошло, и ничего не случилось. Пока.
– Ну, дай Бог, – закивала дворничиха. – А говорят, красавица она, эта герцогская внучка.
– Ну, герцогская. Что до красоты – плакала теперь её раззнаменитая талия. Когда дамочка на восьмом месяце, не больно понятно, хороша она или нет. И охота так себя уродовать. Правда, её муженьку это всё равно – он так над ней трясётся, смотреть противно.
Дворничиха закивала и хихикнула.
– Слыхала я, он учёный. Думаю, ну важнющий, тощой, и лысинка беспременно. Мету, слышу, говорят – Вот, вот Рене Керадрё, тот самый. Глянула – а это мальчуган, только здоровущий, плечистый такой, подбородка на двоих плотогонов хватило бы. А так беленький, глаза синие-пресиние. Заметил, что я на него смотрю, улыбнулся, поздоровался.
Дворничиха беззлобно посетовала, что с ней поздоровались впервые с тех пор, как её взяли на службишку.
– Даже ты, золотая, сразу с дела начала.
Она снова принялась расхваливать молодого человека.
– Ладный парень, стройный, как тополь, однако, видать – ох, растолстеет, ежли жёнушка поленится на нём кататься.
– Глупец и простак. – Коротко определила Виви. – Впрочем, все мужики из одной коробочки с пластилином.
Но вечная тема сегодня не нашла отклика в сердце Виви. Она вернулась к тому, что занимало её рассудок – а он у неё был качественный, крепенький, как она сама.
– Не понимаю я Беатрикс. Ей волноваться нельзя, а она держит у себя чёртову Александру да ещё эту подозрительную служанку.
– Золотая, нету у них служанки. К ним приходит раз в неделю мужичок из фирмы Мы вам всё пропылесосим плюс Бесплатный съём паутины, хотя я слыхала, одна из девочек – та, что беленькая – паутину сымать и не дозволяет.
– Всё-то вы, милая, знаете, хоть здесь без году неделя. – Сухо заметила Виви.
– Интересуюсь людьми.– Серьёзно объяснила дворничиха.
– Небось, с метлы много чего увидать можно?
– А то.
Засмеялись – сначала Виви, у которой всегда поднималось настроение, когда ей удавалось, по её выражению, подпортить кому-нибудь самооценку, потом дворничиха – по непонятной причине.
– Есть у них служанка. Некая Лусинда. Не может быть, чтоб вы не слышали.
– Госпожа Венсан – не служанка. И живёт она отдельно. Снимает квартиру в городе.
Виви опустила газету. Глаза её полыхнули.
– Никакая она вам не госпожа Венсан! Тео, красавец и богач – ну, помните, я вам рассказывала? – вовсе и не думал жениться на замарашке. В сущности, мы были с ним помолвлены… да, да… я просто не хочу об этом пока, вот он вернётся и…я ему прощу все его низменные мимолётные увлечения, в том числе, и эту замарашку. Мужчине надо многое прощать.
Дворничиха успокоительно кивала в такт гневной отповеди, и это особенно раздражило Виви, потому что пожилая женщина и не думала смутиться из-за того, что ляпнула глупость. Вдобавок, вежливо выслушав молодую госпожу, она как ни в чём ни бывало разразилась несусветной хвалебной речью в адрес Лусинды. Виви, стиснув зубки, выслушала глупейшую повесть о том, как «племяшка» дворничихи заказывала себе путёвку в турбюро «госпожи Венсан».
Якобы молодая особа потом уши своей почтенной родственнице прожужжала. Там ей показывали видеомаршрут, напоили отличным кофе и даже предложили бесплатный пробный урок языка по «секретной методике». Дворничиха, чья речь была на редкость вульгарной, справилась со всеми сложными словесами, принесёнными на хвосте этой неведомой противной родственницей. Виви так и подпрыгнула, когда услышала среди простецких оборотов словечко на языке, так и не выученном ею самой.
Дворничиха заметила это и пояснила:
– Приходилось подметать в учёном месте, золотая.
И она, шмыгнув, снова зарядила про «изячество» и «интелихентность» владелицы турбюро.
– Что ж, если кому нравятся поломойки… – Не выдержала Виви.
Она довольно небрежно добавила:
– О присутствующих не говорят, само собой.
Дворничиха добродушно смотрела на Виви, потом кивнула.
– Спасибо, золотая.
Виви показалось, что прислуга заметила кого-то за её плечом и даже обернулась. Но двор пустовал, до отказа заполненный сонным тёплым светом с пустоши.
Виви чуть вопросительно глянула на дворничиху, приподняв круглую бровку. Бигор обычно от этого с ума сходил, да она и сама знала, что выглядит при этом забавной и суровой одновременно. И почему ей вспомнилось это имя? Она давно забыла потешного толстяка-силача. Но не забыла того, кто вычеркнул это имя из её жизни.
Виви отменила мимические упражнения и сглотнула подступивший к самому горлышку обжигающий гнев. Её смятённая мысль вновь набросилась на главный раздражитель.
– Однако, тёлка страшенно много израсходовала на это самое бюро. Ну, ясно, Венсан отступного дал. Ничего, скоро денежки кончатся, придётся в горничные пойти. Я бы её взяла.
Дворничиха принялась бубнить, как будто малоумной втолковывала:
– Да ведь они, все три – одним домком бедуют, от одной булочки кусают и уж, что говорить, её выручат. Как приятно, аж сердце греет, когда три молодухи живут в мире и согласии.
– Зато с другими они не церемонятся. – Зло процедила Виви. – Беатрикс, к примеру, не пропускала к своей драгоценной Александре саму королеву. У её величества, говорят, истерики от злости делались, но всё бесполезно.
– Когда женщина начинает кушать за двоих, у неё каких только причуд не бывает. – Благоразумно рассудила дворничиха.
– Дело не в этом, а в дурацких пьесах или как там это называется, в общем, книжках, которые сочиняет Беатрикс. Плевала её величество, кто там беременный, кто нет, но просто, того и гляди, за границей начнут кричать, что у нас преследуют писателей.
Дворничиха наклонилась и подняла с земли конверт. Виви ахнула и выхватила его, чуть не оторвав уголок.
– Выпало из газетки. – Пояснила дворничиха.
Виви сделала резкое движение, будто желая запрятать послание получше, но отдёрнула руку. Платьице, несмотря на свою невесомость, увлажнилось «июльской росой», как недавно брякнул долговязый Керадрё, когда он вместе с женой и Монтаржи отправился за покупками. Виви проходила мимо и слышала, как принялась тоненько смеяться Беатрикс, а Монтаржи грубо расхохоталась. Словом, совать письмо поближе к телу не хотелось.
Она сердито посмотрела на конверт и вынужденно пояснила:
– От Клер, моей подружки, весточка.
Виви аж передёрнуло – она оправдывается перед прислугой! Но взглянув на дворничиху, кое-что вспомнила, и внезапно заговорила чуть ли не дружеским тоном:
– Я вам рассказывала про Клер? Она хотела удавиться в ту ночку, когда Монтаржи подвела под топор наших развесёлых дружков, но её успели снять. «Госпожа Венсан» углядела. – Виви вложила в эти слова не так много ядовитой иронии, как могла бы. – Шейка у бедняжки с тех пор вся перекривилась, не хуже водосточной трубы.
– Что за горе для девочки. – Посочувствовала дворничиха.
Виви хладнокровно возразила:
– Да не очень. Уверяю вас, Клер и до этого-то не больно красотой блистала. Сказать по правде, мне её ни вот настолечко не жалко. Не умеешь, не берись. И было бы из-за чего убиваться. Таких, как Бигор и Фонтевро полным-полно, только пальчиком помани, да насыпь им крошек в подол.
Виви замолчала, точно ткнулась в темноте в стену.
Клер тогда довольно быстро очухалась – а всё потому, что Виви додумалась ей сказать, что Александра померла. Клер мигом повеселела и тут же выпростала тонкие ножки из одеяла, а когда узнала, что Виви её разыграла, готова была подругу убить. Так она сказала и Виви поверила. Но осиротевшая девушка продолжала надеяться на лучшее и каждое утро прилежно расспрашивала тех немногих, кто посещал скромную и бледную фрейлину, о состоянии здоровья госпожи Монтаржи.
Ей никто не мог помочь – мало кто знал что-то наверняка. Его величество, явившийся с миссией милосердия, чтобы подбодрить молоденькую барышню и по-отечески пожурить за «неосторожность», сразу примолк, едва Клер заикнулась по поводу «нашей главной достопримечательности».
Джироламо, до этого неистово, хотя и чуточку механически, игривый, неопределённо и не похоже на себя улыбнулся и, пробормотав что-то маловнятное насчёт «куда ж она денется, раз она достопримечательность», принялся поглаживать восковые пальчики Клер на одеяле.
Впрочем, королю следовало отдать королевскую дань уважения – каким бы шутом гороховым он ни был, именно он замял расследование «несчастного случая», непринуждённо попросив комиссара придерживаться версии, изложенной «моей доброй знакомой Лу Венсан».
В то утро, когда Александра впервые вылезла из постели, Клер, пошатываясь, как зимний паучок на стекле, дрожащими руками собрала чемодан. Она уехала в тот же день, пока солнце ещё не зашло, и такси высадило её на почти непротоптанной тропке к ближайшему месту горького уединения – а им оказалось учреждение, посвящённое Немезиде.
Орден Отмщения и Воздаяния недавно выиграл королевский грант и, как говорят, приступил к созданию собственной сети приютов для заблудших душ. Идеология ордена мало изучена, он не принадлежит ни к одной из широко известных теологий, ни одно философское общество не изъявило готовности взять за него ответственность. Даже независимое международное бюро расследований – то, что в Локдауне – ничего о нём толком не знает. Тем паче, не знала и Виви, душа простая. Она, также как и все, что-то слышала и сделала вывод, что там «жутики и жесть».
Тем не менее, Орден если не процветал, то вполне окупал затраты на паёк и содержание заблудших душ, число коих росло, хотя Орден пренебрегал возможностями массового распространения информации о себе.
Именно, в одном из новооткрытых отделений Клер и приняла посвящение, расписавшись под заявлением в трёх экземплярах и сдав письменный экзамен на знание Устава. Заодно она представила и гарантии о неразглашении.
Поселившись в одной из крохотных комнатушек общежития, юная эриния так ревностно заботилась о ближней своей – то есть, доносила на всех и вся даме, которую называли Метрессой, что та скоро сделала её своей правой и левой. Мировоззрение Ламии-Клер – а Орден не препятствует иметь мировоззрение, лишь бы оно не противоречило Уставу – сводилось, в основном, к регулировке отношений полов. В смысле, их полного отсутствия. Как выразилась Виви, «хоть нарезай её на кусочки да продавай вместо средства планирования семьи».
– Время от времени ей надо отводить душу, и она пишет мне вестульку.
Виви цинично усмехнулась.
– А это почище сценок Беатрикс, уж поверьте. Вы женщина при своих годах, но, ручаюсь, такого вы в своей копилке опыта не сыщете. Я бы эти письмишки складывала да хранила, как зеницу ока – ну, так, на всякий случай. Вдруг Клер станет метрессой. Но она, видать, жизнь тоже неплохо знает и вечно в своих скандальных заплетунчиках так припутает моё имя, что маникюрными ножницами не выстрижешь.
Дворничиха издала сквозь сомкнутые губы одобрительное восклицание.
– Н-да, не бесталанная она у меня, кривуля стриженая. Жаль, жаль, что нельзя использовать эти соковитые произведения. Она изрядно свирепствует в своём Монастыре. Особенно достаётся от неё девицам, которые попали туда против своей воли или из любви к философии, а теперь полагают, что кельи плохо протапливаются по ночам.
– Что же это она? – Печально заметила дворничиха. – Уж не жалеет ли, что жизнь себе молодую заломала? Ведь совсем ещё ягодка, а теперь, поди расстригись.
– Нет, она не жалеет.
Виви объяснила (со слов самой Клер), что, мол, вместе с её парнем для неё и Любовь умерла. А ведь была на аморе помешанная, бульварные романы, как пьяница, глотала, по семь на неделю, а у самой, кроме тупача Фонтевро, ни полкавалера не было.
Виви поразмыслила и с жаром добавила безжалостных красок:
– Даже, когда шейка у неё не кренилась, как корабль в ненастье. Уж больно тощая и длинная, как червяк, вся нескладная и вихлястая, точь-в-точь крысёныш, которого стаканом накрыли. Она вся расцвела жёлтыми цветочками, что твоя форзиция, когда я ей намекнула, мол, этот дуболом по ней вздыхает. Было бы чем гордиться, урод и недоумок, а она в него вцепилась, всего обслюнявила. Как она убивалась, когда его… Я-то позабыла Бигора ещё до того, как его укоротили на ту часть, которая ему не нужна была.
У дворничихи интерес к истории Виви иссяк, и она спросила:
– У госпожи Александры, небось, тьма ухажёров, с тех пор как она выздоровела. Мужчины, они ведь просто рассуждают – раз у неё был полюбовник, почему бы не занять его место.
– Тс. С ума сошли, тётя.
Виви ловко закрутила головой на низенькой шее.
– Хорошо, все сплетницы сейчас дрыхнут с патчами на всех местах, а то бы конец вашей карьере при дворе. А то и что похуже. У Мадам Монтаржи никогда не было любовника. В это свято верит её величество, а значит, так оно и есть. Оскорбление чести Александры приравнивается к оскорблению монаршей власти.
– Ох, прости, золотая. Это я по простоте моей сермяжной. – Поспешила покаяться дворничиха, впрочем, без особого воодушевления.
По двору скользнул ветерок из парка – он был слишком слаб, чтобы ослабить действие полуденной духоты, но подвёл черту, как хвостиком подмахнул, под разговором. Разговору следовало бы завершиться, но Виви не собиралась уходить.
Она протянула руку и пощипала метлу за хвост.
– А что, тётка. Ты вот летала, Капитана Жанно видала? – Спросила Виви. – Хорош?
Внезапный переход на фамильярные интонации не возмутил собеседницу. Дворничиха понимающе улыбнулась. Улыбка согрела её совершенно не запоминающееся лицо, вроде собирательного портрета всех почтенных бюргерш, столпов мироздания, одним своим видом внушающих уважительную уверенность в вечности порядка и ритмичных движений космической метлы. Все любят таких тёток, но никто не обращает на них внимания. Понятно, кроме Р. Керадрё.
– Как думаешь, вернётся он? – Продолжала тихо допытываться Виви.
– Беспременно.
На сей раз простодушная женщина говорила твёрдо и даже сурово. Даже в том, как она перехватила метлу, мелькнуло нечто властное.
– Откуда знаешь?
Дворничиха вновь выглядела тётёхой из провинции, пытающейся понять, чего от неё хотят умные столичные господа.
– А разиж в газетке не об этом пишут?
Она деликатно потрогала мятый свёрток.
– Война к концу приходит. Кончается Война.
Виви прищурилась.
– И снова начнёт её клеить?
– Это уж ты, девонько, не сумлевайся.
Виви облизнулась, кашлянула и задала вопрос уже совсем новым голосом – почтительно и без малейшей небрежности:
– Что же, тётушка, возьмётесь за это дело?
Дворничиха словно бы подросла чуток, поважнела на глазах.
– Сразу не скажешь, барышня моя.
– Только вы, тётушка, цену не набивайте. Сказано – за такое дело заплачу, не скупясь. За это я торговаться не стану.
Сжала кулаки, ноздри раздула. Дворничиха заметила вразумляющим тоном:
– Мне первым делом надобно их увидать, хотя бы издали.
Она добавила:
– Я не про твои монетки говорю.
Виви пропустила мимо ушей нахальство прислуги.
– Смеётесь? Будто бы вы не видали их в журналах – когда какому-нибудь самоубийце из писак удаётся поймать их на обложку. Даже вы в вашем городишке… откуда вы там…
Дворничиха вновь была сама скромность. Она обратилась к Виви чуть ли не просительным тоном:
– Мне нужно носом воздух потянуть…
Виви нахмурилась и приоткрыла рот. Дворничиха развязно добавила:
– Чем они, лапочки, пахнут.
Виви хмыкнула.
– А ничем. Они не душатся. Беатрикс, правда, если принюхаться, припахивает детским мылом. Эта замарашка-служанка покупает себе Нарциссовый Гель Для Ванн, которым положено пользоваться только женщинам из высшего общества. Запах от него сразу улетучивается, и, кажется, будто эта самая замарашка – капелька росы. Александра моется средством для чистки кухонного кафеля… причём раза по три на дню и с ног до головы, и поэтому всё время чешется. Я подкупила их прежнюю горничную, чтобы она держала меня в курсе. Но стервоза скоро отказалась. Ну да, заработала себе на вступительный взнос в Универ и отчалила. Это они ей, вишь ты, привили вкус к познанию. …Вот и всё, чем они пахнут.
– А вторым-то делом, распрекрасная ты моя барышня, нужно, чтоб в человеке была зацепка.
– Этто что за конфета? – Недовольно переспросила Виви. – Да чтоб у меня шарики за ролики зацепились – никогда не думала, что порчу навести — так сложно. Какая ещё зацепка? Чтобы этот человек, ну, на которого хочешь навести – чтобы он плохой был?
– Да нет, золотая, зачем плохой. Не плохой и не хороший. Рази дело в этом? Дело в зацепке. А понять это может только тот, кто мою науку разумеет. …Ты, миленькая, ещё разок поточней скажи, какую тебе желательно, чтоб я порчу навела?
Виви помолчала, подумала старательно:
– Чтобы Венсан бросил служанку, чтобы Беатрикс родила мёртвого ребёнка, а… Словом, Александра пусть попадёт в Ад.
– Полегче, золотая. В Тюрьму, в Сумасшедший Дом, в Дом для Прокажённых?
Виви рассмеялась звонким, хорошим смехом:
– Да, хоть бы вот, и в Монастырь, где служит Клер. Но это, наверное, сложновато, а?
– Долго ли умеючи.
– О, вот это был бы класс. Это, я понимаю. Забубон Века.
Дворничиха оборвала:
– Ты давай, красавица, ежли хочешь дело сладить, побыстрей устрой мне с ними свиданочку. Так, чтоб я их видела, а они меня – нет.
– Тс. Сдаётся, мне везуха. Прячься, тётушка. Слышь? Тащатся змея с барабанчиком.
