Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Часть III. Победитель
16
Я зажимаю рот обеими руками, но поздно: крик уже вырвался. Небо чернеет, и лягушки снова затевают свой хор. Идиотка! – ругаю я себя. Как можно вести себя так глупо! Замираю, ожидая, что со всех сторон из-за деревьев полезут убийцы. Потом вспоминаю, что лезть особенно некому. Никого почти не осталось.
Пит, который к тому же ранен, теперь мой союзник. Все опасения на его счет не имеют смысла: теперь, если любой из нас убьет другого, то станет изгоем в родном дистрикте. На месте зрителей я бы сразу прониклась отвращением к любому трибуту, который в данных обстоятельствах не захотел бы объединиться с земляком. А уж в моем случае и говорить нечего: несчастные влюбленные из Двенадцатого дистрикта просто обязаны быть вместе. Иначе о помощи сердобольных спонсоров можно забыть.
Несчастные влюбленные… Пит, должно быть, не забывал о своей роли ни на минуту. С чего бы еще распорядители решились на такое неслыханное изменение в правилах? Шанс для двоих. По всей видимости, наш «роман» снискал такую популярность у аудитории, что без этого изменения Играм грозил бы провал. И моей заслуги тут нет ни капли. Все, что я сделала полезного, так это не прикончила ненароком Пита. Он сумел убедить зрителей, что все время заботится обо мне. Качал головой, чтобы удержать меня от драки у Рога изобилия. Схватился с Катоном, давая мне возможность убежать. Даже союзничество с профи выглядит как хитрый ход, предпринятый ради моей защиты. Выходит, Пит никогда не был моим врагом.
Эта мысль вызывает у меня улыбку. Я убираю руки с лица и обращаю его к лунному свету. Оно должно быть хорошо видно на экранах.
Кого мне бояться? Лисы? Парень из ее дистрикта мертв. Она одна. Ночью. К тому же ее стратегией всегда было уклонение от опасности, а не нападение. Даже если она слышала мой голос, то вряд ли что-то предпримет. Будет ждать, чтобы кто-то другой меня прикончил.
Потом Цеп. Он, безусловно, опасен. С начала Игр я ни разу не видела его. Помню, как испугалась Лиса, когда, стоя у обгорелых остатков пирамиды, услышала какой-то звук. Но повернулась она не к лесу, а в противоположную сторону. К той части арены, которая уходит вниз, и о которой я не имею ни малейшего представления. По-видимому, эта территория принадлежит Цепу, и Лиса бежала от него. Я почти уверена в этом. Оттуда он меня слышать не мог, а если и слышал, я для него слишком высоко. Такому быку до меня не долезть.
Остаются Катон и девушка из Дистрикта-2. Им новое правило наверняка пришлось по душе. Кроме нас с Питом, только они от него в выигрыше. И они могли слышать мой крик. И что мне теперь, в бега пуститься? Нет. Пусть они придут. Пусть наденут очочки и попрутся через лес, ломая ветки своими громадными телами.
Мне будет удобно стрелять в них сверху. Только они не придут. Не пришли днем к костру, теперь тем более не сунутся. Побоятся ловушки. Если придут, то когда отыщут меня сами, а не по моей подсказке.
«Так что лежи на месте, Китнисс, и постарайся заснуть, – приказываю я себе, хотя мне не терпится уже сейчас пойти искать Пита. – Найдешь его завтра».
И я засыпаю. Утром бравады у меня несколько поубавилось: профи не решатся напасть на меня, пока я наверху, а на земле вполне могут устроить засаду. Прежде чем слезть с дерева, я тщательно подготавливаюсь: плотно завтракаю, собираю и надеваю рюкзак, готовлю оружие. Внизу тоже все кажется тихим и мирным.
Сегодня мне надо быть чрезвычайно осторожной. Профи знают, что я буду искать Пита. И, возможно, они хотят выждать, пока я его найду, и уж тогда набросятся. Если он действительно так плох, как думает Катон, мне придется в одиночку защищать и себя, и Пита. С другой стороны, будь он совсем беспомощный, как бы он смог выжить? И как вообще я собираюсь его искать?
Я пытаюсь вспомнить какие-нибудь его слова, какой-то намек на то, где он может прятаться, но ничего такого на ум не приходит. Мысленно возвращаюсь к тому моменту, когда Пит стоял, искрящийся в лучах солнца, и орал на меня, чтобы я убегала. Потом появился Катон с обнаженным кинжалом. И когда я ушла, он ранил Пита. Как Питу удалось уйти живым? Может быть, яд ос-убийц подействовал на него не так сильно, как на Катона?
Наверное, так и было. Но осы должны были его покусать. Это наверняка. И как далеко он мог уйти с резаной раной и с ядом в крови? И как выживал все эти дни? Почему не умер до сих пор – если не от раны и укусов, то от жажды?
А вот это уже зацепка! Пит не выжил бы без воды. Я-то уж знаю: в первые дни сама чуть не загнулась. Значит, там, где он прячется, вода есть. Круг поисков сужается. Во-первых, мы имеем озеро. Поскольку рядом с ним находится лагерь профи, эту возможность можно сразу отбросить. Потом есть пара-тройка лужиц с ключевой водой. Там ты прикован к одному месту, это слишком опасно. Остается ручей. От нашего с Рутой лагеря он течет вниз почти к самому озеру и еще куда-то дальше. Держась ручья, можно все время менять свое местоположение и при этом оставаться вблизи воды. Можно идти по дну ручья, не оставляя следов. И ловить рыбу.
Как бы то ни было, начинать поиски нужно у ручья.
Чтобы сбить с толку врагов, я развожу костер и кладу туда побольше сырых веток. Пусть даже профи решат, что это хитрость. Главное, пусть думают, что я прячусь где-то рядом. А я тем временем буду искать Пита.
Солнце почти мгновенно растворяет утреннюю дымку; сегодняшний день обещает быть особенно жарким. Приятно ступить босыми ногами в прохладную воду. Я иду вниз по течению. Хочется покричать Питу, но это было бы неразумно. Придется найти его, пользуясь глазами и здоровым ухом, или же он должен найти меня. Не может же он не догадываться, что я его ищу? Не думает же он, что мне наплевать на новое правило и я предпочту действовать в одиночку? Хотя кто его знает? С Питом никогда ничего не поймешь. Такая вот загадочная натура. В других обстоятельствах это, возможно, интригует, а сейчас только лишняя помеха.
Скоро дохожу до места, где перед этим сворачивала к лагерю профи. Пока никаких следов Пита я не обнаружила, однако это меня не удивляет. После нападения ос-убийц я здесь ходила три раза и, если бы Пит был где-то рядом, что-нибудь заметила бы раньше. Дальше ручей сворачивает налево; в этой части леса я еще не была. К илистым берегам, густо заросшим водными растениями, подступают каменные глыбы, которые становятся тем крупнее, чем дальше я иду вниз по ручью. Наконец я чувствую себя в ловушке. Если на меня нападет Цеп или Катон, выбраться из ручья будет непростым делом. И вообще, что толку здесь ходить? Разве сможет тяжело раненный выжить среди этих камней, где ни в воду зайти, ни из воды выйти? И тут я замечаю на одном из валунов полоску крови. Она давно высохла и выглядит размазанной, будто кто-то пытался ее стереть, но не смог. Кто-то очень слабый.
Цепляясь за камни, карабкаюсь в том направлении и нахожу пятно крови. Потом еще и еще. К одному из пятен прилип клочок ткани. По-прежнему никаких признаков жизни. Я не выдерживаю и начинаю звать приглушенным голосом: «Пит! Пит!» Скоро на дереве неподалеку сойка-пересмешница начинает мне вторить. Я замолкаю и спускаюсь обратно к ручью. Бесполезно. Должно быть, Пит ушел дальше вниз по течению.
Моя нога едва касается поверхности воды, и тут кто-то тихо произносит:
– Пришла добить меня, солнышко?
Резко поворачиваюсь. Звук пришел слева, и я слышала очень плохо. И голос был хриплый и слабый. Но это сказал Пит. Кто еще на арене стал бы называть меня солнышком? Внимательно просматриваю каждый дюйм берега и никого не вижу. Только ил, растения и камни.
– Пит? – шепчу я. – Ты здесь?
Нет ответа. Может, мне почудилось? Нет, я уверена, что в самом деле слышала голос, и притом очень близко.
– Пит! – повторяю я и крадусь вдоль берега.
– Эй, не наступи на меня!
Я отскакиваю назад. На этот раз голос прозвучал прямо у меня из-под ног. Но там никого нет. И вдруг посреди коричневой грязи и зеленых стеблей появляются два голубых огонька – его глаза. Я открываю рот от изумления, за что меня вознаграждает белозубая улыбка, прорезавшаяся под ними.
Это вершина маскировочного искусства. Что там метание тяжестей! Питу следовало превратить себя на глазах распорядителей в дерево. Или в валун. Ну, или в поросший травою берег ручья.
– Закрой глаза, – командую я. Пит закрывает глаза, рот и – исчезает. Большая часть его тела, вероятно, покрыта слоем жидкой грязи и травой, но лицо и руки, которые должны были остаться на поверхности, невозможно разглядеть точно так же, как и все остальное. Я становлюсь на колени рядом с ним.
– Вижу, ты не зря убил кучу времени на разукрашивание пирогов.
Пит улыбается:
– Да уж, пригодилось перед смертью.
– Ты не умрешь, – говорю я твердо.
– Кто тебе сказал?
Его голос такой изможденный и хриплый.
– Я тебе говорю. Теперь мы одна команда. Слышал новость?
– Слышал. Спасибо, что нашла мои останки.
Вытаскиваю бутыль с водой и даю ему попить.
– Катон ударил тебя кинжалом?
– Да. В правую ногу. Высоко.
– Мы сейчас спустимся к ручью и смоем с тебя грязь, чтобы осмотреть раны.
– Наклонись поближе. Хочу тебе кое-что сказать.
Я наклоняюсь и подставляю здоровое ухо к его губам. В ухе становится щекотно, когда он шепчет:
– Помни: мы безумно влюблены друг в друга. Если вдруг захочешь меня поцеловать, не стесняйся.
Я сердито отдергиваю голову и смеюсь:
– Спасибо, буду иметь в виду.
Пит еще шутит, значит, все не так плохо. Впрочем, когда я пытаюсь помочь ему выбраться к воде, моя веселость мигом улетучивается. Тут всего два шага, казалось бы, чего сложного? Но это действительно очень и очень сложно, потому что сам Пит не способен сдвинуться ни на дюйм. Самое лучшее, что он может сделать, это не мешать мне. Он кричит, когда я тяну его за руки. Грязь и трава вцепились в него мертвой хваткой, и только рванув изо всех сил, мне удается их перебороть. Пит по-прежнему лежит в двух шагах от воды, скрипя зубами от боли. Грязь на его лице покрылась канавками от слез.
– Потерпи, сейчас я буду катить тебя в ручей. Там очень мелко. Идет?
– Отличная идея.
Я сажусь на корточки рядом с ним. Что бы ни случилось, не остановлюсь, пока он не окажется в воде, решаю я про себя.
– На счет три. Раз, два, три!
Я переворачиваю Пита всего один раз, и мне приходится остановиться из-за его душераздирающих криков. Теперь он у самого края воды. Наверное, так даже лучше.
– Ладно, планы меняются. Я не стану заталкивать тебя в саму воду, – говорю я Питу.
Помимо прочего, я не уверена, что смогу его потом оттуда вытащить.
– Больше не будешь катить?
– Нет, хватит. Будем мыться здесь. Ты посматривай в сторону леса, хорошо?
Даже не знаю, как подступиться. На нем столько грязи и слипшейся травы, что я не вижу его одежды. Если он вообще одет. На мгновение эта мысль приводит меня в замешательство, но пути к отступлению нет. Нагота на арене дело привычное.
У меня есть две бутыли и Рутин бурдюк. Пристраиваю их к подводным камням так, чтобы два сосуда всегда наполнялись, пока я выливаю третий на тело Пита. Уходит немало времени, прежде чем мне удается обнаружить под слоем грязи одежду. Я расстегиваю молнию на куртке, потом рубашку и аккуратно их стаскиваю. Майка так приклеилась к ранам, что приходится разрезать ее ножом и отмачивать водой. Все тело в кровоподтеках, на груди длинный ожог. Четыре волдыря от осиных укусов, включая один под ухом. Меня это не пугает. С этим я справлюсь. Я решаю вначале заняться верхней частью тела, чтобы облегчить боль, а потом уже посмотреть рану на ноге.
После того как я вылила на Пита столько воды, он лежит посреди грязной лужи. Так обрабатывать раны бесполезно, поэтому я кое-как прислоняю его к валуну. Пит сидит молча, не жалуется, пока я смываю остатки грязи с волос и кожи. Она очень бледная, и Пит совсем не кажется мускулистым и сильным. Он вскрикивает, когда я вытаскиваю жала из волдырей, и облегченно вздыхает от приложенных листьев. Пока Пит обсыхает на солнце, я стираю рубашку и куртку и раскладываю их на валунах. Затем обрабатываю мазью ожог на груди. Только теперь я замечаю, какой Пит горячий. У него лихорадка. В аптечке, доставшейся мне от парня из Дистрикта-1, нахожу жаропонижающие таблетки. Мама иногда покупала такие, когда домашние средства не помогали.
– Выпей, – приказываю я Питу, и он послушно проглатывает лекарство. – Ты, наверное, голодный.
– Нет. Странно, но мне уже несколько дней не хочется есть.
Когда я предлагаю ему грусенка, он морщит нос и отворачивается. Тогда я понимаю, насколько все серьезно.
– Пит, ты должен что-нибудь съесть, – настаиваю я.
– Не надо. Все равно вырвет.
В конце концов мне удается уговорить его съесть несколько кусочков сушеного яблока.
– Спасибо. Мне уже лучше. Правда. Можно я теперь посплю? – говорит он.
– Потерпи немного. Сначала я взгляну на твою ногу.
Очень осторожно я снимаю с его ног ботинки и носки и медленно стаскиваю штаны. Я видела разрез на штанине там, куда угодил нож Катона, но это совсем не подготовило меня к виду раны. Глубокой, воспаленной, сочащейся кровью и гноем. А хуже всего запах. Запах гниющего мяса.
Первый порыв – убежать. Скрыться в лесу, как в тот день, когда к нам в дом принесли парня с ожогами. Охотиться, пока кто-то другой сделает то, на что у меня не хватает ни умения, ни смелости. Вот только здесь я одна.
Пытаюсь напустить на себя беспечный вид, как мама, когда ей приходится иметь дело с особенно тяжелыми случаями.
– Ужасно, да? – спрашивает Пит, внимательно наблюдая за моей реакцией.
– Так себе. – Я пожимаю плечами. – Видел бы ты, в каком состоянии маме приносят людей с шахт. – О том, что всякий раз, когда речь идет о чем-то посерьезнее простуды, меня как ветром сдувает, я предпочитаю не упоминать. Хотя, честно говоря, от простуженных и кашляющих я тоже стараюсь держаться подальше.
– Для начала рану надо хорошенько промыть, – говорю я.
На Пите остались только трусы. Они в приличном состоянии, зачем зря тревожить распухшее бедро? Да и что греха таить, мысль, что Пит будет лежать передо мной совершенно голый, меня смущает. Мама и Прим – те не такие. Нагота для них ничего не значит. Как ни удивительно, сейчас моя маленькая сестренка была бы гораздо полезнее для Пита, чем я.
Подсовываю под ноги Пита кусок непромокаемой пленки и промываю рану. С каждой новой бутылкой рана выглядит все страшнее. Кроме нее на ногах только один осиный укус и несколько маленьких ожогов, с которыми я быстро разделываюсь. Но этот страшный глубокий порез – что мне делать с ним?
– Подождем, пока рана немного подсохнет, и тогда… – тяну я.
– И тогда ты меня залатаешь?
Кажется, Пит заметил мою растерянность и жалеет меня.
– Вот именно. А сейчас съешь вот это.
Я сую ему в руку горсточку сушеных груш и спускаюсь к ручью, чтобы постирать остальную одежду. Разложив ее на камнях сушиться, просматриваю содержимое аптечки. Все очень нехитрое: бинты, лекарства от жара, от расстройства желудка. Ничего, что могло бы помочь Питу.
– Придется поэкспериментировать, – признаюсь я.
Листья, помогающие от укусов ос-убийц, хорошо борются с воспалением, поэтому я начинаю с них. Жую листья и прикладываю кашицу к ране. Спустя несколько минут по бедру начинает стекать гной. Убеждаю себя, что это хороший знак, и больно прикусываю зубами щеку; мой завтрак явно стремится выскочить наружу.
– Китнисс, – зовет Пит. Я смотрю ему в глаза. Лицо у меня сейчас, должно быть, зеленое. – Как насчет поцелуя? – произносит он одними губами.
В этой тошнотворной обстановке предложение кажется настолько несуразным, что я начинаю смеяться.
– Что такого? – спрашивает Пит невинным тоном.
– Я… я ничего не могу. Не то что моя мама. Делаю сама не знаю что и не выношу вида гноя, – объясняю я. – О-о! А-а! – Из меня вырываются стоны, пока я смываю первую порцию листьев и прикладываю новую.
– И как же ты охотишься?
– Убивать зверей гораздо легче, чем это. Можешь мне поверить. Хотя тебя я тоже, кажется, убиваю.
– А побыстрей убивать нельзя?
– Нет. Заткнись и жуй груши.
После того как я прикладывала листья три раза, и из раны вытекло, наверное, целое ведро гноя, опухоль спала. Теперь видно, насколько глубоко вошел нож – до самой кости.
– Что дальше, доктор Эвердин?
– Думаю, можно помазать средством от ожогов. От инфекции оно ведь тоже помогает. Потом забинтуем.
Так я и делаю. Когда нога обмотана белыми чистыми бинтами, все кажется не таким уж страшным. На фоне стерильной повязки край трусов выглядит ужасно грязным. Там наверняка полно микробов. Я достаю Рутин рюкзак.
– Возьми, прикройся. Надо постирать твои трусы.
– Я не против, если ты увидишь меня голым.
– Значит, ты такой же, как мама и Прим, – отвечаю я. – А я против, ясно?
Я отворачиваюсь и смотрю на ручей, пока в воду не шлепается комок. Должно быть, Питу стало получше, раз он уже может бросать.
– Кто бы мог подумать, что особа, убивающая одним выстрелом, так щепетильна, – рассуждает Пит, пока я при помощи двух камней стираю трусы. – Все-таки зря я тогда не дал тебе мыть Хеймитча.
Морщу нос при воспоминании.
– Он тебе что-нибудь присылал? – спрашиваю я.
– Ничего, – отвечает он. Потом продолжает, как будто слегка ревниво: – А что, тебе присылал?
– Да, лекарство от ожогов, – говорю я почти виновато. – И еще хлеб.
– Я всегда знал, что ты его любимица.
– Любимица? Да он меня на дух не выносит.
– Потому что вы с ним слишком похожи, – тихо говорит Пит.
Я прикусываю язык: сейчас не самое подходящее время оскорблять Хеймитча, а именно это я и собиралась сделать.
Даю Питу поспать, пока сушится одежда, а под вечер легонько трогаю его за плечо. Ждать дольше я не решаюсь.
– Пит, пора уходить.
– Уходить? – удивляется он. – Куда?
– Здесь оставаться нельзя. Может, ниже по ручью мы найдем укрытие, и ты там отлежишься.
Помогаю ему одеться и встать. Его лицо бледнеет, как только он опускает вес на больную ногу.
– Идем. Ты сможешь.
Пит не может. Мы проходим около пятидесяти ярдов по дну ручья – при этом Пит все время опирается на мое плечо, – и, кажется, он вот-вот потеряет сознание. Я усаживаю его на берегу. Ободряюще похлопываю по спине, осматривая окрестности. О том, чтобы забраться с ним на дерево и думать нечего. Что ж, могло быть и хуже. В некоторых скалах есть углубления, почти пещеры. Пока мы шли, я приметила одну из них ярдах в двадцати вверх по ручью. Когда Пит снова способен встать, я наполовину веду, наполовину тащу его туда. Конечно, хотелось бы найти что-нибудь более подходящее, но придется довольствоваться этим. Мой союзник совсем обессилел. Он белый как бумага, задыхается и весь дрожит, хотя еще только начало холодать.
Я насыпаю на пол пещеры сосновых иголок, разворачиваю спальный мешок и помогаю Питу в него забраться. Даю ему две таблетки и немного воды, однако от еды он отказывается. Лежит и смотрит на меня, пока я пытаюсь замаскировать вход в пещеру стеблями вьющихся растений. Получается ужасно. Зверя, может, и удастся обмануть, но человек сразу сообразит, что к чему. Злюсь и срываю все обратно.
– Китнисс, – зовет Пит. Подхожу, поправляю волосы, падающие ему на глаза. – Спасибо, что нашла меня, Китнисс.
– Ты бы тоже меня нашел, если бы мог.
Лоб Пита пылает. Лекарства совсем не подействовали. Мне вдруг становится страшно, что он умрет.
– Послушай. Если я не вернусь…
Я прерываю его:
– Не говори так. Что я, зря выкачивала весь этот гной?
– Нет. Но если вдруг…
– Никаких вдруг. Это не обсуждается. – Я кладу пальцы ему на губы.
– Но я…
Повинуясь внезапному порыву, я наклоняюсь и целую Пита, заставляя его замолчать. Давно пора, кстати. Мы ведь нежно влюбленные. Я никогда раньше не целовала парня и, наверное, должна чувствовать нечто особенное, а я лишь отмечаю, какие неестественно горячие губы у Пита. Отстранившись, я повыше поднимаю край мешка.
– Ты не умрешь. Я тебе запрещаю. Ясно?
– Ясно, – шепчет он.
Выхожу на прохладный вечерний воздух, и к моим ногам тут же опускается парашют. Быстро распутываю узел в надежде на какое-нибудь стоящее лекарство для Пита, но там всего лишь баночка с горячим бульоном.
Хеймитч не мог бы выразиться определеннее: один поцелуй – одна баночка бульона. Я почти слышу его злобное ворчание: «Ты влюблена, солнышко. Твой парень умирает. Что ты ведешь себя как вяленая рыба?!»
Что ж, он прав. Если я хочу, чтобы Пит выжил, надо произвести впечатление на зрителей. Несчастные влюбленные отчаянно стремятся вернуться домой вместе! Два сердца бьются в унисон друг другу! Как романтично!
Задачка не из простых, я ведь ни в кого не была влюблена по-настоящему. А вот родители… Отец никогда не приходил из леса без какого-нибудь подарка для мамы. А ее лицо всегда светлело, едва она слышала его шаги за порогом. Когда отец умер, она сама почти перестала жить.
– Пит! – кричу я, подражая голосу мамы, когда она разговаривала с отцом. Ни с кем больше она так не говорила.
Пит снова задремал; бужу его поцелуем. Вначале Пит явно ошарашен, потом озаряется такой счастливой улыбкой, словно готов всю жизнь лежать вот так и смотреть на меня. Как только у него это получается?
Я показываю ему банку.
– Пит, смотри, что Хеймитч прислал тебе.
