Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
7
Дорога назад заняла у Билла больше времени, потому что ехал он в гору. Несколько раз ему приходилось слезать с Сильвера и катить его. Ему просто не хватало мускульной силы, чтобы преодолевать на велосипеде более или менее крутые подъемы.
Так что к разрушенной плотине Билл вернулся, спрятав велосипед под тем же мостом, уже в десять минут пятого. В голову лезли черные мысли. Бен Хэнском мог уйти, оставив Эдди умирать. Или громилы могли вернуться и отдубасить их обоих. Или… что хуже всего… человек, который убивал маленьких детей, мог убить одного из них или обоих. Как убил Джорджа.
Он знал, сколько об этом ходило сплетен и домыслов. Билл, конечно, сильно заикался, но на слух-то не жаловался, хотя иногда люди думали, что он еще и глухой, поскольку говорил он только в случае крайней необходимости. Некоторые считали, что убийство его брата никак не связано с убийствами Бетти Рипсом, Черил Ламоники, Мэттью Клементса и Вероники Грогэн. Другие утверждали, что Джордж, Рипсом и Ламоника убиты одним человеком, а Клементс и Грогэн – его подражателем. Третьи думали, что мальчиков убил один человек, а девочек – другой.
Билл верил, что убийца – один человек… если только это был человек. Порой он задавался таким вопросом. А еще тем летом он задумывался о своих чувствах к Дерри. На него все еще давила смерть Джорджа? Или сказывалось отношение родителей, которые теперь вроде бы вообще забыли о нем, продолжая скорбеть об утрате младшего сына и, казалось, не замечали, что Билл по-прежнему жив и может попасть в беду? Все это следовало связать с другими убийствами? С голосами, которые теперь иногда звучали у него в голове, нашептывали ему (конечно же, не вариации его собственного голоса, ибо эти голоса не заикались, такие уверенные, такие спокойные), советовали что-то делать, а что-то нет? Потому-то ныне Дерри выглядел не таким, как прежде? Выглядел угрожающе, улицы, по которым он еще не ходил, совсем и не приглашали, а наоборот, взирали на него в зловещем молчании? И некоторые лица становились таинственными и испуганными?
Он этого не знал, но верил (как верил, что убийца один), что Дерри действительно изменился и начало этих изменений положила смерть его брата. И мрачные предположения в его голове родились из мысли, что теперь в Дерри может случиться все, что угодно. Что угодно.
Но когда он миновал последнюю излучину, все выглядело тихо и спокойно. Бен Хэнском никуда не ушел, сидел рядом с Эдди. И Эдди уже сидел, положив руки на колени, опустив голову, но свистящее дыхание никуда не делось. Солнце клонилось к закату, и на воду легли длинные зеленые тени.
– Слушай, как ты быстро! – Бен встал. – Я думал, ты вернешься еще через полчаса.
– У ме-еня бы-ы-ыстрый ве-елосипед, – не без гордости ответил Билл. Мгновение они осторожно, с опаской разглядывали друг друга. Потом Бен застенчиво улыбнулся, и Билл улыбнулся в ответ. Парень, конечно, толстый, но, похоже, славный. Остался ведь. Для этого требовалась немалая храбрость, учитывая, что Генри и его дружки могли вернуться.
Билл подмигнул Эдди, который смотрел на него с немой благодарностью.
– Де-ержи, Э-Э-Э-Эдди. – И бросил ему ингалятор. Эдди сунул пульверизатор в рот, нажал на рычаг, судорожно вдохнул. Откинулся назад, закрыв глаза.
Бен с тревогой смотрел на него.
– Господи! Ему действительно было худо, так?
Билл кивнул.
– Я какое-то время боялся, – тихо признался Бен. – Гадал, что же мне делать, если у него начнутся судороги или что-то такое. Пытался вспомнить, чему нас учили на тех занятиях в «Красном кресте» в апреле. В голове крутилось только одно: надо вставить в рот палку, чтобы он не смог откусить себе язык.
– Я думаю, это для э-э-эпилептиков.
– Ох. Да. Похоже, ты прав.
– Те-еперь су-судорог у него точно не бу-удет, – продолжил Билл. – Это ле-екарство по-одействует. С-с-смотри.
Натужное, со свистом, дыхание Эдди стало заметно легче. Он открыл глаза, посмотрел на них снизу вверх.
– Спасибо, Билл. На этот раз прихватило сильно.
– Наверное, все началось, когда тебе расквасили нос, да? – спросил Бен.
Эдди печально рассмеялся, встал, сунул ингалятор в задний карман.
– О носе я и не думал. Думал о моей мамочке.
– Да? Правда? – Голос Бена звучал удивленно, но рука невольно поднялась к лохмотьям свитера и принялась их теребить.
– Она только взглянет на кровь на моей рубашке, и через пять секунд я буду в приемном отделении Городской больницы Дерри.
– Почему? – спросил Бен. – Кровь же остановилась. Слушай, я помню одного парня, с которым ходил в детский сад, Скутера Моргана, так он разбил нос, свалившись со шведской стенки. Его отвезли в больницу, но только потому, что кровь никак не останавливалась.
– Да? – с интересом спросил Билл. – Он у-у-умер?
– Нет, но неделю не ходил в школу.
– Остановилась кровь или нет, значения не имеет, – мрачно изрек Эдди. – Мама все равно отвезет меня туда. Решит, что нос сломан, и кусочки кости торчат сейчас в моем мозгу или что-то еще.
– Ко-ости мо-огут попасть в т-твой мо-озг? – спросил Билл. Давно уже разговор не был таким интересным.
– Не знаю. Если послушать мою мамочку, возможно все. – Эдди повернулся к Бену. – Ее стараниями меня возят в приемное отделение раз или два в месяц. Я ненавижу это место. Там есть один санитар, так он сказал ей, что с нее пора взимать деньги за аренду. Она устроила такой скандал.
– Ну и ну, – покачал головой Бен. Подумал, что мать Эдди действительно странная. Он не отдавал себе отчета в том, что его руки по-прежнему теребят лохмотья свитера. – А почему бы тебе просто не сказать «нет»? Сказать: «Послушай, мама, все у меня в порядке. Я хочу остаться дома и смотреть «Морскую охоту». Что-нибудь эдакое.
– Ох, – выдохнул Эдди, и больше ничего не сказал.
– Ты – Бен Хэ-э-э-энском, так? – спросил Билл.
– Да. А ты – Билл Денбро.
– Д-да. А это Э-э-э-э-э…
– Эдди Каспбрэк, – пришел на помощь Эдди. – Я терпеть не могу, когда ты заикаешься на моем имени, Билл. Говоришь, как Элмер Фадд.
– И-извини.
– Что ж, рад с вами познакомиться, – сменил тему Бен. Получилось как-то чопорно и неубедительно. Возникла пауза, но отнюдь не неловкая. За эту паузу все трое стали друзьями.
– Почему эти парни гнались за тобой? – спросил наконец Эдди.
– Они в-всегда за-а кем-то го-оняются, – вставил Билл. – Я не-енавижу этих мудаков.
Бен какое-то время молчал (онемел от восхищения), потому что Билл, как иногда говорила мама Бена, произнес Действительно Плохое Слово. Сам Бен никогда в жизни не произносил вслух Действительно Плохого Слова, хотя однажды написал его (очень маленькими буковками) на телефонном столбе в позапрошлый Хэллоуин.
– Бауэрс сидел рядом со мной на экзаменах, – ответил Бен. – Попросил списать. Я не дал.
– Ты, наверное, хочешь умереть молодым! – восхищенно воскликнул Эдди.
Заика Билл расхохотался. Бен резко повернулся к нему, понял, что смеются не над ним (трудно сказать, откуда он это узнал, но узнал), и улыбнулся.
– Наверное, – согласился он. – В любом случае ему придется ходить в летнюю школу, поэтому он и эти два парня напали на меня, и вот что из этого вышло.
– Т-ты вы-ыглядишь так, бу-удто они те-ебя у-у-убили.
– Я упал с Канзас-стрит. Покатился вниз по склону. – Он посмотрел на Эдди. – Я, наверное, увижу тебя в приемном отделении, раз уж об этом зашла речь. Когда мама взглянет на мою одежду, она точно отправит меня туда.
На этот раз расхохотались и Билл, и Эдди, а Бен тут же присоединился к ним. От смеха болел живот, но он все равно смеялся, пронзительно, даже немного истерично. Наконец ему пришлось сесть на берег, и чавкающий звук, который издал его зад при соприкосновении с мокрой землей, вызвал новый приступ смеха. Ему нравилось слушать, как его смех сливается со смехом других. Такого он еще никогда не слышал: не смех компании, это как раз не редкость, а общий смех, в который он, Бен, вносит свою лепту.
Он поднял глаза на Билла Денбро, их взгляды встретились, и этого хватило, чтобы они рассмеялись вновь.
Билл подтянул штаны, поднял воротник рубашки и принялся выхаживать по берегу с важным видом. Голос его разом стал другим.
– Я тебя урою, хорек. И ты мне мозги не компостируй. Я тупой, зато большой. Лбом могу орехи колоть. Могу ссать уксусом и срать цементом. Звать меня Лапочка Бауэрс, и я – главный дурак Дерри и окрестностей.
Эдди упал и катался по берегу, схватившись за живот и заходясь смехом. Бен согнулся пополам, голова оказалась между колен, слезы лились из глаз, сопли двумя широкими белыми полосами выползали из носа, а смеялся он как гиена.
Билл тоже сел, и мало-помалу все упокоились.
– Один плюс в этом есть, – наконец заговорил Эдди. – Если Бауэрс будет учиться в летней школе, здесь мы его не увидим.
– А вы часто играете в Пустоши? – спросил Бен. Такая идея не пришла бы ему в голову и за тысячу лет (учитывая репутацию Пустоши), но теперь, когда он попал сюда, она представлялась даже привлекательной. Собственно, ему очень нравилась эта полоска низкого берега, освещенная солнцем.
– Ко-о-онечно. Здесь з-здорово. И ни-икто н-нас н-не т-тро-гает. Мы бы-ываем тут часто. Ба-ауэрс и д-д-другие ни ра-азу з-здесь не по-оявлялись.
– Ты и Эдди?
– И Ри-и-и… – Билл покачал головой. Лицо его исказилось, напомнив мокрую тряпку, а в голове у Бена вдруг сверкнула странная мысль: Билл совсем не заикался, когда копировал Генри Бауэрса. – Ричи! – воскликнул Билл, помолчал, потом продолжил: – Ричи То-озиер обычно приходит сюда. Но се-егодня он по-омогает отцу п-прибираться на че-е-е…
– На чердаке, – перевел Эдди и бросил камешек в воду. Плюх.
– Да, я знаю его. Так вы, парни, часто сюда приходите, да? – Идея зачаровала его, и он вдруг почувствовал желание присоединиться к ним.
– До-о-овольно часто, – кивнул Билл. – И по-о-очему б-бы тебе не п-прийти сюда за-автра? М-мы с Э-Э-Э-Эдди пы-ытались по-остроить п-плотину.
Бен ничего не смог ответить. Его поразило не столько само предложение, как легкость и естественность, с которыми Билл это сказал.
Бен поднялся. Подошел к воде, счищая грязь с громадных окороков. С обеих сторон ручья еще лежали груды маленьких веток, но все остальное вода смыла и унесла с собой.
– Вам нужны доски, – указал Бен. – Добудьте доски и поставьте их в ряд… друг против друга… как хлеб в сандвиче.
Билл и Эдди только смотрели на него, на лицах читалось недоумение. Бен опустился на одно колено.
– Смотрите. Доски здесь и здесь. Втыкаете их в дно ручья напротив друг друга. Понятно? Потом, пока вода не успела их смыть, заполняете пространство между ними камнями и песком…
– М-м-мы, – оборвал его Билл.
– Что?
– М-мы это сделаем.
– Ох, – вырвалось у Бена, который чувствовал себя дураком (он не сомневался, что и выглядит дураком), но при этом ощущал невероятное счастье. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был таким счастливым. – Да. Мы. В любом случае, если вы… мы… заполним пространство между ними камнями и песком, они устоят. Первая по течению доска под напором воды будет ложиться на камни и песок. Вторая доска через какое-то время отклонится назад, но, если мы возьмем третью доску… вот, смотрите.
Он начал рисовать на мокрой земле палкой. Билл и Эдди Касп-брэк наклонились вперед и с неподдельным интересом изучали маленький рисунок:
– Ты когда-нибудь строил плотину? – спросил Эдди. В голосе слышалось уважение, даже благоговение.
– Не-а.
– Тогда о-о-откуда ты знаешь, что это с-с-сработает?
Теперь уже Бен в недоумении воззрился на Билла.
– Конечно, сработает. А почему нет?
– Но к-как ты э-это з-знаешь? – спросил Билл. В голосе его звучало не саркастическое неверие, а искренний интерес. – К-как ты мо-ожешь у-утверждать?
– Просто знаю, – ответил Бен. Вновь посмотрел на рисунок на грязи, словно с тем, чтобы убедить в этом самого себя. Он никогда не видел намывных плотин, ни на чертежах, ни в жизни, так что понятия не имел, что нарисовал одну из них.
– Ла-адно. – Билл хлопнул Бена по спине. – У-увидимся за-автра.
– В какое время?
– Мы с Э-Эдди бу-удем здесь в по-оловине де-е-евятого или…
– Если мы с мамой не будем еще сидеть в приемном отделении, – вздохнул Эдди.
– Доски я принесу, – пообещал Бен. – У одного старика в соседнем квартале их целая гора. Я стырю несколько.
– Принеси и припасы, – вставил Эдди. – Что-нибудь из еды. Сам знаешь, бутеры, песочные кольца. Все такое.
– Хорошо.
– У те-ебя е-есть о-оружие?
– У меня есть духовушка «Дейзи», – ответил Бен. – Мама подарила ее мне на Рождество, но она разозлится, если стрелять я буду вне дома.
– В-все ра-авно п-принеси. Мы по-оиграем в-в во-ойну.
– Хорошо, – радостно воскликнул Бен. – Слушайте, пора прощаться. Мне надо домой.
– Н-нам то-оже.
Они ушли с Пустоши вместе. Бен помог Биллу закатить Сильвера на насыпь. Эдди шел позади, в груди у него снова свистело, и он с тоской смотрел на испачканную кровью рубашку.
Билл попрощался и уехал, во все горло выкрикнув: «Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД!»
– Просто гигантский велосипед, – прокомментировал Бен.
– Можешь поспорить на свою шкуру. – Эдди вновь приложился к ингалятору и теперь дышал нормально. – Он иногда возит меня на багажнике. Велосипед мчится так быстро, что дух захватывает. Он хороший парень, я про Билла. – Слова эти он произнес небрежно, но глаза говорили о другом: в них читалось обожание. – Ты знаешь, что случилось с его братом, да?
– Нет… а что?
– Погиб прошлой осенью. Какой-то тип убил его. Оторвал руку, как открывают крыло у мухи.
– Оосподи-суси!
– Билл, он тогда только чуть-чуть заикался. А теперь ужасно. Ты заметил, что он заикается?
– Да… есть немного.
– Но мозги у него не заикаются… понимаешь, о чем я?
– Да.
– В любом случае, я говорю тебе это, чтобы ты не спрашивал Билла о его младшем брате, если хочешь, чтобы он стал твоим другом. Не задавай ему об этом никаких вопросов. Он до сих пор переживает.
– Я бы тоже переживал. – Тут Бен вспомнил, очень смутно, о маленьком мальчике, которого убили прошлой осенью. Задался вопросом, думала ли его мать о Джордже Денбро, когда давала ему часы, которые он сейчас носил, или о более поздних убийствах. – Это случилось сразу после большого наводнения?
– Да.
Они добрались до перекрестка Канзас и Джексон-стрит, где им предстояло расстаться. Повсюду бегали дети, играли в салочки или перекидывались бейсбольными мячами. Мимо важно прошел придурковатого вида мальчик в длинных синих шортах и енотовой шапке, как у Дэйви Крокетта, повернутой задом наперед, так что хвост енота висел между глаз. Он катил хула-хуп и кричал: «Сейчас осалю обручем! Хотите, осалю?»
Эдди и Бен, улыбаясь, проводили его взглядом.
– Ну, мне пора, – сказал Эдди.
– Подожди, – остановил его Бен. – У меня идея, если ты действительно не хочешь попасть в приемное отделение.
– И какая? – Эдди посмотрел на Бена с сомнением, боясь и надеяться.
– У тебя есть пятицентовик?
– Есть десятик. А что?
Бен окинул взглядом бордовые пятна на рубашке Эдди.
– Зайди в магазин и купи шоколадное молоко. Половину вылей на рубашку. Потом иди домой и скажи маме, что случайно опрокинул на себя стакан.
Глаза Эдди сверкнули. За четыре года, прошедших после смерти отца, зрение матери заметно ухудшилось. Из тщеславия (и потому, что не водила автомобиль) она отказывалась пойти к окулисту и заказать очки. Засохшие пятна крови и шоколадного молока выглядели одинаково. Так что…
– Может, и выгорит.
– Только не говори ей, что это моя идея, если она сообразит что к чему.
– Не скажу. Еще увидимся, аллигатор.
– Хорошо.
– Нет. – Эдди покачал головой. – Когда я так говорю, тебе положено ответить: «До скорого, крокодил».
– Ох. До скорого, крокодил.
– Уловил, значит. – Эдди улыбнулся.
– Знаешь что? А вы правда клевые парни.
Эдди смутился; чего там, занервничал.
– Это Билл клевый, – ответил он и ушел.
Бен какое-то время наблюдал, как он идет по Джексон-стрит, потом повернул к своему дому. Отшагав три квартала, увидел на автобусной остановке на углу Главной улицы и Джексон-стрит три ну очень знакомые фигуры. Но Бену чертовски повезло: они стояли к нему спиной. Он нырнул за зеленую изгородь, с гулко бьющимся сердцем. Пять минут спустя к остановке подъехал автобус, следовавший по маршруту Дерри – Ньюпорт – Хейвен. Генри с дружками затоптали окурки и поднялись в салон.
Бен подождал, пока автобус скроется из виду, и лишь потом поспешил домой.
