Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Часть 2. Июнь 1958 года
Глава 4. Бен Хэнском падает
1
Где-то в 23:45 одна из стюардесс салона первого класса самолета, летящего из Омахи в Чикаго (рейс 41 компании «Юнайтед эйрлайнс»), испытывает сильнейшее потрясение: какое-то время она пребывает в уверенности, что пассажир, сидящий в кресле 1А, умер.
Когда он поднялся на борт самолета в Омахе, она уже подумала: «О-го-го, грядет беда. Он же пьян в стельку». Перегар виски, который окутывал его голову, напомнил ей облако пыли, которое всегда окружает голову маленького мальчика в стрипе «Мелочь пузатая», Свинарник – так его звали. Она и занервничала, потому что при первом обслуживании пассажиров подают спиртное. Не сомневалась, что он закажет виски, а то и двойную порцию. Тогда ей придется решать, обслуживать его или нет. Мало того, по всему маршруту в эту ночь ожидались грозы, и она почти не сомневалась, что в какой-то момент этот долговязый мужчина в джинсах и рубашке из шамбре начнет блевать.
Но когда дело дошло до заказов, долговязый мужчина попросил стакан минералки и вел себя предельно вежливо. Лампочка вызова на его кресле ни разу не загорается, и стюардесса скоро забывает о нем, потому что и без того хватает забот. Рейс, между прочим, из тех, о которых хочется забыть сразу по завершении, из тех, во время которых могут возникнуть вопросы (если удастся выкроить свободное мгновение) о перспективах собственного выживания.
«Юнайтед-41» зигзагом мчится среди грозовых зон с громом и молниями, напоминая опытного слаломиста на дистанции. Турбулентность очень сильная. Пассажиры вскрикивают и отпускают мрачные шутки по поводу молний, то и дело вылетающих из плотных облаков, окружающих самолет. «Мамочка, это Бог фотографирует ангелов?» – спрашивает маленький мальчик, и его мать, лицо которой заметно позеленело, нервно смеется. Как потом выясняется, в том рейсе обслуживание было только в салоне первого класса. Загоревшаяся табличка «Пристегните ремни» так и не гаснет. Но стюардессы остаются в проходах, отвечая на вызовы пассажиров: лампочки у кресел то и дело вспыхивают, словно петарды.
– Ральф сегодня занят, – говорит ей старшая стюардесса, когда они идут по проходу; старшая направляется в салон эконом-класса с новой пачкой гигиенических пакетов. Это отчасти код, отчасти шутка. Ральф всегда занят, когда атмосфера неспокойна. Самолет проваливается в воздушную яму, кто-то вскрикивает, стюардесса чуть поворачивается, хватается за спинку сиденья, чтобы сохранить равновесие, и смотрит прямо в немигающие, невидящие глаза мужчины, сидящего в кресле 1А.
«Боже мой, он мертв, – думает она. – Спиртное, которое он выпил до посадки… потом вся эта болтанка… его сердце… перепугался до смерти».
Взглядом долговязый мужчина упирается в нее, но его глаза ее не видят. Они не двигаются. Они остекленели. Конечно же, это глаза мертвеца.
Стюардесса отворачивается от этого жуткого взгляда, ее сердце уже бьется в горле со скоростью самолета, отрывающегося от взлетной полосы, она думает, что ей сделать, что предпринять, и, слава богу, рядом с мужчиной никто не сидит, так что некому кричать и поднимать панику. Она решает, что первым делом нужно дать знать старшей стюардессе, а потом сообщить пилотам. Может, они смогут накинуть на него одеяло и закрыть ему глаза. Капитан оставит включенной табличку «Пристегните ремни», даже если болтанка прекратится, поэтому никто не пойдет в туалет в носовой части самолета, и после посадки, выходя из самолета, пассажиры подумают, что человек спит.
Все эти мысли мгновенно проносятся у нее в голове, она поворачивается, чтобы убедиться, что не ошиблась. Мертвые, незрячие глаза по-прежнему смотрят на нее… а потом труп поднимает стакан с минеральной водой и пьет из него.
В этот самый момент самолет вновь проваливается вниз, его трясет, и вскрик изумления стюардессы растворяется в других, более громких криках страха. Зрачки мужчины смещаются – совсем чуть-чуть, но все-таки, – и стюардесса понимает, что он жив и видит ее. Она думает: «Когда он вошел в салон, мне показалось, что ему пятьдесят с хвостиком, но ведь он гораздо моложе, несмотря на седеющие волосы».
Она идет к нему, хотя и слышит нетерпеливые звонки за спиной (Ральф действительно очень занят в эту ночь: после абсолютно безопасной посадки в аэропорту О’Хара из самолета вынесли более семидесяти использованных гигиенических пакетов).
– Все в порядке, сэр? – спрашивает она, улыбаясь. Но улыбка фальшивая, неестественная.
– Все прекрасно и изумительно, – отвечает долговязый мужчина.
Она смотрит на паз на спинке сидения, в который вставлена бумажная карточка с фамилией пассажира. Читает ее – Хэнском.
– Прекрасно и изумительно, – повторяет он. – Но ночь сегодня бурная, так? Думаю, у вас много работы. Не тратьте на меня время, я… – Он одаривает ее жуткой улыбкой, вызывающей у нее мысли о пугалах, оставленных на ноябрьских полях после жатвы. – У меня все хорошо.
– Вы выглядели…
(мертвым)
– Мне показалось, что вам нездоровится.
– Я думал о прошлом, – отвечает он. – Только сегодня вечером, за несколько часов до взлета, я осознал, что есть такое понятие, как прошлое, во всяком случае, для меня.
Вновь слышны звонки.
– Стюардесса, можно вас? – слышится чей-то нервный голос.
– Что ж, если вы уверены, что у вас все…
– Я думал о плотине, которую построил с друзьями, – говорит Бен Хэнском. – Полагаю, первыми моими друзьями. Они строили плотину, когда я… – Он замолкает, на лице отражается удивление, потом он смеется. Искренне, почти беззаботным мальчишечьим смехом, и так странно звучит этот смех в самолете, который немилосердно болтает, – …когда я свалился им на голову. Можно сказать, в прямом смысле. В любом случае с плотиной у них ничего не получалось. Это я помню.
– Стюардесса?
– Извините, сэр… я должна обойти пассажиров.
– Разумеется, должны.
Она спешит прочь, радуясь, что избавилась от этого взгляда, мертвого, почти гипнотического взгляда. Бен Хэнском поворачивает голову и смотрит в иллюминатор. Молнии вырываются из громадных облаков в каких-то девяти милях от правого крыла. В отсветах вспышек облака выглядят, как гигантские прозрачные мозги, заполненные дурными мыслями. Он ощупывает карман жилетки, но серебряных долларов нет. Из его кармана они перекочевали в карман Рикки Ли. Внезапно он сожалеет о том, что не оставил хотя бы один. Он мог бы пригодиться. Конечно, можно пойти в любой банк (во всяком случае, можно, когда тебя не болтает во все стороны на высоте двадцати семи тысяч футов) и купить пригоршню серебряных долларов, но едва ли ты сможешь что-нибудь сделать с этими паршивыми медными сандвичами, которое в наши дни государство пытается выдать за настоящие монеты. А для борьбы с оборотнями, вампирами и прочими тварями, обитающими под лунным светом, годится только серебро – настоящее серебро. Тебе нужно серебро, чтобы остановить чудовище. Тебе нужно…
Он закрыл глаза. Воздух гудел от перезвона колоколов. Самолет кренился, качался, проваливался, и воздух гудел от перезвона колоколов. Колоколов?
Нет… звонков.
Это звонки, точнее, звонок, всем звонкам звонок, которого ждешь целый год, с того момента, когда учеба начинает приедаться, а такое всегда случается к концу первой недели. Звонок, сообщающий о вновь обретенной свободе, апофеоз всех звонков.
Бен Хэнском сидит в кресле салона первого класса, подвешенный среди громов и молний на высоте двадцать семь тысяч футов, повернувшись лицом к иллюминатору, и внезапно чувствует, как стена времени истончается и начинает набирать обороты ужасный-и-удивительный перистальтический процесс. Бен думает: «Господи, меня переваривает мое прошлое».
Сполохи молний подсвечивают его лицо, и, хотя он этого не знает, один день только что сменился другим. 28 мая 1985 года перешло в 29 мая над темной, накрытой грозой землей, которая в эту ночь – западный Иллинойс; внизу, натрудившись на посевной, фермеры спят как убитые, им снятся яркие сны, и кто знает, что, возможно, бродит сейчас по их амбарам, погребам и полям, когда молнии бьют, а гром говорит? Никто ничего не знает об этих тварях; людям известно только, что этой ночью природа разбушевалась и воздух обезумел от мощных электрических разрядов.
Но это звонки на высоте двадцати семи тысяч футов, когда самолет наконец-то выходит из зоны турбулентности и болтанка прекращается; это звонки; это звонок во сне Бена; и пока он спит, стена между прошлым и настоящим исчезает полностью, и он проваливается сквозь годы, как человек, падающий в глубокую шахту, возможно, как путешественник во времени Герберта Уэллса, падающий с отломанной железной скобой в руке, все ниже и ниже, в страну морлоков, где машины стучат и стучат в тоннелях ночи. Уже 1981 год, 1977-й, 1969-й, и внезапно он там, там, в июне 1958 года; все вокруг заливает яркий солнечный свет, под закрытыми веками Бена Хэнскома зрачки сужаются, следуя команде, отданной спящим мозгом, который видит не темноту, разлитую над западным Иллинойсом, а ясный солнечный июньский день в Дерри, штат Мэн, двадцатью семью годами ранее.
Звонки.
Звонок.
Школа.
Учебный год.
Учебный год.
