Книга стихов II. Зверинец

© Даниил Евгеньевич Шаменков, 2018

ISBN 978-5-4493-7106-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Вскрываю бабочек в чьем-то брюхе…»

Вскрываю бабочек в чьем-то брюхе,
Заполняя внутри пустоту,
И серьга чуть блестая на ухе,
Свет свой бросает во тьму.

Я сижу в своем кресле, держа сигарету
С ошпаренным бледным лицом,
Отвечая на все вопросы,
И на каждый стыдливым враньем.

Все о том, как мне тяжко в детстве
Было крест свой стругать и нести,
Что курение – дело мести
В ответ чьей-то сильной вины.

И за руку я мать свою
Вел сам прямиком в крематорий,
Ей на ухо шептая: «Люблю»,
Оставляя свой разум в морге.

И теряем мы, отнюдь, не людей,
Не мозги и не чьи-то идеи,
В то же время теряем совсем не миры,
А лишь деньги на чьи-то поминки,

На четную цифру, на ценнике
В цветочном, в графе «количество»,
Опять смерть, опять гниль, опять деньги,
Еще малость… И стану личностью.

Поэма о минувших днях

I

Покидаю я родину снега,
Во льдах где убойно окрепших
Спит мой невинный родитель,
Что числится в списке погибших…

Улетая, так много сказать
Мне охото, хотя б напоследок…
И теплых словец больше взять,
Накидав их под грудью презентом.

Я с каждым хочу попрощаться,
Попрощавшись, уйти вновь в кому,
Убиенно, разбито, все взглядом:
Я о каждом все в меру помню.

И о матери вспомнив с слезами,
Я все-все до молекул убью,
Что хранил, что бездушно терзало,
И по-новой всю жизнь проживу.

Потеряю записки того,
С кем играл, убивая джойстик,
С кем я с детства не тлел в аду,
С кем в раю поломал все кости.

Я оставлю обиды обидой,
Бросив все в расстоянье лететь,
«Не увидимся больше, не ври мне»…
Не увидимся, врал… Прости…

И тебя так пугал мой крик…
Ты меня удивлял, мой друг,
Не смотря ни на что, так терпеть
Того, кто дразнил до мук…

Мы так и не сняли фильм…
Мы не сняли его, и к черту,
Без тебя я пойду к мечте…
Без меня расти древо мертвых.

Вновь о брате сказать не забуду,
Хоть сказал уже как-то, когда-то,
Спасибо тебе… Запомни,
В моем сердце всегда будешь главным.

И тому, кого злил, ты прощай,
Запомни меня, храни о мне память,
Я любил тебя, правда… Знай,
Все запомнит под снегом наледь.

А Душа, что Родной мне казалась,
Не стлей, умоляю, не стлей…
За тобою останется правда,
Но не ты, к сожаленью, за ней.

II

Я родину стихов своих покинул.
А не снегов, сердца людей,
Что отношеньями со мною дорожили,
В глазах чьих близких я лишь тень.

Свой гордый умысел остаться
Я не сберег почти на старте,
Ведь тонкой струнке не порваться,
Пока живы аккорды барда.

Я прекращу писать в подъездах
И стану все писать в парадной…
Летя по жизни с кровной местью
И женским проклятым началом,

В глаза глядеть почти что нелюбимой,
И вспоминать о том, кто дорог,
Я с Петроградом связан нитью,
Пока мечтою жив и молод…

И поступлю, наверное, не верно,
Бросая вновь в беде птенца,
Ведь на столе не первый вермут
Достиг логичного конца.

Я вкус клубники за пять сотен
И ржавый вкус ее семян
Как многих здешних позабуду
И каждый их дурной изъян.

Для многих тех, кого я знал,
Меня убило это лето,
Но я судьбу не выбирал,
Все за меня решало небо…

«И пусть все опять погибнет…»

И пусть все опять погибнет,
Чтоб раз за разом возрождаться,
Я здесь когда-то был. Отныне
Нет смысла более сражаться.

Все это бредни Инограда, —
По-иноградски я поник,
И мне по-северному мало
Того, что я живой двойник

Каких-то летописцев и писцов,
Треклятых висельников эго,
Что повидали жизнь мостов,
Не видя солнечного света.

И я как прасын праотцов
Всех-всех великих стихотворцев
Покину сам свой край родной
В надежде стать единым с солнцем.

Матильда

Ты многогранна как Матильда…
При простоте своей простой
Ты вяжешь нитки паутиной
И ночь светлишь на пару с тьмой.

Ты свет способна затушить
Двумя горящими свечами,
И даже жизнь озолотить
За пару жалящих свиданий.

Я не привык: ты как пчела,
Но в стае самых диких ос,
Твоя манера отличаться…
Она ль водила всех за нос?

Прощай, пока и до свиданья,
Праобраз жалящей Матильды.
Я внес неясность в черствость жала,
Пока твой яд бежал по венам.

И то прекрасное начало
Затмило мнимую концовку,
Прости, прощай опять, еще раз,
Пока твой разум жив в задворках.

«Ты после секса плачешь в собственной кровати…»

Ты после секса плачешь в собственной кровати,
Сжав в свой кулак всю ненависть и злость,
Когда-то вместе мельтешили мы под партой,
А сейчас женатыми ебем друг другу мозг…

Ты после ссоры плачешь мне в плечо,
В мозгах искореняя мысли об утрате,
А после ты на все (на это) мерзопакостно плюешь,
Не навещая полумертвого в палате.

«Одинокая вышка по центру моря…»

Одинокая вышка по центру моря,
В боках кто-то падалью нищих кормит,
Под песком не песок, а гнилью пропахший
Черный труп под землею рукою мне машет.

Океаны падают в небо
       и тушат звезды,
А меня где-то вновь обсуждают пезды.

И также одно лишь, одно не изменно,
Также живо, глупо и мирно,
Также не знавшая вечно горя
Одинокая вышка по центру моря.

«Когда я постарею…»

Когда я постарею,
Пройдет совсем немало лет,
Когда полтела онемеет,
Просуществую сотню лет,

Из моды выйдет рэп и рок,
На дискачах «Ламбада» заиграет
Под эхо старых потолков
Мы смерть свою пронаблюдаем.

Никто не будет вспоминать
И обсуждать кумиров наших,
     современных,
Наш тихий мир во лжи воспрянет,
Погибнет пара поколений.

Еще взять зим под 150,
Не будет никого из нас,
Нам некого останется терять,
Когда-нибудь потом,
    а может,
         в следующий раз.

Конец

Вот – крест, переверни. Вот – крест.
Соната пылает! Пусть дальше пылает.
             А ты погибал; с ветки телом ты вис!
Еле солнце светает! Еле-еле светает…
                Wир между тисков зажимается, в поршни.
         Перила сыплются в шлак на снегу,
         О, льются в бассейн мясистою кожей!
         Грим личность стирает на гнидном веку…
                Еле солнце светает… Еле-еле светает!
         И зыбкий песок нас тянет на дно,
то ли Бог, то ли черт, а небо пылает —
         Любовный сюжет то ли сна, то ли снов.
                     Жрем хлебы из ржи на стертых коленях.
         О, мерзкие будни с минувшими днями!
                     И рвотой облитые, страшные стены,
                     Вонзятся в сердца, мором в пьяном угаре.
                     Еле живем, хватаясь за крест,
                     Мы вместе пылаем…
…встречая конец.

die Entfernung

Почему я люблю расстоянье?
Не большое, лишь в меру, взаправду,
Чтобы видел в тебе я изъяны
На помеченных кровью картах.

Ты лежишь, обнимая меня,
Очень сильно прижавшись к груди,
Но не вижу тебя я за кадром
Средь обычной и будней тоски.

Дуновеньем по коже касанья,
Но в глазах пустота, да и только,
В них я вижу бездонный экватор,
И запреты на все, что нам можно.

Отклонив телефона экран,
Чтоб увидеть твою улыбку,
Я увидел виновника ран
И рубцов на бездонном сердце.

Уголки твоих губ загибались,
И контур параболой плелся,
Я не бросил… Но очень старался,
Жаль с тобой мы не многого просим.

И шершавость чешуйчатой кожи
На твоих идеальных руках
Мне корчила всякие рожи
В ответ на всю глупость сонат.

Мы не Репины, чтобы картины,
Чтобы маслом и чтобы писать,
Наша гордость – тлетворность Ундины,
Теряется в нефти, как сталь.

Мужичье… Скорее, романтик,
В кабелиных издержках избитый,
От меня ты зарылась под фантик,
Под которым скрывалась конфета…

Каждый стих как будто последний,
Без надежды на исправленье,
Вновь шах, мой творческий кризис,
И мат за мое упоенье.

Рашмор

Я проеб все заранее, знаешь,
Не теряя при этом башню,
Ты меня так заботливо маешь…
Я – не пик, и вовсе не Рашмор,

И моя голова как камень,
Об нее разбивались судьбы,
Тебя это все-таки манит,
Хоть и вовсе, камни – не люди.

Ты мне будешь лишь мхом у подножья
Нашей общей с тобою скалы…
Пизданулся я каменной рожей
Об твои кружевные трусы.

Поэт

Ты все свои идеи пустил по трафарету,
В пустые залы загоняя свои речи,
Ты поклонялся то орлам, то бафомету,
Поэзию считая чем-то вечным.

Я здесь один, но в то же время сам с собой,
Глаголю что-то, что на равных с истиной,
Но я как ты не принял этот бой,
Что содержался в чьих-то письмах.

Здесь слишком много потерялось,
Разбилось, смылось и куда-то делось,
Но также много, многое осталось,
Не сгибло, не пропало и не спилось.

А вдохновение рождает эти строчки,
И я на пару вместе с ним,
Оно не зря, наверно, существует,
Раз только если с ним я жив.

И все здесь было, есть и будет,
Пока живут и есть поэты,
Есть все хорошее, есть люди,
Есть мир, есть войны, зимы с летом.

Кто мне не верит, руки к верху,
Попробуйте со мной поспорить,
Я не один, хоть, может, в клетке,
Но вас здесь много бестолковых.

И да, ты не поверишь, не один,
Хоть не дружу совсем я с головой,
Ты все равно надменно спросишь: «С кем ты?»,
А я отвечу: «Сам с собой».

Лишь Смерть

Понизил тон.
Повысил градус.
Душа болит.
Поломан пандус.
Постройка века —
Корпус слова.
Висок истек
Капризной кровью.
Обрыв, опять.
Мечта, старанья.
Строка из песни —
Знак познанья.
Поэт, писатель.
Таких много.
Был Пушкин, Блок,
Есенин, Гоголь.
Мы все безлики,
Сквозь века.
Лишь Смерть
Поможет, господа.

Future

«Всем вам сюда вход воспрещен», —
Приказы в голос на экране;
Но заходя столь посвященно,
Мы рвали, мать, друг другу раны.

И, пусть, этюд не завершен, —
Порежь мне душу на куски,
Желаю быть я воскрешен,
Чтоб людям править всем мозги.

Нам не постичь вершины славы,
Нет смысла боле мелочиться,
Пока на вахту не сослали
У добрых пьяниц жить учиться.

Дискредитация умов
Настанет верно, гордо, одиноко,
Никто не стащит с закромов
Чрез руки времени бинокль.

69—96

Жить своей жизнью под призмой чужой —
Что может быть хуже? Скажите…
Знайте, друзья, что под маской любой
Можно любое предвидеть…

Я не безликий, лишь только отчасти —
Все страстно, но тупо – в банальной манере.
Наверное, мне, для полного счастья,
Осталось лишь только попеть под фанеру.

Не надо быть гением, чтобы опешить,
Нам старшие это давнешне вбивают:
«Мы слышим все то, что хотели услышать»,
И вовсе не факт, что мы все понимаем.

Мне поголовно и не перечислить,
Как много всех тех, кому я соврал,
Под чьею личиной нам всем надо мыслить,
Чтоб все, что писал воедино связать?

Три года назад

Я сгинул давно, три года назад,
Мой прах не развеян по ветру.
С тех пор я искал в себе же врага,
Рисуя по кафелю гневом.

Побитый январь меня не заботил,
Он вдохновенье дарил, но ценой…
Письма нетрезво кровью и потом
Пишу, сидя дома, но только порой…

И если умру, рассказывать близким,
Что люди – лишь просто для Бога мишень,
Что смерти моей никто не заметил,
Я смысла не вижу, ведь мне будет лень.

И поезд опять запоздалый укатит,
Я уведу свою тень из-под рельс,
Друг мой любезный, а, может быть, хватит?
Это же явно, любви недовес…

Над электричкой вспарю, улечу,
Костями взмахну, как-будто синица,
Я, правда, легко и слегка удручен,
Но что нам повяжет острейшая спица?