Грозовой Перевал

Глава I

1801. – Я только что вернулся после визита к хозяину поместья, у которого арендовал жилье. В близлежащей округе это мой единственный сосед. Безо всякого сомнения, здесь райское местечко! Вряд ли во всей Англии можно отыскать подобный уголок, настолько удаленный от суеты общества. Просто рай для людей, предпочитающих уединенный образ жизни, таких как я и мой сосед. Думаю, что в этом смысле мы идеально подходим друг другу. Кроме того, он еще и замечательный человек! Впервые мы встретились, когда я подъехал к воротам его поместья верхом на коне, а он вышел меня встречать. Он смотрел на меня исподлобья, и во взгляде его черных глаз сквозила подозрительность. А когда я представился, он как-то пренебрежительно и очень решительно еще глубже засунул пальцы за свой жилет. Мое же сердце воспылало к нему симпатией, о которой он даже и не догадывался.

– Мистер Хитклиф? – спросил я.

В ответ он молча кивнул.

– Честь имею представиться, сер. Мистер Локвуд, Ваш новый квартиросъемщик. Я прибыл только что, и спешу выразить надежду, что не причиняю Вам неудобств своей настоятельной просьбой поселиться на время в Трашкросс Грендже. Я слышал давеча, что у Вас были определенные сомнения.

– Трашкросс Грендж принадлежит только мне! – перебил он недовольно. – Я не позволю, чтобы кто-то причинял мне неудобства без моего на то позволения! Проходите!

Слово «проходите» он произнес сквозь зубы, и прозвучало это как «Идите к черту!». И эта фраза, и практически запертые ворота ясно давали понять: он не слишком рад моему визиту. Однако именно это обстоятельство и побудило меня принять его приглашение: я почувствовал интерес к человеку, который показался мне еще более замкнутым, чем я сам.

Когда он заметил, как моя лошадь достаточно активно напирает на ворота, он таки протянул руку и открыл ворота, а затем с угрюмым видом пошел передо мной по мощеной дорожке. Когда мы зашли во двор, он сказал: «Джозеф, прими лошадь мистера Локвуда и принеси нам немного вина».

– Пожалуй, это и есть вся прислуга, – подумал я, когда услышал такое двойное распоряжение. – Не удивительно, что между плит газона растет трава, а скот – единственный, кто подстригает живую изгородь.

Джозеф был пожилым, хотя нет, скорее старым, даже очень старым мужчиной, но, несмотря на это, крепким и мускулистым.

– Помоги нам Всевышний! – пробормотал он себе под нос с оттенком раздражительного недовольства, помогая мне в это время с моим конем. Он смотрел мне в лицо так угрюмо, что я снисходительно предположил, что это он нуждается в божественной помощи для усваивания своего обеда, и его обращение к Богу не имеет никакого отношения к моему неожиданному прибытию.

Обитель мистера Хитклифа именовалась Грозовой Перевал. Такое название в полной мере передает особенности погодных условий, которые царят в этой местности, открытой бушующей непогоде. Яростные пронизывающие ветра дуют там постоянно. О неимоверной силе порывов северного ветра красноречиво свидетельствовали немногочисленные чахлые пихты в конце дома, наклоненные практически до земли, и ряды изможденного терновника, простирающего свои ветви в одну сторону – к солнцу, словно выпрашивая у него милости. К счастью, архитектор предусмотрительно спроектировал дом очень крепким: узкие окна утоплены в стены, а углы защищены большими выступающими камнями.

Прежде чем переступить порог жилища, я замедлил шаг, чтобы восхититься изобилием гротескной резьбы по дереву на фронтальной части дома, а особенно вокруг центральной двери. Над ней, среди огромного количества рассыпающихся от времени грифонов и фигурок бесстыжих маленьких мальчиков, я обнаружил цифру «1500» и имя «Хертон Ирншоу». Я хотел было сделать несколько коротких замечаний и запросить короткую историческую справку по поводу этого места у его угрюмого владельца, фигура которого виднелась в дверях, но он потребовал, чтобы я или поспешил войти, или вовсе ушел. А у меня и в мыслях не было даже ненароком огорчить его прежде, чем я осмотрю дом изнутри.

Мы сразу же очутились в фамильной гостиной: никаких коридоров или других проходов. Здесь это и называют собственно «дом». Как правило, он состоит из кухни и общей комнаты. Однако я предположил, что кухня Грозового Перевала по какой-то причине располагается совершенно в другой части жилища, по крайней мере, я уловил чью-то болтовню и грохот кухонной утвари где-то в глубине дома. Также я не увидел никаких признаков того, чтобы что-то жарили, варили или пекли в огромном очаге, никаких начищенных медных кастрюль и жестяных дуршлагов на стенах. Хотя в одном месте действительно сияли словно жар целые горы жестяной посуды, перемежающейся с оловянными кувшинами и чашками; они возвышались ряд за рядом на огромных дубовых полках кухонного шкафа, доходящего до потолка. Этот шкаф никогда не переделывали, его неприхотливая простота не притягивала к себе любознательных взглядов, за исключением деревянного каркаса, заваленного овсяными лепешками и вялеными говяжьими, бараньими и свиными ногами. Сверху над камином размещались старые уродливые ружья и пара кавалерийских пистолей, а вдоль всей полки, в качестве украшения, стояли три безвкусно расписанных короба. Пол был выложен ровным белым камнем; кресла примитивной конструкции с высокими спинками были окрашены в зеленый цвет, одно или два из них тяжеловесно чернели в полумраке. Под сводом кухонного шкафа для посуды лежала огромная коричнево-рыжая сука легавой, окруженная кучей повизгивающих щенков. В других нишах отдыхали другие собаки.

Комнаты и внутренняя обстановка не представляли бы из себя ничего необычного, если бы служили непритязательным жильем для северного фермера. Обычно это человек с выражением упрямого спокойствия на лице и крепкими лодыжками, виднеющимися между бриджами и гетрами. Таких личностей, которые одиноко сидят, опершись на подлокотники своего кресла и уставившись на пышную пену в кружке пива, стоящей перед ними на столе, можно встретить в любой округе в радиусе пяти-шести миль вокруг этих холмов, соответственно посетив их после обеда. Однако мистер Хитклиф представлял собой своеобразный контраст между местом, в котором он жил, и образом его жизни. С виду это был темнокожий цыган, с манерами и в одежде джентльмена. То есть он был в той же мере джентльмен, как и большинство городских сквайров: в меру ленивый, возможно, несколько невнимательный к своей внешности, но не кажущийся неряшливым и неаккуратным, потому что сохранил свою стать и прямую осанку; а еще немного угрюмый. Полагаю, что некоторые люди не доверяют ему из-за его чрезмерной заносчивости. Однако по моему внутреннему ощущению, то, что о нем говорят, нисколько не соответствует его характеру: я знаю (скорее интуитивно), что его замкнутость обусловлена его отвращением к показной демонстративности и выставлением напоказ взаимной привязанности. Он любит и ненавидит, скрывая свои чувства от посторонних, и воспримет как дерзость проявление на людях любви или ненависти к нему самому. Хотя, возможно, я слишком тороплюсь, приписывая ему свои собственные качества. У мистера Хитклифа могут быть свои, совершенно отличные от моих, аргументы, чтобы не раскрывать своих объятий тому, с кем он заводит знакомство. Позвольте мне надеяться, что моя душевная организация является совершенно уникальной. Моя дорогая мама говорила мне, что у меня никогда не будет уютного дома, а не далее как прошлым летом я доказал сам себе, что и впрямь не заслуживаю его.

Когда я в течение целого месяца наслаждался хорошей погодой на берегу моря, то находился там в компании самого обворожительного из всех созданий. В моих глазах она была настоящей богиней, ровно до тех пор, пока не обратила на меня внимания. Я никогда раньше не произносил слов любви. Тем не менее, если безмолвный язык любви существует, то даже самый невнимательный человек мог бы увидеть, что я влюблен в нее по уши. Она догадалась об этом последней, и решила ответить мне – самыми сладкими из всех воображаемых взглядов. И что же я сделал? Вынужден, к своему стыду, признаться, что я ушел в себя, словно улитка, а от каждого сияющего взгляда закрывался и отдалялся все больше, пока несчастная наивная девушка окончательно не усомнилась в своих чувствах, посчитав их ошибочными. Совершенно потрясенная, запутавшаяся во всем окончательно, она уговорила свою маменьку покинуть лагерь. Из-за этого нелепого случая я приобрел репутацию циничного мучителя сердец, что было абсолютно незаслуженно, но об этом знал лишь только я.

Я присел на краешек каменной плиты под очагом напротив того места, которое облюбовал для себя мой домовладелец, и решил заполнить молчаливую паузу попыткой приласкать суку. Та оставила своих щенков и стала хищнически подкрадываться сзади к моей ляжке. Ее губа приподнялась, а белые зубы покрылись слюной, готовые в любой момент вонзиться в мою ногу. Мои ответные ласки вызывали лишь протяжное рычание.

– Вы бы лучше оставили собаку в покое, – проворчал мистер Хитклиф и топнул ногой, упреждая более агрессивное поведение. – Она к нежностям не приучена, мы не держим ее в качестве домашнего любимца. – Затем, широко ступая по направлению к боковой двери, он еще раз позвал: «Джозеф!»

Джозеф невнятно пробормотал что-то из глубины подвала, но в этих звуках не было даже и намека на то, что он поднимется наверх, так что его хозяин спустился к нему вниз. В результате я остался один на один с непредсказуемой сукой и парой зловещих мохнатых волкодавов, которые вместе с ней ревностно следили за всеми моими движениями. Не особо желая познакомиться с их клыками, я до определенного момента сидел неподвижно. Однако, решив, что они вряд ли понимают молчаливые оскорбления, я, к своему несчастью, разрешил себе подмигивать и корчить рожи этому трио. Однако некоторые мои гримасы так раздразнили суку, что та внезапно, словно бешенная, принялась яростно скакать мне на колени. Я резко отпрянул назад и поспешил выставить между нами стол. Такое поведение расшевелило всю стаю. С полдюжины четвероногих демонов, разного размера и возраста, покинули свои невидимые логова и выступили на середину комнаты. Я почувствовал, как мои каблуки и подол пальто превратились в необычные объекты для нападения, и отражал атаки других, более крупных нападающих, с помощью кочерги, делая это как можно более воинственно и результативно. Я был вынужден просить о помощи, и громко призывал хоть кого-нибудь из числа домочадцев, чтобы, наконец, воцарился прежний порядок.

Мистер Хитклиф и его слуга поднялись из винного погреба с невозмутимым хладнокровием. Я не думаю, что они вернулись бы хоть на секунду быстрее, несмотря на то, что все пространство вокруг очага невообразимо кишело и визжало. К счастью, обитатели кухни быстро утихомирились: крепкая дама с раскрасневшимся лицом и подоткнутым подолом ринулась в самую гущу событий, практически с голыми руками. Она размахивала сковородой, которую использовала в качестве боевого оружия, и орала, да так ловко, что заварушка тотчас стихла самым магическим образом. Она так и оставалась стоять на своем месте, когда ее хозяин появился в центре событий; и только грудь ее вздымалась, словно морские волны во время шторма.

– В чем, черт подери, дело?! – спросил мистер Хитклиф, бросая на меня пристальный взгляд. Однако я не собирался его долго терпеть, принимая во внимание столь недоброжелательное обхождение со мной.

– Действительно, что за чертовщина! – невнятно пробормотал я. – Целое стадо очумелых свиней менее одержимы, чем Ваши звери, сэр. Это равносильно тому, как если бы Вы оставили незнакомого человека одного среди целой стаи тигров.

– Они не трогают человека, который не трогает их, – заметил он. Он поставил передо мной бутылку и водворил передвинутый мною стол на место. – Для собак естественно быть начеку. Желаете рюмочку вина?

– Нет, спасибо.

– Вас не покусали?

– Если бы такая угроза возникла, я бы остановил нападающего своим четким ударом. Лицо Хитклифа расплылось в улыбке.

– Ладно, ладно, – сказал он. – Вы слишком напряжены, мистер Локвуд. Вот, выпейте немного вина. – Гости в этом доме бывают чрезвычайно редко, так что, вынужден признать, и я, и мои собаки едва ли знаем, как их следует принимать правильно. Ваше здоровье, сер.

Я поклонился и произнес ответный тост. До меня постепенно доходило, что было бессмысленно вот так сидеть и обижаться на скверное поведение своры шавок; к тому же я не собирался впредь доставлять удовольствие другим за свой счет. Постепенно настроение владельца дома стало меняться. Очевидно, он мудро решил, что гораздо благоразумнее не обижать выгодного квартиросъемщика. Поэтому он перестал коверкать слова и завел разговор о том, что, по его мнению, могло представлять для меня интерес: завел беседу о плюсах и минусах того места, которое я избрал для своего уединения. Я нашел его весьма сведущим в затронутой теме, и настолько воодушевился, что перед уходом объявил о своем завтрашнем (отнюдь не обязательном) визите. Судя по всему, он бы предпочел избежать моего повторного вторжения в свои владения, однако, несмотря ни на что, я все-таки приду. Это просто удивительно, каким общительным чувствовал я себя по сравнению с ним.