Лесной старик. Роман

© Николай Серый, 2018

ISBN 978-5-4490-3075-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

1

Очень богатый генерал в отставке Вадим Ильич Серов решил написать психологический роман с интригующе неординарным сюжетом… Серов разбогател совершенно законно, поскольку унаследовал он завидные пакеты акций, несметные банковские счета, фармацевтические заводы и фабрики, земельные участки, столичные квартиры и роскошные дома от своей бездетной младшей сестры, умершей от рака горла…

Просторный двухэтажный дом, в котором теперь обитал Серов, находился поблизости от буйной речки в густых лесах на горном юге. Прочный, капитальный дом с двумя плоскими башнями, канализацией, пристройками, очистными сооруженьями, сараями, баней и трёхметровой оградой был сооружён из твёрдого серого камня, а вершину забора обвивала спираль из колючей проволоки. К лесной усадьбе скрытно были подведены все необходимые коммуникации: газ, электричество, кабельное телевиденье, телефон, Интернет и вода. Во дворе из чёрной брусчатки имелся колодец с мощным насосом и с расписным узорчатым журавлём для декора… Серову ретиво прислуживали сектанты-молокане из соседнего селенья; усердную челядь набрала и вышколила ещё сестра отставного генерала… В этих глухих дебрях, кроме молокан-духоборов, никаких других жителей в окрестностях больше не имелось… Усадьбу охраняла свора кудлатых и вышколенных овчарок…

Заслуженный генерал на пенсии Вадим Серов был чуть выше среднего роста, мускулист, худощав и жилист. У него были красивые и слегка припухлые губы, тонкие и длинные пальцы пианиста-виртуоза, чуть округлый подбородок, немаленький нос с горбинкой и матово-смугловатое лицо, которое часто румянилось после утреннего бритья и умыванья. У Вадима Серова ещё сохранились его собственные зубы, хотя и с тремя немецкими пломбами; а на левом коренном зубе была стальная коронка. Серов ещё не облысел, и его густые седоватые волосы были почти всегда очень коротко подстрижены, но если невзначай они вырастали, то лохмато свивались по-цыгански в кудри.

Серов, кроме родного среднерусского наречия, знал в совершенстве ещё два языка: английский и французский. С запинками изъяснялся ещё и по-испански… Серов имел боевые ордена и медали, именное наградное оружие, и был он в своей специфической и секретной сфере весьма авторитетен… В его храбрости ни разу не усомнился никто… Он считался мастером смертоносной рукопашной борьбы…

Серову почти болезненно мечталось, чтобы яркая память о нём сохранилась не только в секретных рапортах, в аналитических докладах и в строго конфиденциальных архивах и депешах. Именно поэтому и решил Серов заняться высокой литературой и выбиться в классики; он весьма самоуверенно полагал, что он вполне способен сочинить нечто подобное «Мыслям» Паскаля, «Опытам» Монтеня и «Афоризмам и максимам» Ларошфуко. Но более всего хотелось Вадиму Серову сочинить именно психологический роман, в котором будут яркие вкрапленья из его собственной биографии… Серов не имел права писать мемуары, поскольку его деятельность была совершенно секретной…

Канва его чудесного романа должна быть традиционной: жизнеописанье, карьера и душевный мир юного честолюбца. Но детали, подробности, сцены, картины и мысли в этой загадочной, утончённой и захватывающе интересной книге должны непременно впечатлять уникальностью!.. И тогда все дотошные критики восторженным и дружным хором провозгласят его великолепный роман шедевром, а затем и потребуют немедленного включенья сей назидательной книги в школьную программу!.. А вскоре к гениальному, но весьма скромному автору нагрянут острые и шумливые интервью, ажиотаж, слава и самые почётные премии…

Серов справедливо полагал, что денег на широкую рекламу своей книги хватит у него с избытком. Оставалось только сочинить роман!.. И несколько страниц с описаньями утлой деревни, в которой родился герой, были уже набросаны…

К усердным литературным трудам Вадима Серова подвигнул внезапный и совершенно для него неожиданный страх перед смертью. А ведь генерал Серов очень много воевал, и никогда прежде он особенно не пугался собственной гибели. Но теперь на безмятежном и по-барски комфортабельном отдыхе у Серова вдруг мучительно возник назойливый ужас перед своей кончиной. И никак боевому генералу на пенсии не помогали его упорные попытки привыкнуть и адаптироваться к своему уютному и мирному прозябанью, и только изнурительно-тяжкие и долгие писательские труды умеряли в нём лютую боязнь перед вечной бездной небытия…

Единственный и любимый сын генерала Серова прослыл в десантной бригаде бесшабашно храбрым офицером и, ещё не родив детей, получил смертельную рану в засаде на Первой Кавказской войне. А жена безутешного генерала, – врач-онколог, – после гибели своего прилежно взлелеянного чада разбилась в полном отчаяньи за рулём спортивного автомобиля. Многие подозревали, что она от горя намеренно устроила дорожную катастрофу…

Бурными и ненастными ночами Вадим Серов любил импровизировать на прекрасном и редком рояле. Драгоценный инструмент изготовила за границей древняя династия мастеров по заказу младшей сестры отставного генерала. И во время импровизаций Серову часто грезилось, что музыкой он посылает в космос и жалобно-покорные молитвы, и сигналы своей истомлённой души…

В уединённой усадьбе имелась богатая библиотека, собранная его сестрой… Записи дивной музыки безупречно звучали на эксклюзивной и дорогой аппаратуре…

2

Серов иногда явственно ощущал, что природа одарила его несомненной способностью творить прекрасную прозу. Но он понимал, что литературными трудами он занялся слишком поздно. У него ещё не было собственных писательских приёмов, опыта и сноровки. А ведь каждый серьёзный автор должен всё это обрести ещё в ранней юности!.. И ещё не сложились у него ясные и чёткие критерии для качественных оценок уже написанных им страниц, отрывков, кусков и фрагментов…

А ведь в разведке и на войне критерии оценок оперативных планов, агентурной вербовки и боевых действий были для него очевидны!.. Главным признаком успеха или победы было достиженье цели… Но какую же именно цель преследует он, сочиняя роман?.. Разумеется, чрезвычайно хочется и комплиментов, и славы, но разве дело только в суетной известности, в жирных гонорарах и в веских причинах для бахвальства?..

А ведь в русской армии реноме генерала Серова было весьма высоким, поскольку в своих планах и операциях он сумел обрести собственный фирменный стиль. Служба под командованьем проницательного и хитрого стратега Серова считалась завидно престижной и в тактических боевых подразделеньях, и в штабах… Но как достичь подобной репутации в художественной литературе?..

И Серов корпел над своими текстами натужно и рьяно. И уже радостно чувствовал он, что корявая шершавость постепенно исчезает из его строк. И с растущим упорством он снова на мощном компьютере исправлял и черкал… И порой появлялось у него ощущенье, что каждую свою строчку он вырывает из хаотической бездны…

И, наконец, Серов решил, что каждая его строка должна всецело выражать его сложную и многогранную личность… И с духовной мукой озадачился он вопросом, да кто же он таков?.. И вдруг попытался он постичь собственную потаённую сущность, оценивая свои военные и шпионские операции придирчиво и безмерно строго…

Но Серову болезненно не хотелось пробуждать в себе то странное и жуткое существо, которое затаилось в его нутре. Он мысленно именовал это своё загадочное ощущенье «мистическим зверем», и будил его только в экстремально опасные миги. И мистический зверь всегда сберегал, отключая человеческое сознанье, тело своего владельца…

Серову истово верилось, что он оплачивает пробужденье в себе мистического зверя резким сокращеньем своей жизни… А ещё он страшился того, что мистический зверь окончательно сольётся с его человеческой личностью и заставит его поневоле постигнуть мерзкую и самоубийственную истину о самом себе…

В психическом состояньи «мистического зверя» Вадим Серов почти мгновенно избавлялся от человеческой логики и сразу начинал крайне жестоко действовать только по рефлексу или наитию. И порой Серову маниакально хотелось разом отбросить эту свою мучительную раздвоенность и окончательно преобразиться в мистического зверя. И тогда Серов люто и нервно презирал самого себя за то, что его постыдная боязнь перед скорой смертью мешает ему осуществить такое весьма полезное, – как ему казалось, – намеренье…

А начало его романа уже нравилась ему. В прологе и лирично, и просто было описано хуторское захолустье средь болотных дебрей. И Серов чувствовал в этом прелестном описаньи аромат и пряность дворянской классики…

3

Серов в уютной лесной усадьбе вёл размеренную и монотонную жизнь; он очень редко покидал своё удобное поместье и без роздыха предавался писательским трудам… Серов просыпался на ранней заре и после бритья и умыванья в студеной воде съедал натощак две ложки густого целебного мёда, а затем выпивал стакан холодного, но кипячёного молока. Вскоре в своём просторном кабинете Серов доставал из стального сейфа большую коленкоровую тетрадь с упругими листами в мелкую клетку. Потом вальяжный Серов в тёмной шёлковой пижаме валился на коричневый мягкий диван с обивкой из натуральной кожи и засовывал под свой левый бочок пару тёмно-багровых подушек из лебяжьего пуха. Серов часто писал и черкал в своей тетради именно лёжа и всегда французской ручкой с чёрным гелиевым стержнем. Каракули из тетради переносились в мощный компьютер, на котором Серов упорно уточнял, обрабатывал и шлифовал свой текст…

В большой коленкоровой тетради Серов, опираясь на левый локоть, лихорадочно кропал на диване всегда в режиме «потоков собственного сознанья»: без точек, запятых, абзацев, ритмов, кавычек и тире… Термин: «потоки собственного сознанья» придумал сам Серов… Писанье в таком режиме было самой приятной для Серова частью творчества, поскольку он уже полюбил бурленье своих фантазий и отсутствие ограничений для разума… Буйство мечтаний и грёз Серову мерещилось поэтическим вдохновеньем; в такие миги он безмерно и заморочено гордился самим собой и непоколебимо верил в собственное величье…

Однажды Серову вдруг поверилось, что полный отказ от сексуальных связей резко повышает творческий потенциал. И Серов решительно отказался от женщин, хотя найти для утех темпераментную и смазливую бабёнку меж его раболепных служанок было бы ему легко. И вскоре ему показалось, что его страницы вдруг стали гораздо ярче и завлекательней, ибо его неутолённая похоть лезла и проникала в строчки его писаний. И порой грезилось ему, что его тексты озаряются матовым мерцаньем обнажённого женского тела…

Серов, шлифуя свои тексты на мощном компьютере, неукоснительно проверял их на слух. Для этого Серов подолгу бубнил, шептал и бормотал свои строчки, а затем, в случае запинки в их произношеньи, исправлял их…

Серов решил, что при сочиненьи своей книги не будет он заранее обдумывать канву, фабулу и план, поскольку автор принципиально не желал, чтобы загодя введённые – даже им самим!.. – ограниченья и рамки обуздывали порывы его творческой свободы…

Иногда, после изнурительного писательского труда, который автору казался особенно результативным, Серов хотя и робко, но радостно дозволял себе смотреть на мир взорами мистического зверя. И тогда у Серова мгновенно исчезали любые сомненья и страхи, а его сознанье временно прекращало мыслить логичными и связными фразами. И сразу более ясные, точные и глубокие фразы спонтанно складывались в его подсознаньи, и там они запечатлевались навеки. Но в его осознанной памяти они не хранились. Ведь даже сознательные размышленья порой начисто исчезают из осознанной памяти…

В состояньи «мистического зверя» все краски, очертанья, запахи и звуки становились гораздо ярче, отчётливей и резче, а тело Серова почти явственно ощущало незримые токи, которые, струясь с неба, обволакивают человеческую плоть, подобно эластичному, надёжному и прозрачному кокону. Крепкая плоть Серова буквально нежилась в этой загадочной и неосязаемой субстанции, которая мнилась ему атмосферными и космическими флюидами…

Но особенно разительно менялось его восприятье людей, их сущностей и самого себя. Ведь в состояньи «мистического зверя» Серов грезился самому себе верховным владыкой, и в таком образе он сразу обретал безмерную и таинственную власть над всеми людьми, которые оказались рядом. И тогда уже никто не смел ему перечить, и все, словно заворожённые, подчинялись ему беспрекословно, ретиво и слепо, а для него именно такое повиновенье было наивысшей усладой! Элитные и модные красавицы настырно и алчно его домогались, поскольку считали его искусителем, которому женщины не способны противостоять… Его реакции заметно ускорялись, и он ощущал себя неуязвимым!.. Но наиболее ценным и важным для Серова было то, что он обретал абсолютное пониманье людей. Он интуитивно постигал в них даже такие потаённые свойства и качества, которых люди часто не замечают в самих себе… Наконец, у Серова появилась теория о том, что люди рабски повинуются всякому, кто понял их до самой подноготной…

Он уже часто воспринимал простонародье куклами-марионетками, которыми он всевластно и мудро управляет при помощи неосязаемых, но прочных нитей, сотворённых его несгибаемой волей…

Серову уже казалось, что во вселенской бездне существуют совершенно иные формы восприятья, нежели те, которые используют обычные люди. Одну из таких форм он мысленно именовал «общеньем без участия разума». Но остальные термины для форм парадоксальных восприятий Серов ещё не успел придумать…