Роман Ангелины. Фантастический роман о фантастической любви

IV

Интересно, а как в человека вселилась разумность? Ведь что-то должно было подвигнуть гомо сапиенс к мыслительному процессу, что-то должно было толкануть двуногих млекопитающих на скользкую дорожку логического соображения?!

Многие, очень многие, считают, что таковой причиной стала работа. Она, дескать, и заставила человеков не просто что-либо делать, а совершать это строго определённым образом, а отсюда и развитие умственных начал. Именно работа, производимая до нужного числа потов и совершаемая осознанно для общества и семьи, явилась бойком, воспламенившим капсюль разума.

Иные же, более романтичные натуры, уверены, что только любовь могла заставить человека обратить инстинкты в разум. Это, конечно, очень оригинальная версия, но мне лично она не импонирует, особенно, когда вспоминаешь все те глупости, которые сам совершил, находясь в любовном исступлении! Эх, как же тогда бывает далеко не только до какого-то разума, но и до примитивной логики вообще!

Ещё кое-кто думает, что основа разума – естественное любопытство, от природы щедро заложенное не только в людях, но и в других животных. Предположим, схватил человечек первобытный своею волосатою ручкой горящую головешку, находясь во власти этого любопытства, а огонёк его – цап больно-пребольно! И сразу в глотке родился вопль, а в головке – разум, и стал человечек соображать, как ему лучше браться за опасные предметы в другой раз. И опять здесь я вижу нестыковку: ведь раз обжегшись, вряд ли кто вообще станет хвататься за огонь когда-либо!

Нет, кто бы что ни говорил, но я твёрдо уверен, что ось прогресса и толкатель разума – торговля! Как только первый человек обменял лишнюю шкуру на кусок мамонтятины, он моментально почувствовал своё превосходство над остальными! А потом он осознал и силу этого процесса, когда смог за какие-то вещи получать не только еду, но и пародию на любовь. Но вся полнота разума выявилась лишь в тот момент, когда первобытный дикарь сумел втюхать ближнему своему сгнившую шкуру как товар высшего сорта! После этого действия разум стал развиваться неудержимо и изощрённо, превращая людей просто разумных в торговцев-виртуозов! Что, если не торговля, закаляет и острит ум?! А как бодрит приятной свежестью ловля процентов барыша! Это же просто наслаждение – продать то, что сгнило или же чистый брак, это просто радость – обуть доверчивого лоха!

Базар восточный, вероятно, вечен! Он криклив, хвастлив, нечист, широк. Хитры торговцы, клиенты беспечны, но именно здесь и бурлит поток разумности! Не знаю точно, но мне думается, что Адам с Евой, выкатившись из ворот Эдема, попали на базар. Кто там торговал, спросите вы, если род человеческий ещё не начал свой путь? Не знаю. Может, ангелы, может, черти, но базар был наверняка! Его не могло не быть!

Базар египетской столицы бурлил, шумел, благоухал. Здесь можно купить всё, что угодно любой, даже самой извращённой душе. Всевозможные яства и напитки, одежды и обувь, животные и посуда, услуги лекарей и брадобреев, возчиков и жриц любви – вот неполный список товаров столичного базара. Сытые торговцы, увешанные гроздьями пота, расхваливают свой товар как величайшее и единственное чудо, хватая прохожих за одежду, плечи и иные места их тел, которые подворачиваются под руку. Они орут, не жалея осипшие глотки, но то их повседневная работа, и покупатель это знает. Он проходит с достоинством, уверенный, что его не так-то легко надуть, и, чтобы сбросить цену, отчаянно хает товар. Но всё это входит в правила игры. Торговец, конечно же, скинет пару монет, но всё равно он останется в барыше, ведь его цена изначально завышена. Зато довольный покупатель, гордый своим умением торговаться, так легко расстанется с деньгами и купит товар, зачастую совсем не тот, который и хотел приобрести!

Вдруг – разом – гул базарный умолк, но почти мгновенно перешёл в недовольный громкий ропот. Толпа завыла, стала редеть, раздаваясь в стороны, а в неё влетел азартный джигит. Он уверенно прокладывал путь в людском потоке, как слон в бамбуковых зарослях, а в высоко поднятой его руке была длинная плеть. Джигит смачно, но без злости опускал жало плети то направо, то налево, поторапливая самых медлительных. А вот за ним показалась и пышная кавалькада, и та, ради которой воин не щадил чужих спин. Это была юная принцесса, грациозно и уверенно сидящая на белом коне. На ней бал одет калазирис цвета весеннего неба, так ловко подчёркивающий ладные формы тела и безукоризненные черты лица.

Ропот недовольства мгновенно сменился гулом восхищения, и толпа стала прижиматься к всадникам. Но воины это предусмотрели. Они уже заключили принцессу в неровный овал и проворно работали плётками, отжимая людскую массу. Но всем было наплевать на жалящие укусы плёток, ведь вот она, краса и гордость фараонства, совсем рядом! Да за чудо лицезреть её разве жалко раз-другой подставить плечи под плеть?!

Ах, Ангелина, как же ты любима в египетской земле! Всем, всем мил твой образ, но особенно, мне! Ну что без тебя наш мир безликий – пустыня лунная, мираж?! В нём нет ни радости, ни света, есть лишь грусть, обыденность. Как солнца луч в ноябрьской хмури, как пенье вешнее синиц, как штиль в финале грозной бури – свет глаз твоих и взмах ресниц!

О, Боже, простите, я впал в плен дурмана! Но что поделать, коли мне так близка и дорога моя героиня! Мне иногда кажется, что это я, а не Роман схожу с ума от любви к ней! И только поэтому я говорю словами его, моего бедного поэта!