Начало

2

– Ну, что, как тебе? Конечно, без завязки не так воспринимается, но над финалом я корпел дольше всего, – на ходу я прочитал ей вторую часть своего небольшого рассказа о встрече, скорой любви, которая не могла состояться, глупой измене и неминуемом расставании, – Черт возьми, как же я мог не взять первую страницу? А может я её уже успел по пути к тебе потерять… – бубнил я, безуспешно роясь в карманах куртки, надеясь отыскать начало истории, – Понимаешь, я написал рассказ всего из двух частей: на одной страничке начало, а на другой конец и никакой середины, никакого развития. У меня идея такая появилась, что смысла в развитие нет. Во всех этих деталях, нюансах, суть то одна и исход один. И ещё я подумал, что уже в самом начале чего-либо, все равно чего, как только мы переступаем черту и начинаем новую историю, в глубине души, интуитивно нам уже ясно, как она закончится. Мы это предвидим. Мы уже различаем где-то вдалеке багрянец заката, но стараемся не думать об этом. Поэтому вполне достаточно в начале обозначить финальные нотки, а затем, собственно, перейти… Твою мать, куда же она запропастилась?! – остановившись у выхода из вокзала, я продолжал выворачивать карманы куртки, а она переняла листок с концовкой рассказа и, нахмурившись, пробежалась по нему глазами.

– Так не бывает, – сказала она, чуть поразмыслив в асфальт, – Настолько красиво и правильно.

– Ну и что? – ответил я в равной степени обиженно и удивленно. Надобность в первой странице после таких заявлений отпала сама собой. Поиски прервались и подвиснувшие посреди работы ладони выдавали мою обескураженность, – Пусть на бумаге хоть будет… – подбавил я не обязательных слов.

– Ну ладно. Пусть будет.

Мы брели по беспокойным улицам. Народ спешил во все стороны, а мы еле передвигали ноги.

Я встретил её на платформе. Она была налегке, всего лишь рюкзачок за спиной, вместо пары-тройки увесистых сумок, которые я ожидал увидеть. Которые обычно берут с собой люди, навсегда переезжая в другой город. Конечно же, это был явный и дурной знак и, наверное, стоило сразу начать разговор, но я сделал рассеянный вид и сам для себя как бы ничего не подметил. Она была одета, как всегда по-детски дурашливо – в короткую бирюзовую куртку, без формы, но с завязками на поясе, большими карманами по бокам и искусственным клочком меха на капюшоне. Из-под куртки, ради общего приличия, еле-еле давали о себе знать коричневые шортики. Колготки в тон им стройнили и без того худенькие ножки. На них малиновые замшевые ботинки по щиколотку. Такая маленькая, яркая капелька с извечно усталым взглядом в толпе черных курток и спортивных костюмов, высыпавших зерном на перрон из пропахших колбасой, подкопчённой пылью и потом вагонов дальнего следования.

Я неловко ткнулся ртом в краюшек её губ, носом в щеку. Возможно, кому то это показалось поцелуем. Взялся за руку и скоро отпустил. Попытался неуклюже обнять. Ничего не вышло. И не сказать, что она была отстранена, холодна, неподступна. Естественным и от того противным образом у нас обоюдно не выходило оказаться чуть ближе друг к другу, нежели просто близко. В последней попытке я сунул ей листок с финалом, не отыскав завязки, сообщив о том, что набросал рассказ в ночь перед её долгожданным приездом. Не взяв его, она сказала, что не любит читать на ходу, и было бы не плохо, чтобы я прочел его сам вслух.

– Пусть будет, – повторила она ещё раз и слова её были не более чем повтором. Будто на записи.

Оказалось, что говорить нам, в общем-то, не о чем. Но мы все равно вынужденно пытались общаться. Всё это походило на послеоперационные медицинские процедуры, от которых нельзя отказаться. Телефонные беседы, которым мы предавались последние полгода, были куда интереснее. Может, потому что они длились не более пяти минут, вмещавших в себя поочередное перечисление мелких бытовых новостей?