Острова на реке

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Самолет, протаранив густые перистые облака, стал быстро сближаться с землей. Колесами шасси он коснулся посадочной полосы, затем, словно не полностью доверяя ей, слегка подпрыгнул, как бы проверяя ее на прочность, а затем уже приземлился основательно и окончательно и быстро покатил по пятнистому, словно шкура леопарда, бетону. Подали трап, и через несколько минут стайка пассажиров уже сгрудилась на летном поле в ожидании автобуса.

«Ну, вот я и на Родине», – мысленно сказала себе Надин, осматриваясь вокруг себя. Объездила полмира, но никогда прибытие в очередную страну не вызывала у меня такого сильного приступа волнения. А сейчас готова чуть ли не зарыдать. А ведь я-то думала, что жизнь, словно кислота, напрочь выжгла во мне все остатки сентиментальности. Впрочем, я слишком хорошо знаю себя, а потому понимаю, что эти мои эмоции не надолго. Достаточно несколько минут и они схлынут, как приливная волна. Кажется, слава богу, она уже начала свое возвращение в холодный океан жизни».

– А тут чертовски холодно, – как всегда недовольна морща носик, подала на французском голос Патриция.

– Мы же с тобой договорились: как только ступим на российскую землю, будем изъясняться исключительно по-русски.

– Хохошо, мама, будем изъясняться по-хусски. Но все хавно, мама, здесь холодный погода.

– В мае в России бывает не всегда тепло, – не стала исправлять она ошибки дочери. Она решила не заниматься этим вообще, так как чувствовала, что необходимость делать все время исправления раздражает ее. Патриция способная к языкам и скоро сама начнет говорить правильно Так было, когда они жили в Нью-Йорке, так будет во время их пребывания в России. – Я думаю, скоро потеплеет, – добавила она, чтобы хоть немного утешить дочь, – как только разойдутся облака и выглянет солнце, ты это сразу же ощутишь.

Надин посмотрела на свое потомство, как нередко мысленно называла она дочь. Конечно, ей непросто и акклиматизироваться и привыкнуть к новой ситуации; вчера она еще была на средиземноморском побережье, где ярко сияло солнце, весело проводила время со своими друзьями, а сейчас отнюдь не по своей воли стоит под пронизывающим ветром в открытом поле и ждет явно не спешащего на свидание с ними автобуса.

Патриция никак не отреагировала на последние слова матери, обещавшие в скором будущем хороший синоптический прогноз, она безучастно разглядывала окружающий её авиационный пейзаж с шумовыми и световыми эффектами в виде рева моторов и подсветкой от огней рулящих по полю лайнеров, и всем своим видом показывала, что не одобряет этой затеи с поездкой в Москву.

Наконец подали автобус, затем, преодолев кордоны из таможенного и паспортного контроля, они вышли на привокзальную площадь и сели в такси, которая помчалась по оживленной трассе в сторону города. Надин совершенно не помнила той дороги, по которой она покидала эту страну, и сейчас не могла сравнивать окружающие картины с теми, что, кажется, навсегда затерялись в каких-то отдаленных закоулках ее памяти. И все же она с огромным интересом смотрела на эту новую и по сути дела неизведанную для нее жизнь и снова и снова продумывала планы своих действий. Конечно, она привыкла рисковать, вся её жизнь в эти годы была по сути дела сплошным риском. И все-таки не собирается ли она на этот раз перейти через невидимую грань его допустимых пределов? Хотя с другой стороны она выполняет лишь то, что когда-то обещала сделать, и вот как честный человек приехала сюда, дабы исполнить свои обязательства. Правда, никто её об этом не просил, да и те, кому в свое время были даны обещания, вряд ли помнят о них. Какие глупости не совершает юность и если реализовывать все то, что она когда-то наметила, в чем некогда поклялась, то мир давно уже перестал бы существовать, по крайней мере, в том виде, в каком он открывается в эту минуту перед ее глазами.

Она в очередной раз взглянула на дочь. На лице Патриции по-прежнему хозяйничало недовольное выражение, она даже не смотрела по сторонам, всем своим видом выказывая крайнее возмущение из-за совершенного ею вопреки своему желания перемещения в пространстве. Что ж, по-своему она права и имеет основание быть недовольной своей матерью. Но Патриция необходима ей, без нее ей будет непросто осуществить свои планы.

Кроме того, Патриции тоже отведена своя почетная в них роль. Хотя какая, в чем она состоит, это не совсем ясно ей самой. Да и вообще в том, что она собирается предпринять, и не может быть ничего до конца ясным и определенным, ведь их поджидает здесь столько неожиданностей.

В гостинице им был забронирован номер, вполне комфортабельный, чистый, просторный. И это немного примирило Патрицию с окружающей её действительностью. Кроме того, за то время, что они добирались до отеля, тучи немного разомкнулись, разрешив выглянуть солнцу. Сразу же стало значительно теплее, и даже противный прохладный ветер слегка умерил свои нервные порывы.

Надин распаковала вещи и решила, что прежде чем она займется делами, ей надо все-таки поговорить немного с дочерью. Она вовсе не жаждет видеть постоянно рядом с собой ее хмурую физиономию. И кроме того, Патриция должна хотя бы немного понять, почему и с какой целью оказалась в другой стране.

– Ты хочешь есть? – спросила Надин.

– Нет, – отрицательно помотала гривастой головой Патриция.

– Это замечательно.

– Замечательно то, что я не хочу есть? Ты всегда жалуешься на то, что я мало ем.

– Замечательно то, что у нас есть немного время поболтать, – сказала Надин по-русски.

– Что есть поболтать?

– Это значит bavarder, а не parler. Теперь ты понимаешь разницу?

– Да, это действительно большая разница, – насмешливо проговорила Патриция и отошла к окну, рассматривая открывающийся из него вид.

Надин тоже подошла к окну и обняла дочь за плечи.

– Это означает, что я приехала в страну, где родилась, где прожила ровно половину жизни.

– Но раньше я не замечала, чтобы ты проявляла к ней большую любовь.

Патриция перешла на французский, и Надин решила, что на этот раз не станет напоминать ей об их соглашение, так им будет легче общаться. А разговор предстоит довольно серьезный.

– Просто я была очень занята.

– А сейчас ты освободилась?

– Не совсем, но у меня нашлось время и на воспоминания.

– Воспоминания? – удивилась Патриция.

– Конечно. Воспоминания – это есть Родина. Ты думаешь это дома, города или еще что-то. Ты была во многих странах и могла заметить, что везде все до ужаса похоже. Единственная разница в воспоминаниях. Когда я приезжала туда, меня не связывало с этим местом ничего. А с этой страной связывает очень много. Здесь есть люди, перед которыми у меня есть определенные обязательства. Когда-то я взяла их на себя – и вот пришло время их выполнить.

– Ты никогда мне ничего не говорила ни о каких обязательствах.

– Теперь говорю. Все надо сообщать тогда, когда наступает для этого подходящий час.

Патриция дернула вверх плечами и задумалась.

– И все же я не совсем тебя понимаю, мама.

– Но ты меня и не поймешь, если захочешь понять все сразу. Я прошу тебя об одном, прояви терпение. И ты постепенно начнешь многое видеть.

– Но объясни хотя бы, в чем моя роль?

– Но у тебя нет никакой особой роли, – едва заметно вздохнула Надин. – Ты просто будешь смотреть на то, что будет происходить, и делать то, что захочешь.

– Абсолютно все? – недоверчиво спросила Патриция.

– Ну, если ты захочешь покончить с собой или совершить убийство или ограбление или прогуляться по главной улице голой, то я, естественно, этого не одобрю, – улыбнулась Надин. – А так… Но разве я и раньше запрещала тебе что-то делать. Тем более я сама плохо представляю, как все будет складываться.

Патриция, наконец, отошла от окна и села в кресло.

– Но ты хотя бы мне объяснишь, в чем сокровенный смысл затеянного тобой деяния?

Надин села напротив дочери и достала сигареты.

– Я тоже хочу курить, – сказала Патриция.

– Пожалуйста, – протянула Надин ей пачку.

Они закурили.

– Тебе совсем скоро исполнится 18 лет. А 20 лет назад мне было чуть больше, чем тебе сейчас, мне было ровно 20 лет. Ты знаешь, за эти годы я проделала большой путь.

– О да, мама, тобою все восхищаются.

– Да, восхищаются, хотя и не все. Многие делают вид, что восхищаются, а на самом деле завидуют. А кто завидует, тот и ненавидит. А некоторые, впрочем, даже не дают себе труда делать вид, а открыто завидуют и поносят. Но я сейчас о другом. Мне хочется понять, как я прожила эти годы, и я хочу посмотреть, как прожили эти годы те, с кем свела меня юность. Разве это по-твоему неинтересно, разве это не стоит того, чтобы вернуться на 20 лет назад?

Надин внимательно смотрела на сосредоточенное, покрывшееся нежными мягкими складками лицо Патриции, которая, кажется, искренне пыталась проникнуть в сокровенный смысл того, о чем говорит ее дорогая мать, и думала о том, что в ее словах правда и ложь, как прутья в корзине, переплетены столь тесно, что даже ей самой подчас трудно отделить одно от другого. Но сказать Патриции все до конца она пока не может да и не хочет. Все должно происходить в свое время – этому принципу научил её самый лучший учитель, из всех, которые существуют в мире, – сама жизнь. И затем она неоднократно проверяла это правило на практике и всякий раз убеждалась в его справедливости. Опасность представляет вовсе не истина, опасность возникает в том случае, если человек узнает ее в тот момент, когда внутренне он не готов к ней. А у Патриции еще много иллюзий и собственных представлений об окружающей её действительности, зачастую ничего не имеющих общего с реальной ситуацией. Если она станет одним ударом молота разрушать все эти хрупкие конструкции, как разрушают дома тяжелыми металлическими шарами, то ничего хорошего из этой затеи не выйдет; она добьется либо того, что Патриция будет отстаивать свои заблуждения с еще большим упорством, либо подобно попавшему в незнакомую местность, потеряет всякий ориентир в пространстве. Это происходит почти всегда, когда кому-то грубо и резко указывают на его неверные представления. Признать свою неправоту часто требует гораздо большего мужества нежели в отстаивании своих ошибок. Так, в 18 лет скорей всего стала бы вести себя и она сама; молодость всегда радикальна и полна экстремизма потому что обладает массой нерастраченных сил в сочетание с отсутствием опыта и ослабленным чувством страха перед ошибочным решением. Но именно эта гремучая смесь и приводит нередко к бедам.

– А зачем тебе это нужно? – после того, как сигарета была выкурена, спросила Патриция.

– Мне нравится твой вопрос, – улыбнулась Надин. – В твоем возрасте он звучит очень естественно. А я бы даже огорчилась, если бы его ты не задала. А вот в моем возрасте естественным выглядит такое, как у меня, желание. Ты удивишься, но мне очень трудно ответить на него; когда доберешься до моих лет, ты сама легко найдешь ответ. Есть вопросы, на которых жизнь отвечает как бы сама собой. Но когда ты пытаешься это облечь в слова, то чувствуешь, что получается как-то не совсем то. С годами очень многое накапливается: сомнения в сделанном когда-то выборе, нереализованные планы, не удовлетворенные желания, амбиции, гложет любопытство – а что произошло с теми с кем ты начинала свой путь. Обогнала ты их или, наоборот, отстала, как спортсмен на беговой дорожке. Хочется сравнить их судьбы со своей. И много другой всячины. И тебя все это мучит, не дает покоя, как зубная боль. Ты не знаешь, куда от этого деться. Тебе сложно меня понять, так как у тебя еще не может быть подобных чувств, ты их еще не накопила. Поэтому я и говорю: не старайся постигнуть все сразу, просто за всем наблюдай и участвуй по мере сил. Ты одновременно очень молодая, но уже и взрослая, и в этом твое преимущество и твой недостаток. Так как одно с другим не очень сочетается. Когда я была в твоем возрасте, то частенько не знала, как мне поступать в тех или иных ситуациях: то ли как умудренная жизненным опытам женщина, то ли как легкомысленная девчонка, которой все дозволено.

Патриция сморщила свой хорошенький носик.

– Несмотря на все твои объяснения, я очень мало поняла из того, что ты мне сказала. Но один вывод я сделала, я могу чувствовать себя свободной в своих поступках. Это так, мама?

А она во многом похожа на меня, подумала Надин, так же, как и я, любит шагать по приграничной полосе риска. Что из этого получится, знает только Бог. Но раз это фамильная черта, то стоит ли пытаться её как-то исправить. По крайней мере, её, Надин, эти качества до сих пор всегда выручали.

– Конечно, ты свободна Патриция, а как может быть иначе. Но свобода не освобождает нас от благоразумия. Надеюсь, ты будешь помнить о нем. А теперь с сознанием выполненного долга мы можем спуститься в ресторан и познакомиться с местной кухней.

После обеда, когда они вернулись в комнату, Надин подошла к телефону и набрала свой первый московский номер. Разговор длился несколько минут, затем она положила трубку и взглянула на дочь. Патриция лежала на кровати с книгой в руках. Странная она все же девушка, первый раз в этом городе, но при этом, кажется, не испытывает никакого желания познакомиться с ним поближе. А ведь это не просто город, это город, где родилась ее мать. Впрочем, весьма похоже вела она себя и в Нью-Йорке, и в Риме, и в Токио.

– К нам скоро должен прийти гость, – сказала Надин.

– Ты хочешь, чтобы я ушла.

– Вовсе нет. Просто я тебя предупреждаю о том, что тебя ожидает в ближайший час.

Мужчина оказался высоким, статным и красивым. Надин украдкой взглянула на дочь и увидела, что пришелец произвел на нее впечатление. От недавней расслабленности и безразличия не осталось и следа, теперь она сидела в кресле, положив ногу на ногу, ее короткая юбка не без труда прикрывала окончания бедер, а взгляд Патриции ни на мгновение не выпускал из своего фокуса незнакомца. Надин улыбнулась про себя; дочь слишком буквально восприняла её слова о том, что никто и ничего не должно стеснять ее свободы. Но в данном случае она промахнулась, это совсем не тот объект, которому следует расточать свое внимание. Хотя не одобрить вкус Патриции, как женщина много повидавшая на свете и знающая толк в сильном поле, она не может. Как жаль, что этот красавец лишь самым косвенным образом участвует в ее игре.

Мужчина говорил на хорошем французском, но Надин ответила ему на еще более хорошем русском, вызвав у того немалое удивление. Однако то ли воспитание, то ли профессиональная привычка не задавать ненужных вопросов, не позволило ему как-то выразить свое отношение к этому факту.

– Мы выполнили то, о чем вы нас просили, – сказал гость. – Пожалуйста, ознакомьтесь. – Из аташе-кейса он достал толстую папку и положил ее на стол перед Надин. Она открыла ее и стала быстро листать. Судя по всему, эти ребята проделали немалую работу, по крайней мере, ей хватит этого чтива на целый вечер и придется прихватить еще добрую часть ночи. Но она не сомневается, что справится с этой непростой задачей.

– Большое спасибо, надеюсь это хорошая работа.

– Мы тоже надеемся на это, мадам – позволил себе улыбнуться мужчина. – Если у вас возникнут какие-нибудь пожелания, замечания или дополнительные просьбы, то мы рады будем выполнить их. – Он замолчал и выжидающе посмотрел на нее.

– Вы хотите, чтобы я расплатилась с вами прямо сейчас? – безошибочно оценила смысл его взгляда Надин.

– Если это возможно, мы были бы весьма вам признательны.

– Это возможно в том случае, если вы возьмете мой чек.

– Мы не возражаем.

Надин выписала чек и протянула его мужчине. Тот быстро взглянул на него, а затем спрятал в карман.

– Мы будем рады быть вам полезными всякий раз, когда у вас возникнет необходимость в наших услугах, – сказал мужчина. Он встал, поклонился и через секунду исчез из номера. При этом, даже уходя, насколько успела заметить Надин, он не бросил и мимолетного взгляда на голые ноги Патриции. Можно себе представить, насколько она раздосадована, мысленно усмехнулась Надин. И как хорошо умеет контролировать себя этот супермен, одобрила она поведение своего гостя.

– Что это было за странное явление? – спросила явно заинтригованная Патриция.

– Я тебе объясню позже. Пока же могу сказать, что это мое чтение на сегодняшний вечер и может быть даже и на ночь, – кивнула она на толстую папку. – Но перед этим я тебе предлагаю прогуляться по Москве.

Несколько часов Надин и Патриция бродили по городу. Это была странная прогулка, когда, казалось, навсегда угасшие воспоминания сплошной чередой возвращались к ней, как потерянные, но чудом возвращенные деньги. Она даже и не подозревала, что ее память, словно кладовая, сохранила столько фактов, историй, впечатлений о вроде бы навсегда и безвозвратно ушедших в тину прошлого днях. Но самое удивительное, что город за 20 лет почти не изменился; все перемены, что она заметила, напоминали ей лицо, на которое нанесен грим, но который можно смыть за одну секунду. К ней даже закралась мысль: а правильно ли она поступает, что затевает всю эту историю. У нее такое чувство, что она собирается насильно вмешаться в события, к которым она не имеет по сути дела никакого отношения. Ею внезапно овладело ощущение неправедности всего того, что она собирается предпринять. Но усилием воли она прогнала его прочь; она знает себя, такое с ней случается не впервые, но всегда затем жизнь доказывала ей, что она поступила правильно, не давая взять над ней вверх укором собственной совести. На каком основании, в конце концов, мы считаем этот наш внутренний глас более истинным, чем то, что подсказывает ей разум. Выбирая между этими двумя советчиками, она всегда отдавала предпочтение тому, что советовал ей ум. И до сих пор у нее не было причин жалеть о сделанном выборе. Так она поступит и на сей раз.

Они вернулись в гостиницу уже к вечеру, когда небо начало постепенно менять окраску с голубого на темно-синий. Надин внимательно смотрела на дочь; кажется, ей понравилась прогулка по городу, и ее рассказ о нем, и она уже так не сердится на мать за то, что она оторвала от милых ее сердцу развлечений и заставила приехать в эту совершенно чужую страну.

Они вполне мирно поужинали в ресторане и, поднимаясь обратно в номер, Надин вдруг почувствовала нетерпение: что она сейчас прочитает в этом отчете? От того, что в нем написано, зависит судьба всех её планов. Впрочем, не стоит с собой лукавить, дело гораздо глубже; все эти годы она думала о том, как произойдет их новая встреча. Почему для нее это столь важно? Причин много. И даже не во всех ей хочется себе признаваться. Может, она позволить себе небольшое женское лукавство и сделать вид, что не вполне понимает того, что ей хотят сказать собственные чувства и желания. Хотя с другой стороны стоит ли столь примитивно обманывать саму себя? Ей ли, признанному знатоку и исследователю человеческой психологии делать вид, что она не способна разобраться в собственной душе. Конечно, все это по меньшей мере не серьезно. Но почему же тогда она так упорно держится за эти сомнительные иллюзии? От проникновения каких мыслей и чувств она хочет ими защититься? И это действительно любопытный вопрос, требующий отдельного исследования.

Она сейчас боялась одного, что дочь начнет приставать к ней с расспросами или затеет, как это она любила иногда делать, какой-нибудь бессмысленный диспут, но Патриция, по-видимому, уставшая за день от слишком частых смен впечатлений, не раздеваясь, повалилась на кровать и взяла книжку в руки. В таком случае, подумала Надин, ничего ей больше не мешает приступить к чтению. Она вдруг почувствовала, что волнуется.

Закончила она чтение поздней ночью. На соседней кровати равномерно и негромко посапывала Патриция. Надин выключила висящий над ней бра, но она знала, что даже полная темнота не поможет ей скоро заснуть. Никогда она еще не читала столь увлекательное повествование. Хотя с точки зрения литературного стиля и формы к нему можно предъявить множество претензий, однако само содержание сторицей компенсирует эти недостатки. Надо отдать должное этим ребятам из детективного агентства, они честно и даже талантливо отработали заплаченные им, прямо скажем, немалые деньги. Когда она несколько часов назад расставались с ними, легкое облачно сожаления проплыло по ее душе, теперь же она рада, что провидение направило ее именно к ним. Ею вдруг овладело нетерпение, скорее бы наступило утро, когда она сможет, наконец, приступить к выполнению своего плана. Теперь она почти не сомневается, что из этой затеи непременно вылупится нечто захватывающее, а все немалые ее затраты окупятся многократно. Впрочем, это ли для нее самое важное? Хотя, что самое важное и главное, она и сама точно не знает. И дальнейшие события как раз и должны помочь ей разобраться в этом запутанном вопросе. Но теперь она уверена, по крайней мере, в одном, что не зря вернулась в Россию. Не только потому, что тут закопаны ее корни, не только потому, что тут пролетела стремительной стрелой ее юность, не только потому, что тут остались ее друзья, но и потому, что только в этой стране возможно то, что скоро здесь с ними случится. Но вот что случится, этого она точно не знает. Да и не должна знать. Потому что жизнь всегда неожиданна и спонтанна, её нельзя заранее расписать и спланировать, как приход и уход электричек, и что всему в ней есть свое время.

* * *

Утром они в очередной раз спустились в ресторан позавтракать. Надин внимательно наблюдала за дочерью; Патриция, кажется, уже вполне освоилась в новой для себя обстановке. Надин видела, как внимательно рассматривает она встречающихся им на пути мужчин, не делая даже исключение для обслуживающего их любезного и красивого официанта, одаривает их многообещающей улыбкой. Надин знала, что эта одна из самых любимых забав Патриции, которая приносила ей большое удовольствие, но одновременно и немало хлопот. Надин не особенно боялась этого ее развлечения, так как по опыту знала, что Патриция гораздо благоразумнее и глубже, чем кажется окружающим. В этом она, кстати, сильно походила на мать; когда Надин было столько же лет, сколько сейчас ей, она вела себя очень похоже. Ей тоже безумно нравилась эта игра, нравилось наблюдать, как попадают в расставленные ею сети друзья и поклонники, как теряют они головы, готовые на любые поступки ради того, чтобы достигнуть желаемое. Конечно, при этом она тоже увлекалась и порою очень сильно. И все же она всегда сознавала, что все эти увлечения несерьезны, что, несмотря на кипящую в жилах кровь, она не совершит уж слишком неосторожного поступка, в последствиях которого будет долго раскаиваться. Была в ее характере какая-то черта, которая останавливала ее в решающую минуту, негромко, но повелительно говорила ей: «стоп, дальше идти опасно, надо нажать на тормоза». Потом, когда она обзавелась машиной, эта же черта характера совершенно неожиданно проявилась в ее манере водить автомобиль; она сразу полюбила быструю езду, но едва возникала на дороге какая-то опасность, едва шоссе чуть-чуть намокала всего от нескольких пролившихся капель мини дождя, когда появлялся малейший намек на возможный затор, как она тут же сбрасывала скорость до самого минимального предела и предпочитала медленно тащиться, рискуя опоздать на важную встречу, чем подвергнуть себя хотя бы гипотетической опасности. И тоже самое качество она замечает у Патриции; она старается поступать так, чтобы в любой момент можно было бы дать задний ход. И в данной ситуации ее, Надин, это весьма устраивает, так как дает дополнительные гарантии, что ничего не случится из того, о чем затем придется долго сожалеть.

– Куда мы сегодня поедем? – спросила Патриция, доедая мороженое.

– Мы отправимся с тобой к одному человеку. – Рассказать ей что-нибудь о нем, спросила Надин себя? Пожалуй, пока не стоит, нет смысла примешивать к чистым впечатлениям дочери о нем свои суждения.

Такси доставило их в тихий переулок в центре города и остановилось возле не слишком большого двухэтажного особняка. Дом, несмотря на свои скромные габариты и более чем солидный возраст, выглядел великолепно, как будто его только что сдали под ключ; на его выкрашенном в голубую краску фасаде не было не то что ни единой трещинки, не было даже пятнышка, а вся лепнина была тщательно отреставрирована и изображала какой-то эпизод из древнегреческого мифа. Но сейчас Надин было не до того, чтобы воскрешать в памяти школьный курс по истории, гораздо больше ее заботило желание скрыть свое волнение. Она должна предстать перед ним абсолютно невозмутимой и, словно сфинкс, загадочной и уверенной в себе. Только в таком обличье она сможет вызвать у него интерес к своей персоне.

Они подошли к массивной деревянной двери, рядом с которой висела табличка, на которой вывернутыми буквами была выведена надпись: Фирма «Надежда». Она улыбнулась про себя; это был хороший и, она дает голову на отсечение не случайный знак. Если ей сейчас удастся залезть в подсознание этого человека, то она по праву может считать себя победителем в первом проведенном ею раунде на родной земле.

Надин нажала кнопку на переговорном устройстве и громко проговорила:

– Я хочу видеть господина Олега Мохова.

– Он вам назначал встречу? – вылетел из переговорного устройства заданный мужским голосом вопрос.

– Нет, не назначал, но я специально прилетела, чтобы повидаться с ним из Франции. – Она не сомневалась, что этот аргумент должен оказать сильное воздействие на охранников, так как в России издавна почитают иностранных гостей.

– Мы сейчас выясним, сможет ли вас принять господин Мохов. Пожалуйста, скажите ваше имя.

– Мое имя ему ничего не скажет. Меня зовут Надин Клермон.

– Пожалуйста, подождите несколько минут.

– Нас не хотят пускать? – спросила Патриция, молча слушавшая этот ведущийся через переговорное устройство диалог.

– Пустят, – уверенно проговорила Надин.

Предвидение не подвело Надин. Хотя дверь распахнулась перед ними через только минут через восемь-десять, когда они уже начали терять терпение. Они поднялись по мраморной, застеленной ковровой дорожкой лестнице в сопровождении двух рослых и широкоплечих молодых людей, которые, не таясь, стали обыскивать их взглядами.

– Господин Мохов интересуется, по какому делу вы хотите его видеть? – спросил на вид более старший из этой пары.

– Это я скажу лично ему. Но я не сомневаюсь, что он будет рад меня видеть и слышать.

– Тогда вам немного придется подождать. У него сейчас деловые переговоры.

Их провели в приемную и усадили в мягкие кожаные черные кресла. Очень красивая девушка в очень короткой юбке, даже еще более короткой, чем та, что была сейчас на Патриции, принесла им по чашечки кофе. Надин с интересом разглядывала окружающий ее интерьер. А у этого господина Мохова либо хороший вкус либо ему повезло с художником-оформителем, одобрила она увиденное. Все выполнено по деловому строго и в тоже время весьма изящно. Если бы у нее самой однажды возникла необходимость оформить свой офис, то она бы, пожалуй, все сделала в схожем стиле. Что ж, она может порадоваться за Олега. Окажется ли и все остальное столь же безупречным. Но это она узнает, кажется, уже через минуту, подумала она, увидев, что из кабинета вышли двое мужчин.

Надин так волновалась, переступая порог кабинета Мохова, что даже слегка споткнулась на ровном месте. Она жадно разглядывала сидящего за столом человека. Да, это был он, Олег. Его лицо, конечно, немного постарело, потеряло юношескую упругость, и все же было по-прежнему таким же красивым. Волосы ничуть не поредели, они идеально лежали на голове, и она подумала, что, без всякого сомнения, Олег пользуется лаком. Подбородок все также выдавался слегка вперед, а над ним возвышался идеально прямой нос с тонкими и трепетными, словно у породистого коня, ноздрями. Мохов встал со своего места и стремительно направился в их сторону, дав тем самым возможность убедиться Надин, что время никак не воздействовало на его фигуру, она сохранила свой такой же стройный и легкий вид.

По выражению его лица Надин видела, что Олег напряженно старается вспомнить, где он видел зашедшую в его кабинет особу, но пока все его попытки воскресить воспоминания оказывались безуспешными. Жестом он предложил сесть своим гостям в кресла, сам тоже сел напротив. Он внимательно смотрел на Надин, однако когда его взгляд переместился на Патрицию, то задержался на ней значительно дольше. Надин мысленно усмехнулась этому обстоятельству и похвалила себя за то, что прихватила в гости к Мохову дочь. Она поможет ей только одним своим молчаливым присутствием и как знать может даже оказаться её главным аргументом.

– Вы хотели меня видеть, мадам. В таком случае я перед вами и готов вас внимательно выслушать.

– Меня сейчас зовут Надин Клермон, Олег, – сказала Надин, глядя Мохову прямо в глаза. – Ты все еще меня не узнаешь? А мне все говорят, что я почти не изменилась.

– Простите, кажется, я где-то вас видел, но…

– Ты не только меня видел, но ты меня и целовал. Хотя я понимаю, что с той поры ты целовал еще массу женщин и тебе уже трудно вспомнить всех, к кому хоть однажды прижимались твои плотоядные губы. Ты всегда очень любил это занятие. Но все же я занимаю в этом списке особую строчку.

– Черт возьми, ничего не понимаю, – хмыкнул Мохов, – я действительно где-то вас видел и не исключено того, что, может быть, когда-нибудь и целовал. Но…

– Ты хочешь сказать, что это вовсе не повод для встречи. Абсолютно согласна с тобой. И я пришла вовсе не затем, чтобы тебе напомнить о нескольких поцелуях, от которых у тебя не осталось даже воспоминаний. Я пришла к своему самому близкому и старому другу.

– Постойте, вы говорите, что вас зовут Надин Клермон и вы живете во Франции. Бог мой, как же я мог сразу тебя не узнать. – Ну и осел! – Мохов громко расхохотался и стукнул себя по лбу. – Впрочем, – оценивающе посмотрел он на свою собеседницу, – ничего удивительного, ты шикарно выглядишь. Процветаешь?

– Процветаю, не процветаю, но на жизнь в целом не жалуюсь.

– А чем ты занимаешься во Франции?

– Мелкий бизнес, до того мелкий, что не стоит даже говорить о нем. – Надин быстро посмотрела на Патрицию и увидела, что лицо дочери отразило удивление. Ничего, она потом ей объяснит.

– Ну, я чертовски рад тебя видеть. В самом деле, когда-то мы целовались с тобой и я с удовольствием сделаю тоже самое и сейчас. – Он подошел к ней и крепко, со знанием дела, поцеловал ее в губы. – А кто эта с тобой прелестная молодая особа?

– Это моя дочь, Патриция.

– У тебя не дочь, а красавица. – Мохов подошел к Патриции и поцеловал ей руку. – Впрочем, у такой матери должна быть именно такая дочь, – любезно добавил он.

– Ты стал очень галантным, – заметила Надин.

– А что делать, приходиться. Как говорят у нас, должность обязывает. – Он снова и на этот раз с удовольствием громко хохотнул. – Значит, слухи о тебе ходили верные, ты покинула нашу несчастную страну и свила себе гнездышко в прекрасной Франции?

– Да, мое гнездышко сейчас свито на французском дереве.

Мохов наморщил лоб, пытаясь что-то припомнить.

– Вспомнил! – радостно воскликнул он и стукнул себя по колену. – Тогда пронесся слух, что ты окрутила какого-то француза и удрала с ним за границу.

– Так и было. Только я не окрутила, это было взаимное чувство. И не удрала, а вполне спокойно, с соблюдением всех надлежащих формальностей уехала.

– И как твоя семейная жизнь?

– Я рассталась с мужем уже давно. Мы живем вдвоем с дочерью.

Мохов внимательно посмотрел на Надин.

– А я, как ты видишь, – сделал он широкий жест рукой, – в этой фирме, кручусь целый день, как заводной.

– Я слышала о твоих делах. У тебя большая компания.

– Ну, уж не такая большая, – довольно засмеялся Мохов, – но и немаленькая. Между прочим, я по делам частенько заглядываю в твою Францию. Знал бы, что ты там, непременно навестил.

– Но ты только что сам сказал, что тебе было известно, что я уехала во Францию.

– Ну да, – несколько обескуражено проговорил Мохов. – Но я же забыл. А забыть – это то же самое, что и не знать. Разве не так, Надя? Или тебя называть Надин?

– Как тебе нравится, Олег? Что же касается твоего замечательного афоризма, то я с ним не совсем согласна. Если у тебя хотя бы однажды за все эти годы возникло желание меня видеть, ты бы обязательно вспомнил, где я нахожусь. И, быть может, даже отыскал бы меня.

– Ладно, сдаюсь, – поднял руки вверх Мохов, – ты положила меня на лопатки. – Но зачем ты приехала в Россию?

– Ну, например, ради того, чтобы тебя повидать и снова ощутить сладость твоего поцелуя. Как тебе эта версия?

– Вполне, – широко улыбнулся Мохов, смотря при этом на Патрицию. – И мы должны хорошо отметить это событие. Я приглашаю вас посетить мое скромное жилище. И Алена будет очень рада тебя повидать?

– Алена? – сделала вид, что удивлена, Надин. – Ты хочешь сказать, что Алена твоя жена?

– Ах, да, ты, конечно, этого не могла знать. Мы поженились, наверное, через год после того, как ты отчалила в свою Францию. Тебя это удивляет?

– Конечно, ведь я еще не забыла, кто ей нравился.

– Ну, мало ли кто мне нравился в детском саду. Она оказалась разумной девушкой, внимательно сравнила обоих кандидатов и выбрала наиболее достойного.

– А ты случайно ничего не знаешь, где сейчас менее достойный?

– Нет, и по правде говоря, даже мысли не возникало этим поинтересоваться.

– И я так понимаю, что о всех остальных ребятах тоже.

Мохов развел руками.

– Ты же понимаешь: деловой человек.

– Да, деловому человеку всегда не до людей, даже если они самые близкие твои друзья, но при этом не участвуют в твоем бизнесе.

– Не надо, Надюша, ничего преувеличивать. Я вовсе не акула, которая заглатывает всех, кого встречает на своем кровожадном пути. Мой девиз: ешь сам и дай покушать другим.

– А если вы деретесь за один и тот же кусок?

– Ну, тогда уж извини, его пережует тот, у кого крепче зубы. Поэтому я их так и берегу. Вот взгляни на мою пасть. – Внезапно Мохов широко открыл рот, демонстрируя коллекцию из ровных, словно выточенных на станке, белых зубов.

– Зубы у тебя просто замечательные. Хоть на конкурс: «лучшие зубы России». Жаль, что такой не проводится.

– И все остальное тоже, – довольно улыбнулся Мохов. – Слушай, а что мы все сидим, давно пора выпить за твой приезд и нашу встречу. – Он встал, подошел к бару, достал бутылку. – Купил у вас в свой последний приезд. Обожаю этот вишневый ликер. Ты как?

– Я тоже его люблю.

– А твоя красавица-дочь?

– Я выпью с вами с большим удовольствием, – впервые подала голос Патриция.

– Сейчас принесут бокалы.

Знакомая им уже красивая девушка в короткой юбке вошла в кабинет, несся на подносе хрустальные бокалы. Мохов разлил вино и взял в руки свою рюмку.

– Предлагаю выпить за нашу встречу. Ты даже не представляешь, как я тебя рад видеть, Надя. Сколько же лет прошло с последнего раза, когда я имел счастье тебя лицезреть?

– Двадцать, Олег.

– Не может быть! – воскликнул он, и по его голосу она поняла, что впервые за всю их встречу он на мгновение перестал играть. – Черт возьми, я даже и не предполагал, что такой старый.

– Ты хочешь сказать, что я тоже уже не молода.

– Ты, Надя, это другое, – вспомнил, что надо быть галантным Мохов. – Ты стала еще красивее, чем была. Шепни на ухо рецепт.

– Рецепт прост, надо постоянно в кого-то влюбляться. И тогда ты все время чувствуешь себя молодой.

– Ну, тебе проще, ты же холостячка. А у меня семья.

– Бедный, Олег, как же тебе тяжело.

Мохов как-то странно посмотрел на Надин, выпил вино и поставил бокал на столик.

– И все же, зачем ты приехала в Россию, ты мне так и не сказала?

– Ты помнишь то лето, которое мы все вместе провели у меня на даче?

– Помню, конечно, хотя, признаюсь, довольно смутно. Это было самое сумасшедшее в моей жизни лето. Мы были молоды, как новорожденные, все были в кого-то влюблены.

– У нас с тобой был пылкий роман. Надеюсь, ты не забыл эту небольшую деталь.

– Ну что ты, это я как раз помню лучше всего. Однако что было, то прошло. Мы же не собираемся начинать все сначала.

– Как знать, – заявила Надин, улыбаясь.

Мохов в очередной раз громко и раскатисто, как весенний гром, рассмеялся.

– Жизнь во Франции пошла тебе на пользу.

– Тебе в России – тоже.

– Скажу честно, не жалуюсь. – Мохов достал из кармана сигареты. – Ты куришь? – спросил он, протягивая ей пачку.

– Да, курю, спасибо, Олег.

– А вы, мадмуазель? – наклонился к Патриции чуть ниже, чем требовала ситуация Мохов.

– Спасибо, – поблагодарила Патриция, извлекая кончиками пальчиков сигарету из ровного сигаретного ряда.

– Нет, серьезно, – проговорил Мохов, – обволакивая себя сигаретным облаком, – все-таки, зачем ты явилась в наши края? Или это большой секрет?

– Так и быть, не стану тебя больше томить. Помнишь, тогда, мы решили, что соберемся ровно через двадцать лет и подведем итоги прожитой за эти годы жизни.

Мохов удивленно посмотрел на Надин и наморщил в обычном состоянии почти гладкий лоб.

– Что-то на самом деле было такое. Но послушай, дорогая, уж не собираешься ли ты сейчас выполнить… Но это, прости меня, несерьезно. Мало ли какую чушь мы тогда городили. Я даже сейчас вспомнил, что мы дали с тобой клятву стать мужем и женой. И что же мы должны в этом случае делать?

– Я думаю, что если мы честные, уважающие сами себя люди, то должны данную клятву выполнять.

Внезапно Мохов откинулся на кресло и громко захохотал.

– Нет, ты просто великолепна. Ничего забавнее никогда не слышал. Выходит, ты приехала для того, чтобы выйти за меня замуж?

– Не беспокойся, Олег, я не собираюсь ни за кого замуж. Я побывала там один раз там и пока с меня довольно.

– Но тогда, прости, но я ничего не понимаю. А как же клятва?

– Вот я и хочу пригласить тебя к себе на дачу, чтобы обсудить этот и другие вопросы.

– Мы там будем вдвоем?

– Почему же? Я же не могу позвать тебя одного, без твоей жены. И, кроме того, я собираюсь пригласить всех остальных наших друзей тоже. Ведь тогда мы были все вместе.

– Знаешь, Надя, я чертовски рад был тебя видеть, но ехать на дачу к тебе никак не могу. Ты же видишь эту контору, без меня она, как ребенок без родителей. Если ты тоже занимаешься бизнесом, то отлично знаешь, до чего это хлопотливое занятие. Нет ни то, что ни одного свободного дня, даже свободной минутки. Я даже ночью вместо того, чтобы спать, думаю о делах. Иногда мне все это представляется сплошным и бесконечным кошмаром.

– Я понимаю тебя. Но ведь ты здесь не один. У тебя, наверное, есть куча заместителей. В прошлом году ты уезжал на целых полтора месяца на Канары. И ничего страшного не случилось.

Мохов с удивлением взглянул на Надин.

– Откуда тебе это известно? – с подозрением спросил он.

– Известно. Ты крупный бизнесмен, а у нас во Франции внимательно следят за их передвижением по свету. Ты не до оцениваешь свою популярность в мире, Олежек. О твоем путешествии писали наши газеты. И я радовалась, что у тебя есть возможность отдохнуть в этом райском уголке. Я тоже там иногда провожу свой отпуск.

Мохов все еще с недоверием и подозрительностью смотрел на нее, но она уже поняла, что тщеславие – это тот рычаг, с помощью которого ей удастся управлять этим мужчиной. Конечно, до определенного предела, но пока и этого достаточно. Потом она непременно найдет другие рычаги для воздействия на этого самовлюбленного в себя человека. Интересно, поверит ли он в сказку о том, что о нем действительно писали французские газеты?

– Обо мне, в самом деле, писали. Не знал. Ты случайно не сохранила ту газету?

– Увы.

– Ну ладно. Сожалею, но я не могу принять твое приглашение. Сейчас самый пик дел. Обойдетесь на этот раз без меня. Может быть, через следующие 20 лет я присоединюсь к вам и охотно поделюсь своим богатым жизненным опытом. К тому времени я, наверное, уже подчистую выйду в тираж, и у меня не будет иного занятия, кроме как рассказывать о своем бурном жизненном пути. А пока я буду с вами только мысленно.

– Ты даже не представляешь, как ты меня огорчаешь. Я так надеялась, что многое из того, что было, повторится.

– Я тоже был бы рад кое-что повторить, дорогая. Но бизнесмен, как и раб, не принадлежит самому себе, он принадлежит своему делу. Оно-то и является его настоящим хозяином. Но я надеюсь, что мы еще увидимся. Приезжай ко мне. Алена будет счастлива встретиться с тобой. Вот моя визитка. Предварительно позвони, и мы устроим тебе великолепную встречу. Договорились?

– Договорились, Олег. И все же я не оставляю надежду. Мой опыт говорит, что в жизни все так часто меняется.

– Никогда не говори никогда, – засмеялся Мохов. – Очень верное правило. Я тоже стараюсь его придерживаться.

– Именно, никогда.

– Честно, я был чертовски рад тебя повидать, – сказал Мохов, вставая. – Я жду тебя у себя. Вместе с твоей прелестной дочерью. Как там у вас говорят: «A biеntot».

– Ты выучил французский?

– Мне кажется, что я выучил все языки мира. Но только в очень небольших пределах.

Они снова поцеловались, но если в первый раз губы Мохова крепко вжались в ее рот, то сейчас они лишь слегка прикоснулись к нему.

* * *

Несколько минут Мохов неподвижно сидел за своим столом, смотря на дверь, за которой скрылись гости. У него было такое чувство, что его только что посетили визитеры с того света. Он давно уже трижды успел позабыть и о Надин и о всех остальных ребятах, о том жарком лете, когда его рано пробудившаяся чувственность вдруг заговорила с ним на языке страсти. Нет, он правильно поступил, что не принял этого странного приглашения; не говоря уже о том, что он не обманывал её, дел действительно по горло. Да что он будет делать на этой старой даче? Вспоминать прошлое, выяснять, должны ли они быть верными старой клятве или её можно послать куда-нибудь подальше? Полный бред. Для него это все уже давно решено. И возраст уже не тот, когда забавляются подобными вещами. Хотя надо сказать, что Надя чертовски хорошо сохранилась, и он не прочь при других условиях приударить за ней. Тогда это была миловидная, только-только начинающая расцветать девушка, а теперь это женщина в самом высшем цветении своей красоты. И дочь у нее очень недурна собой; если бы ему пришлось выбирать, кого предпочесть: мать или ее дитя, то он оказался бы в немалом затруднении. А поэтому не стоит искушать судьбу, зачем создавать себе дополнительные трудности. Или у него и без этих француженок не хватает женщин?

Мохов вдруг подумал о жене. А вот она уцепится за предложение Нади и станет непременно уговаривать его отправиться со всей шоболой на дачу. Он сделал промашку, что пригласил Надю к себе домой. Надя – хитрая баба, начнет действовать через Алену. Она поди уже смекнула, что это единственный способ изменить его решение. Может, отменить приглашение? Но как? Он даже по глупости не спросил, где остановилась эта парочка? Да и неудобно. Все же как никак первая любовь. Хотя с другой стороны, что из того. Первая, вторая третья. Какая, в сущности, разница? Все это осталось в давно растаявшем, как прошлогодний снег, прошлом, а все, что в прошлом, то мертво.

И все же он чувствовал, что визит прежней подруги выбил его из колеи. Во-первых, словно фонтан, забила мощная струя совершенно ненужных ему воспоминаний, а во-вторых, он никак не может изгнать из своего воображения лица Патриции. Он просто физически ощущает, как начинает закипать его кровь. Всю жизнь ему мешала его любовь к женщинам, пару раз он даже терпел немалые убытки, когда забрасывал дела из-за очередного увлечения. Не случайно же он нашел Веронику, придав ей статус постоянной своей любовницы, чтобы попытаться раз и навсегда покончить со спонтанными страстями. И вот опять его, кажется задел любовный осколок. Но черт с ним, он не собирается обращать на эту свою новую сердечную рану никакого внимания. День, другой – и она зарубцуется, как неглубокая царапинка.

Его вдруг охватило раздражение. У него действительно важные и срочные, а главное неприятные дела, а он сидит и занимается неизвестно чем.

– Пусть зайдет ко мне вице-президент, – сказал он по селектору секретарше.

В кабинет вошел вице-президент компании Михаил Сомов. В свое время Мохов долго искал себе главного заместителя и нашел его в одной конторе, где тот томился от безделья на чисто символическом окладе. Но Мохов, пообщавшись с ним, понял, что от этого парня может быть толк и толк немалый – и взял к себе. И быстро убедился, что не прогадал.

– Есть новости, – не скрывая тревоги, спросил Мохов.

– Пять минут назад пришел факс, наши партнеры требуют, чтобы мы немедленно приступили к выполнению своих обязательств и вернули бы им с обговоренными процентами деньги.

– А что с товаром?

– К сожалению, все по-прежнему, он лежит на таможне, и его не пропускают в страну. Повторяют, как припев, что неправильно оформлены документы.

– Черт, – процедил сквозь зубы Мохов. – Ты хоть понимаешь, чем это нам грозит.

Сомов пожал плечами.

– Я был с самого начала против этой сделки, – напомнил он.

– Да, я ошибся, не надо было заводить с ними дела. Но в случае удачи мы бы получили небывалый навар. Кто же знал, что товар контрабандный.

– Мы знали, – спокойно сказал Сомов.

Мохов молча взглянул на своего заместителя, и у него возникло искушение запустить в него чем-нибудь тяжелым. Он знал в себе одну черту, ему всегда было крайне трудно признаться в том, что он не прав или в том, что допустил оплошность.

– Если ты знал, что мы совершаем ошибку, то должен был меня в этом убедить.

– Я убеждал.

– Ладно. – Мохов сказал эту фразу с единственной целью, хоть таким путем выплеснуть из себя раздражение на своего заместителя. Он хорошо помнил, как убеждал его Сомов отказаться от этой рискованной затеи. – Единственный у нас выход – это тянуть время. Составь им какой-нибудь ответ, дескать возникли небольшие непредвиденные затруднения, на решение которых необходимо несколько дополнительных дней. И давно надо было завести на таможне своего человека.

– У нас был, а нового найти еще не успели. Так быстро такие дела не делаются.

– Ладно, сам знаю. Сейчас нам дорога каждая минута задержки. Поэтому отправь им факс с нашим ответом завтра.

Вице-президент ушел. Оставшись один, Мохов достал бутылку вишневого ликера, из которой недавно угощал своих прелестных посетительниц, налил вино в рюмку и выпил. Кажется, он серьезно влип, подумал Мохов. Никогда нельзя связываться с мафией. А он нарушил это святое правило. Пока он не имел с ней ничего общего, его дела шли более или менее благополучно. Его подвела жадность, сделка обещала принести ему столько, сколько он зарабатывал чуть ли не за целый год. А теперь он у них на крючке, если не удастся растаможить товары, то за свою жизнь он не поставит и ста рублей. Эти ребята церемониться не станут, принцип у них один: если не выполняешь взятых на себя обязательств, плати за это кровью. А он почему-то не испытывает никого желания возмещать таким образом понесенные этими подонками потери.

Он понял, что работать сегодня совершенно не в состоянии. Он всегда гордился тем, что его трудно выбить из колеи, но сегодня это удалось. Сначала внезапное появление Нади со своей дочерью-нимфеткой, затем факс с откровенными угрозами от его деловых партнеров. Надо немного развеяться, иначе он окончательно скиснет. А с таким настроением из этой пиковой ситуации не выкрутиться.

Он набрал номер и проговорил в трубку: «Я скоро приеду. Никуда не уходи». Затем вышел из кабинета в холл.

– Меня сегодня не будет, со всеми делами обращаться к Сомову, – сказал он секретарше. – Затем кивнул сидящему в кресле телохранителю: – Поехали, Николай.

Они сели в машину.

– К Веронике, – бросил Мохов шоферу. «BMV» мягко тронулась с места и покатила по дороге.

Мохов то и дело поглядывал на сидевшего рядом ним телохранителя. Также как долго он подбирал себе вице-президента, также долго и тщательно он искал себе охранника, пока не остановился на этом не очень разговорчивом и совсем редко улыбающемся парне. Почему он выбрал его, этого он сказать себе доподлинно не мог, просто когда он увидел Николая, внутренний голос неожиданно ясно сказал ему: это тот человек, который тебе нужен. Он даже особенно не расспрашивал его, кто он и откуда, чем занимался до их встречи – какой в этом смысл – сказать можно все, что угодно, при желании легко сочинить самую привлекательную легенду. А раз ему посоветовала взять к себе этого парня его интуиция, значит, надо выполнять ее указание. А своей интуиции он доверял больше, чем даже своему разуму, не говоря уж о советах и рекомендациях других людей.

– Николай, у нас появились проблемы, – негромко, чтобы не слышал шофер, произнес Мохов. – Учти это, надо быть настороже.

Николай спокойно посмотрел на него и кивнул головой. Мохов же почувствовал себя немного более уверенно; по крайней мере он как-то, но защищен. И если те решат, что с ним надо поговорить на языке пуль и гранат, то так просто им его не взять. Пусть не надеются. И все же это не выход, даже целая толпа телохранителей не может гарантировать полную безопасность своему хозяину. Нужно искать другое, более эффективное решение.

– Ты меня понял? – снова и также тихо сказал Мохов скорей не из желания напомнить своему телохранителю об его служебном долге, сколько для того, чтобы не пребывать в нервирующей его полной тишине.

– Понял, патрон, – отозвался Николай.

Мохов едва заметно улыбнулся; почему-то ему очень нравилось, что телохранитель называет его патроном. Так повелось у них с первого дня их совместной работы; это слово в их переговорный и очень небогатый лексикон принес Николай, И оно не только прижилось, но и стало для них неким условным паролем, свидетельствующим о существовании между ними каких-то более глубоких, неформальных отношениях, которые, впрочем, до сих пор никак не проявлялись на практике.

Ехать было недолго. Машина подвезла Мохова к многоэтажной кирпичной башни. Николай открыл дверцу автомобиля, а затем поднялся с ним на лифте до квартиры. Мохов позвонил условленным звонком в дверь, и когда она открылась, и Мохов исчез в пещере квартиры, телохранитель стал спускаться на лифте вниз.

Мохов поцеловал Веронику в тугую щечку и прошел в квартиру. Эти роскошные двухкомнатные апартаменты в этом престижном доме обходились ежемесячно ему в кругленькую сумму. Но это было гораздо лучше и приятнее, чем встречаться в случайных местах.

– Как у тебя дела, миленький? – спросила Вероника. Она была в халате, который щедро распахивался при каждом ее шаге, показывая ее ног почти до бедра. Обычно эта демонстрация лучше любых ласк воспламеняла фитиль его пыла, но сейчас ему было не до того. – Я тебя сегодня не ждала.

– А кого ты ждала? – буркнул Мохов. Он сел в кресло. – Налей мне что-нибудь выпить.

– Вишневый ликер?

– Нет, покрепче.

Вероника подала ему рюмку коньяка, положив на тарелку присыпанную сахаром дольку лимона. Он выпил и положил лимон в рот.

Она села ему на колени и привычно стала расстегивать его брюки.

– Не надо, – резко сказал он. – Сегодня я не хочу. Нет настроения, – пояснил он в ответ на удивленный взгляд девушки. И что за создание, даже не в состоянии представить, что человек может хотя бы изредка не хотеть трахаться, мысленно чертыхнулся он.

Он внимательно поглядел на нее. Он не изменил своему неукоснительному правила и в этом случае, долго и тщательно, как скаковую лошадь, выбирая себе любовницу. Он поставил перед собой непростую задачу: найти женщину в точном соответствии со своим вкусом. И после долгих поисков отыскал её. Вероника была именно такой, какая возникала в его самых захватывающих эротических видениях: высокой и тонкой, но одновременно с пышной грудью, которая призывно подпрыгивала, словно мячик, при каждом ее шаге. При этом у нее было очень тонкое и строгое лицо, придающее ей вид аристократической недоступности. Она обладала неплохим вкусом; за все время их знакомства он не раз не видел, чтобы она была бы плохо одета, а когда они вместе с ней подыскивали для нее очередной подарок, то его всегда поражало то, насколько безошибочно выбирала она вещь. Ну а если они изредка отправлялись куда-нибудь вместе пообедать или посмотреть модное шоу, то он с тайным удовлетворением отмечал, что практически все, причем, не только мужчины, но и женщины, не сводили с нее глаз. Правда, в начале, она разочаровала его как любовница; в постели она была, хотя и страстной или изображала из себя таковую, но уж очень неизобретательной и, как луч, прямолинейной. У нее почти начисто отсутствовала сексуальная фантазия, умение разнообразить ласки, внести в них элемент неожиданности и импровизации, и он понял, что если положение не будет изменено в самое кратчайшее время, то она ему быстро приестся, как вкусное, но слишком часто подаваемое блюдо. Пришлось открыть ему курсы по обучению её науки любви; по началу она даже не совсем понимала, что от нее хотят, но он оказался неплохим учителем, и она быстро смекнула, что от неё требуется, и даже вошла во вкус. Само собой разумеется, что содержание ее помимо платы за квартиру обходилось ему в кучу денег, но он не очень жалел о затратах; они стоили того. Без Вероники ему было бы гораздо сложнее терпеть те физические и психологические перегрузки, которые приносил ему бизнес и вообще вся его жизнь. Все это правда не означало, что у него не было других женщин, но все эти связи были мимолетные, случайные, подобно знакомству в поезде, и он забывал об этих коротких встречах едва ли не на следующий день.

– У тебя что-нибудь случилось? – спросила Вероника, демонстрируя все своим видом, что обижена тем, что ее порыв оказался неоценен, как того он заслуживает.

– Ничего не случилось, если не считать, что немного устал. Захотелось чуть-чуть расслабиться, посидеть в приятной обстановке. Надеюсь, ты не против, если мы сегодня ограничимся только содержательной беседой?

– Как я могу быть против, ты же мой хозяин, – кокетливо сказала Вероника.

– Тем лучше. – Может, ей рассказать о том, что на самом деле привело его сюда, подумал Мохов. Нет, конечно, не стоит, ей об этом знать совсем ни к чему. Да и что он не понимает, что ей абсолютно плевать на все его тревоги и заботы. Её волнует лишь одно – будет он давать ей деньги или нет.

– Скажи, а если со мной что-нибудь вдруг случится, что ты будешь чувствовать?

Мохов поймал настороженный и одновременно удивленный взгляд Вероники. Вопрос явно застал её врасплох, и сейчас она решала непростую задачу, как на него отвечать.

– А что с тобой может случиться?

– Ну откуда я знаю, – мгновенно наливаясь раздражением, проговорил Мохов. – Камень на голову упадет.

– На твою голову камень не упадет, – уверенно проговорила Вероника.

– Это еще почему?

– Ты же почти не ходишь пешком, все время ездишь в машине.

– Ну, значит, разобьюсь в машине. Так что же ты будешь чувствовать на моих похоронах?

Он видел, что Вероника задумалась. К нему вдруг пришла несколько странная мысль: ей, поди, самой интересно узнать, что же она станет испытывать, когда к ней в эту уютную квартирку, придет известие об его гибели.

– Ну не знаю, – вытянула она губки бантиком – Буду плакать.

– Еще бы, тебе же в таком случае придется отсюда вытряхиваться. А идти тебе некуда. Или уже есть куда?

Вероника молчала, делая вид, что обижена такими ужасными и несправедливыми подозрениями. Но он знал, ни черта она не обижена, просто размышляет, к чему он клонит и как ей себя вести в этих обстоятельствах. Ему даже стало досадно оттого, что его любовница настолько глупа, что не в состоянии скрыть ни одной своей мысли, и все они, как титры на экране, отражаются на её красивом, но пустом и гладком, словно у фарфоровой куклы, личике.

– Я почти никуда не выхожу отсюда, – со скрытым вызовом произнесла она и как-то странно посмотрела на Мохова.

– Не выходишь, так не выходишь. А может, чтобы горе у тебя было не столь великим, стоит оформить квартиру на твое имечко. – Он увидел, как радостно блеснули, словно два маленьких фонарика, ее глаза и усмехнулся про себя: а не сделать ли ему действительно такой широкий жест. Черт с этой квартирой, если сейчас все пойдет прахом, она его не спасет; ему понадобятся средства на целый порядок больше, чем можно выручить, продав это уютное гнездышко.

Теперь Вероника пристально смотрела на него, и он отлично понимал скрытый смысл этого взгляда: она всеми своими не слишком богатыми умственными возможностями силилась понять, серьезно он это предлагает или так, шутит и что надо сделать, что эта его идея воплотилась бы в жизнь в виде договора.

Вероника нежно прильнула к нему и стала мягко водить своими тонкими длинными пальчиками по его щеке и волосам.

– Ты стал в последнее время реже приезжать ко мне, а я так скучаю без тебя, – замурлыкала она. – Противный. – Она слегка ударила его по кончику носа, а затем тут же поцеловала это место. – А я тут, бедняжка, скучаю одна и только и делаю, что гадаю, заедешь ты ко мне или нет. Ты даже запретил звонить тебе.

– У меня и без твоих звонков в офисе целый день телефон не смолкает. Не хватало только, чтобы ты еще звонила мне. Хотя вот что: если ты вдруг заметишь что-нибудь подозрительное, то сообщи мне немедленно.

– А что может быть подозрительного?

– Откуда я знаю. Может, кто-то станет крутиться тут или начнут раздаваться какие-нибудь странные звонки.

– Какие звонки?

– Ну, например, кто-то звонит, а ничего в трубку не говорит. Тогда спеши этот телефон с определителя номера и сразу сообщи мне. Ты меня поняла?

Вероника кивнула головой и снова прильнула к его груди, и он понял, что ее по-прежнему занимает лишь одни вопрос: что ей надо сделать для того, чтобы он перевел бы квартиру на ее имя. По-видимому, эта мысль не будет ей давать покоя все ближайшее время. Тем лучше для неё, будет хотя бы чем заняться на досуге. Да и весьма интересно посмотреть, что она предпримет, дабы претворить эту заманчивую идею в жизнь.

Вероника продолжала мурлыкать, словно кошечка устроившись на его коленях, и он постепенно начинал чувствовать, что успокаивается, острие опасности уже не так сильно колет его в бок. Девушка снова сделала попытку забраться рукой ему в брюки, и на этот раз он отнесся к этой ее инициативе более благосклонно. Внезапно он ощутил прилив желания, он резко встал, донес ее на руках до кровати, а затем бросил Веронику, словно мешок, на цветастое одеяло.

Перед тем, как выйти из квартиры любовницы, Мохов позвонил в машину и дождался, пока Николай поднимется на этаж. Они спустились вниз и сели в автомобиль.

– Домой, – приказал Мохов.

Был самый час пик, когда тысячи автомобилей везли своих владельцев обратно в их жилища, а потому их машина медленно двигалась в этом густом потоке разноцветного металла и стекла, то и дело застревая в пробках. Он чувствовал себя немного спокойней, чем утром, и все же тревога не уходила, она уже прочно поселилась в нем, как в своем доме, и он понимал, что пока ситуация не разрешится благополучно, она не покинет это новое для себя обиталище. Но надежды на то, что все закончится хорошо, у него почему-то было немного, каким-то шестым чувством он ощущал, что на этот раз до сих пор благоволившая к нему фортуна отворачивается от него. Хотя, если быть честным до конца, дело, конечно, не в фортуне, а в нем самом, он переоценил себя, потерял чувство реальности, ему стало казаться: все, что он делает, непременно должно завершиться удачей. Вот в итоге и совершил самую настоящую оплошность. Он нарушил правило, которому до сих пор следовал неукоснительно, – не ввязываться, какие бы золотые горы они не сулили, в сомнительные дела. А он легкомысленно решил, что раз ему везет постоянно, то повезет и на этот раз. А вот и не получилось. А поэтому ему следует предпринять все находящиеся в его арсенале меры предосторожности.

Он внимательно посмотрел на сидящего рядом телохранителя.

– Николай, – сказал он, я тебе прибавлю в полтора раза зарплату, но ты с этого момента должен находиться возле меня неотлучно. И днем и ночью. Скажи, ты сможешь быть рядом со мной все время? Включая и мой дом. Ты будешь спать в соседней комнате.

Несколько секунд Николай молчал.

– Да, патрон, я согласен.

– А твои домашние, они не будут жаловаться на твое отсутствие.

– Не беспокойтесь, я улажу эти проблемы.

Кажется, с телохранителем ему повезло, золотой парень. Не случайно он сразу же обратил на него внимание. Интуиция его не подвела Правда, Николай излишне молчалив и для телохранителя чересчур углублен в самого себя. Но может быть, в его профессии это даже и хорошо, у него нет доверия к болтливым охранникам, которые пытаются установить со своими хозяевами чуть ли не панибратские отношения. А этот постоянно сосредоточен; такое чувство, что он все время готовится к отражению нападения. И все же ему следует покороче сойтись с ним, коль от проворности Николая отныне зависит его драгоценная жизнь. Если Николай будет испытывать к своему патрону еще и чувство привязанности, то свою задачу он станет выполнять с удвоенным усердием.

– Значит, ты уверен, что дома о тебе не будут беспокоиться?

– Нет, все будет нормально.

– А с кем ты живешь?

– С мамой.

– А я думал с какой-нибудь девушкой. На такого красавца они должны вешаться целыми гроздями.

Николай посмотрел на Мохова, однако тому не удалось прочесть по его лицу, какие чувства испытывает телохранитель от внезапно проснувшейся разговорчивости своего патрона, оно оставалось таким же спокойным, как всегда.

– У меня нет девушки, – ответил Николай.

– Вот не думал. Хотя с другой стороны в этом тоже есть своя прелесть, знаешь, как иногда от них устаешь. Хуже всякой тяжелой работы. Я понял, что женщины должны занимать в жизни мужчины строго отведенное им место и время, и если ты перебираешь этот лимит, то становишься их рабом. Мой тебе совет бывалого человека: когда знакомишься с женщиной, то сразу давай ей понять, что она никогда не будет играть в твоей жизни главную роль. Сначала они обижаются, но потом быстро примиряются со своим положением и рады тому, что получили хотя бы это. Ну а с теми редкими экземплярами, которые начинают требовать, чтобы ты отдал бы им всего себя, лучше всего расставаться, как можно раньше. Потому что если упустишь момент, то пиши пропало, больше тебе воли век не видать. Ты так не думаешь?

– Нет, – не очень неохотно отозвался Николай.

– Вот как? – искренне удивился Мохов. – А как ты думаешь?

– Я думаю, что на любовь надо отвечать любовью. А там, как получится. Если ты любишь по-настоящему женщину, то почему бы ей и не принадлежать целиком. А иначе, какой смысл любить.

– С такими воззрениями тебе будет нелегко найти себе пару, – усмехнулся Мохов. – Могу предсказать заранее, что тебя ждет немало разочарований.

– Возможно, – согласился Николай. – Ну а вдруг повезет.

Повезет, как же, вдруг отчего-то раздражаясь, подумал Мохов. Впрочем, какое ему дело до того, как сложится личная жизнь у его телохранителя. К тоже же он еще слишком молод, а в таком возрасте какие только нелепые мысли не гуляют по мозгам, особенно когда дело касается женщин. Неожиданно он вспомнил сегодняшний визит Нади и ее дочери. А он уже было совсем забыл о них, более важные проблемы почти целиком вытеснили этих посетительниц из головы. А, пожалуй, двадцать лет назад он бы рассуждал похожим, что и Николай, образом.

Наконец они пробились сквозь плотные потоки машин к дому, где жил Мохов. Он отпустил автомобиль до утра, а сам вместе с Николаем вошел в подъезд.

Алена сидела напротив включенного телевизора, но он знал, что она его не смотрит; это был своеобразный ритуал, таким образом она сообщала ему, что она опять одна всеми брошенная и забытая. И что она в таком горестном положении оказалась не только этим вечером, но и во все другие дни и вечера тоже. Этот ее странный язык он давно изучил и старался, как можно меньше реагировать на эту необычную речь, делая вид, что не понимает ее смысла. Тем более, сегодня ему вообще не до таких «разговоров».

Когда мужчины вошли в комнату, Алена посмотрела сперва хмуро на мужа, затем удивленно на Николая.

– Николай некоторое время поживает у нас, – сообщил Мохов. – Для него надо подготовить комнату.

– Что-нибудь произошло?

– Ничего особенного, просто в очередной раз наехал рэкетеры. И я решил перестраховаться. – Говорить о подлинных причинах, почему он хочет поселить здесь Николая, он пока не собирался; если тучи будут сгущаться, то сказать ей все же придется, а пока же не стоит увеличивать её нервозность. Она и без того постоянно взвинчена.

– Это так?

– А как еще, – раздраженно пробурчал он. – Вот и Николай подтвердит.

Николай в ответ сделал какой-то неопределенный, в лучшем случае полу утвердительный кивок головой.

– Приготовь нам поесть, мы оба голодны, как волки.

– Все готово. Я только не знала, что нас будет трое, Сейчас поставлю еще один прибор.

Мохов видел, что Николай чувствует себя немного скованно; хотя он неоднократно бывал у него дома, но то были мимолетные посещения. Сейчас же ему предстояло стать, хотя и временно, их домочадцем.

– Чувствуй себя тут, как у себя дома, – сказал он Николаю. – Садись куда хочешь, бери, что хочешь, ешь, что хочешь и когда хочешь. Если возникнет желание выпить, вот бар.

– Я не пью, – сказал Николай.

– Вообще? – искренне удивился Мохов. Почему-то он был уверен, что такой крепкий бугай, как его телохранитель в свободное от охраны его особы время хлещет водку, как извозчик.

– Вообще, – подтвердил Николай.

– И молодец, – одобрил Мохов. На самом же деле он чувствовал, что внезапно выявленный им абсентеизм телохранителя несколько смущает его, ибо не вписывается в привычную для него картину. Хотя думать об этом у него сейчас нет ни времени, ни желания, других забот полон рот.

Мохов, не спеша, провел Николая на кухню. Он гордился своей квартирой, сюда они переехали два года назад, когда дела вдруг круто пошли в гору. За эти роскошные апартаменты пришлось выложить гигантские деньги, но они стоили их, хотя иногда он думал о том, зачем им на двоих такое огромное количество квадратных метров.

Кухня блистала идеальной чистотой и порядком. Он неоднократно предлагал Алене нанять служанку, так как поддерживать порядок в такой огромной квартире, по его мнению, было немыслимым делом, но Алена всякий раз категорически отказывалась от чужих услуг и все делала сама. В конце концов, он решил, что должно же быть у нее хоть какое-то занятие и перестал настаивать на своем. Тем более, она вообще нечасто выходила из дома; за последние несколько лет они не более двух-трех раз появлялись вместе на людях. Он давно мысленно окрестил их брак странным, и когда изредка выпадала свободная минута, то задавал себе вопрос: что же все-таки с ним делать? Если бы не многочисленная череда любовниц, то, скорее всего, он бы долго не выдержал подобную совместную жизнь; но так как Алена давно уже ни о чем не спрашивала, то иногда он даже думал, что в таком супружеском союзе есть и свои преимущества и бесспорные прелести. А раз так, то нет смысла предпринимать какие-либо шаги, которые смогли бы нарушить статус-кво.

Они сели за стол. Мохов пододвинул Николаю самые аппетитные закуски. Он поднял голову и поймал удивленный взгляд жены; та смотрела на него так, словно рядом с ней сидел незнакомый ей человек. Ну, конечно, подумал он, ей удивительна его забота о телохранителе, она считает, что он способен заботиться исключительно о себе. Вообще-то она права, но если твоя жизнь попала в зависимость от другого человека, то сделаешь для него все, вплоть до того, что ноги помоешь. Но разве ей втолкуешь эту простейшую мысль, можно не сомневаться, что она считает, что он разыгрывает перед ней очередную комедию, изображая из себя альтруиста. А он давно не был столь искренен в своих действиях, как в данную минуту.

Мохов снова посмотрел на Алену. Говорить ли ей о том, кто сегодня почтил его своим посещением? Пожалуй, нет смысла скрывать, все равно узнает, раз он по глупости дал Нади свой домашний телефон и пригласил к ним домой, то она непременно и позвонит и придет. Это дама своего не упустит.

– Знаешь, кто был у меня сегодня? Никогда не догадаешься.

– Кто же?

– Надя.

– Какая Надя?

– Надя Король.

– Не может быть!

Мохов увидел, как мгновенно переменилось ее лицо, трагическая маска, которая она носила на нем почти постоянно, слетела, и оно стало оживленным и радостным.

– Почему же не может быть, – мгновенно раздражаясь, проговорил он. – Мы же не получали с тобой известие об ее смерти. Она приехала из Франции и заявилась прямо в мой кабинет.

Алена закрыла глаза.

– Я так часто думала о ней, вспоминала то наше лето.

– Она тоже его вспоминает. Она хочет, чтобы мы приехали к ней на дачу и провели бы там отпуск.

– Это было бы здорово! – с энтузиазмом воскликнула Алена.

– Я с тобой согласен, это было бы замечательно, но я вынужден был ей отказать.

– Отказать? – Голос Алены сразу же потух. – Но почему?

– Потому что хочу тебе напомнить, если ты малость подзабыла, что у меня большая фирма и очень много дел.

– Но может, мы все-таки поедем к ней хотя бы на несколько дней, я так соскучилась по Наде.

– Она обещала нас посетить, и ты сумеешь утолить свою жажду по общению с ней.

Он видел, что Алена вновь ушла в себя, стала хмурой и неразговорчивой. Но если она думает, что таким образом может повлиять на него, то сильно ошибается, он уже давно привык к ее такому поведению и не обращает на него ровным счетом никакого внимания. Он вдруг почему-то подумал о том, что визит Нади и ее дочери ничего хорошего ему не принесет; вот уже есть первое последствие их посещения, между ним и женой стало на еще одну обиду больше. Можно не сомневаться, что она надолго запомнит ему этот отказ. Ну и черт с ней.

Мохов взглянул на Николая, который невозмутимо перемалывал белыми крепкими зубами очередной ломтик колбасы, и усмехнулся; за то время, что он проведет в его квартире, он узнает немало любопытных деталей из семейной жизни своего щедрого патрона. Достаточно сегодняшней сцены, чтобы составить о ней вполне ясное представление. А их, этих сцен, без сомнения, еще будет немало, хватит аж на несколько действий. Ну да ладно, от него не убудет, даже если Николай кое-чего поймет из того, что понимать ему вовсе не обязательно. А сейчас ему больше всего хочется спать, он сыт своими проблемами по горло и желает хотя бы ненадолго забыть о них.

* * *

Обратную дорогу из просторного кабинета Мохова в более тесный гостиничный номер Надин и Патриция проделали почти молча. Дочь ни о чем пока не спрашивала, а мать ничего пока не объясняла. Но Надин знала, что Патриция копила вопросы и придет время она засыплет ими ее. Время это пришло после ужина. Была хорошая погода, и после очередного посещения ресторана они решили прогуляться по городу.

Они не спеша фланировали по Тверской улице и смотрели как слетали с разноцветных вывесок, словно птицы с веток, стайки всполохов света.

– Мама, у тебя действительно был с ним когда-то роман? – вдруг по-французски спросила Патриция.

Надин невольно насторожилась.

– Был, а почему это тебя удивляет. Разве тебе он не понравился?

– Он красив, – оценила внешние достоинства Мохова Патриция. – Но мне всегда казалось, что твой идеал мужчины несколько иной.

– Тебе правильно кажется, – посмотрела она на дочь, – но и он был тогда другим. Как, впрочем, и я была другой.

– И каким же он был?

– Он был идеалистом.

– Идеалистом!?

– Да, мы все были тогда идеалистами, и он в этом плане ничем не уступал другим. А что тебя удивляет, это практически неизбежный этап развития каждого человека.

– Не знаю, я в себе что-то не ощущаю идеалистку.

– Но это вовсе не означает, что ты ею не являешься. Просто ты напугана этим словом, а на самом деле я убеждена, что в тебе совсем немало идеализма, но ты не хочешь в этом себе признаться. А жаль, в идеализме нет ничего плохого. Как нет ничего плохого в юношеских или детских суждениях, как наивны они не звучали бы. Просто все, кто их слушают, понимают, что это тот этап, который надо пережить. Впрочем, я думаю, у нас будет возможность это проверить.

– Но хорошо, а сейчас он бы тебе мог понравиться?

– Не знаю, мы так мало виделись с ним после такой долгой разлуки.

– Мама, ты же все отлично знаешь, зачем ты устраиваешь это представление?

– Но я могу ошибаться. А раз есть такая вероятность, то хочется проверить так это или не так. Или ты думаешь, что можно разгадать человека только по одной встречи с ним? – насмешливо посмотрела Надин на дочь.

– По-моему, очень часто этого вполне достаточно.

– Это в тебе говорит неопытность. Как ты думаешь, моя дорогая дочь Патриция, тебя можно разгадать за один небольшой разговор с тобой?

– Ты же знаешь меня.

– То есть, если я правильно тебя поняла, разгадать тебя абсолютно невозможно. Так?

– Так, мама.

– Но почему же ты отказываешь в том же и другому человеку. Не считай себя сложной, а всех остальных простыми, как строение амебы. Ты просто не видишь других планов его личности. Уверяю, что если покопаться в Олеге, можно обнаружить массу самых разнообразных и прелюбопытных вещей.

– И насколько я понимаю, этими раскопками ты и собираешься заняться. Но, если мои уши меня не подвели, он отказался приехать погостить на твою дачу.

– С ушами у тебя все в порядке, но если ты думаешь, что наша партия может так просто завершиться, то ты плохо знаешь свою дорогую мать.

– Я так вовсе не думаю, мама.

– Надеюсь. Для меня было бы очень печально, если бы моя дочь столь плохо понимала свою родную мать. Но ты права в том, что задача действительно не из самых легких. Но зато и победа окажется особенно почетной.

– А что мы будем делать завтра?

– Ты все, что захочешь. А я отправлюсь еще к одному своему старому другу.

– Ты меня не возьмешь?

– Я хочу поговорить с ним одна. Почему-то мне кажется, что на этот раз твое эффектное появление пойдет только во вред. Но ты не волнуйся, у тебя еще будет возможность с ним познакомиться. Но в данном случае мне будет легче вести с ним разговор без свидетелей.

То, что она отправится к Сергею одна, она решила сразу же, едва познакомилась с посвященной ему главой из переданной ей агентством папки. Патриция только будет смущать его, при ней он не сможет быть откровенным даже в минимальной степени, а Максакову есть о чем поведать своему старому другу. Другой вопрос, захочет ли он это сделать, даже в том случае, если их беседа будет протекать один на один. Впрочем, завтра она особенно и не жаждет услышать каких-либо великих откровений с его стороны, их время еще не пришло, её вполне устроит, если он почувствует, как и когда-то доверие к ней. А, судя по его настроению, это будет не так просто добиться. Ибо скорее всего в своем нынешнем положение он не доверяет никому и стесняется буквально всех.

Была суббота, а значит, Сергею не надо идти сегодня на службу, и она его может застать дома, так как дачи у него нет, и за город он на уик-энд не уезжает. Пока они завтракали в ресторане, Надин думала о том, как лучше ей построить предстоящий разговор, на какие нажимать кнопки, чтобы как можно вернее добиться нужного результата. Они вернулись номер, и она подсела к зеркалу. Надин видела, как внимательно наблюдает за ней Патриция, но сейчас ей было немного не до нее. Она пристально всматривалась в своего бесплотного двойника и пыталась определить, в каком виде ей предпочтительнее предстать перед своим давним другом. Это не Мохов и чем скромнее она будет выглядеть, тем, пожалуй, лучше. Если она разоденется, как светская дама то, учитывая нынешнее незавидное положение Максакова, невольно станет подавлять его, вызывать, подобно инородному телу, отторжение, а этого она как раз желает меньше всего. Она хочет, чтобы он почувствовал, что они находятся друг с другом на равных, что они стоят на одной и той же или в худшем случае на соседних ступенях социальной лестницы. Пожалуй, она даже не станет накладывать грим, пусть будут заметны морщинки на шее и возле глаз; увидев эти не стираемые следы прошедших лет, Сергей будет считать, что и её, словно корабль в шторм, жизнь потрепала и поносила по своим бурным водам. Она только чуточку подкрасит губы – и достаточно.

Надин чувствовала, что волнуется, набирая номер телефона. Слушать долго гудки ей не пришлось, их сменил мужской голос. Она удивилась тому, что сразу же узнала его; она даже и не предполагала, что память сохранила в неприкосновенности его тембр. Голос Сергея почти не изменился, только стал чуточку ниже, потеряв юношескую звонкость.

– Максаков слушает, – сказал он.

– А с тобой говорит Король.

– Какой еще Король, – недовольно пробурчал Максаков. По его интонации Надин поняла, что ее собеседник явно не в настроении.

– Не какой, а какая, а потому Король – это не занимаемая должность, а к сожалению, всего лишь фамилия.

– Как вы сказали, Король? – Теперь его голос прозвучал уже по-другому, протяжно, как у человека, который быстро что-то старается вспомнить.

– Не просто Король, а Надежда Король.

– Надюша, это ты. Но этого не может быть, черт возьми.

– Разве ты меня похоронил. Я что-то не помню, чтобы ты шел бы с грустным лицом за моим гробом.

– Но, черт возьми, как ты тут оказалась, тебя же нет в этой ужасной стране. Ты, кажется, обитаешь во Франции. Я не ошибся?

– У тебя абсолютно точные сведения, я действительно прилетела из Франции. Но теперь я в Москве и совсем близко от тебя.

– И где ты?

– Где все приезжие, в гостинице.

– Но ты могла бы остановиться у меня.

– Спасибо, Сереженька, за приглашение, но я много путешествую, и привыкла останавливаться в гостиницах. Могу тебе признаться, что здесь я чувствую себя даже более свободнее, чем в своем доме. Может, потому, что тут не надо заниматься домашним хозяйством и полно людей, которые за весьма скромные чаевые пытаются тебе услужить.

Она впервые за разговор услышала в трубке нечто похожее на смех.

– Слушай, а у тебя здесь какие-то дела? Или ты приехала просто так?

– Можно сказать, что просто так. Хотя я считаю, что повидаться со своими старыми друзьями, это и есть самое важное дело. Ты так не думаешь?

В трубке несколько секунд раздавались только неясные шорохи.

– Конечно, ты права, только не знаю, а нужно ли нам встречаться. Прошло столько лет. – Голос Максакова вдруг зазвучал как-то глухо.

– Так в этом-то все и дело, Сереженька, это и делает нашу встречу особенно привлекательной. Разве тебе не хочется посмотреть, что со мной сталось, как из очаровательной девушки я превратилась в угрюмую и сварливую старуху.

– Ты полагаешь. Что ж, может, ты и права, – не очень уверенно согласился Максаков.

– Вот видишь, я не сомневалась, что ты со мной согласишься. Это же всегда любопытно встретиться с человеком через столько лет, узнать, как сложилась его жизнь. Мне, например, безумно интересно хоть одним глазком поглядеть на тебя. Неужели ты окажешься таким жестоким и лишишь меня этого захватывающего зрелища?

В трубке на том конце провода опять замолчали, но Надин отлично понимала, о чем сейчас думает Сергей, какое трудное решение пытается принять. Но если он кардинально не изменился – а она в этом практически уверена – то тогда она знает, что он ей сейчас скажет.

– Конечно, я чертовски буду рад тебя видеть.

– А давай, как в юности, не будем ничего откладывать. Встретимся прямо сейчас. Ты даже не представляешь, какое я испытываю нетерпение от желания увидеть тебя.

– Хорошо, только дай мне часа два. Ты меня прости, я тут по некоторым причинам не могу пригласить тебя домой. Как раз некстати затеял ремонт.

Нет у тебя, Сереженька, никакого ремонта, мысленно возразила ему Надин, просто ты стесняешься пригласить меня в свою конуру, уж слишком ты ее запустил.

– Да я и не хочу, – подыграла она ему, – сегодня отличная погода.

Помнишь, когда-то мы с тобой встречались у памятника Долгорукому. Кажется, с тех пор он так и не проскакал ни одного нового метра. Давай возобновим традицию. И ты живешь от этого места недалеко.

– Что ж, давай.

– Тогда сверим наши часы. До встречи осталось ровно два часа.

Надин положила трубку на рычажки и перевела дух. Она может себя поздравить, разговор происходил почти точно так, как она себе это и представляла. А это благоприятный знак. Она посмотрела на часы; итак в 12 часов она встретится с Сережей. Она хорошо представляет, зачем ему понадобился этот резерв времени. Что ж, поглядим, каким он явится к ней. Сереженька, Сереженька, умный, веселый, немного по-юношески задиристый и непримиримый к фальши, обману, неискренности. Что же с тобой сделала жизнь? Каким ты стал? Пожалуй, если перед кем-то она и ощущает немного вины за то, что затеяла, то это, прежде всего перед ним. Но без него она не может обойтись, он один из ключевых фигур всей ее комбинации. Впрочем, в ней, как в хорошей пьесе, все фигуры ключевые, просто у каждого свое место, своя роль, свое предназначение.

Патриция лежала на кровати, делая вид, что читает книгу. Но Надин не сомневалась, что вместо чтения дочь внимательно прислушивалась к их разговору.

– Ты собираешься уходить? – спросила она.

– Ты же слышала, – улыбнулась Надин.

– На встречу с ним?

– Конечно.

– Хочешь дам тебе совет?

– Дочь дает матери совет. Это оригинально, но мне это даже нравится. Это говорит о том, что скоро я тебе буду окончательно не нужна и тем самым обрету полную свободу. Но я слушаю тебя.

– Я не знаю, кто он, но я чувствую, что ты пытаешься подыгрывать ему и при этом становишься не совсем естественной. Если ты слишком сильно войдешь в роль, то он может это заподозрить, и ты потеряешь его доверие. А насколько я понимаю, ты его как раз хочешь завоевать.

«А она, пожалуй, в чем-то права. Я действительно пыталась подстроиться под него, а учитывая его профессию это чревато моим возможным разоблачением. Следовательно, пока не поздно надо срочно поменять тон разговора с ним. Хорошая актриса должна быть всегда естественной, а не играть в естественность. Для большинства людей эта тонкость так же неразличима, как они не могут отличить подлинное произведение искусства от умелой имитации под него, но Сережа способен быстро разобраться, что к чему. И тогда в чем-то убедить его окажется делом почти невозможным».

– Я принимаю твое замечание. В молодости я мечтала о сцене, но актрисой так и не стала, дальше институтской самодеятельности не продвинулась. Может, потому, что чувствовала, что мне не хватает той самой естественности, о которой ты так мудро сейчас говоришь. Вовремя понять свои недостатки – это, значит, оградить себя от множества потрясений и разочарований в последующей жизни. Учти это обстоятельство.

– А в твою, мама, голову никогда не приходила мысль, что ум мешал тебе быть счастливой?

Надин с удивлением воззрилась на дочь; ее скорей удивил не сам вопрос, а то, что он слетел именно с губ Патриции.

– А знаешь, ты в какой-то степени права. Я всегда была чересчур осторожна, и останавливала себя всякий раз, когда чувствовала, что брод через реку разведан плохо. Да это мешала подчас ощущать себя полностью на гребни волны, но зато это же ограждало меня от последующих разочарований и опасностей. И, если быть честной, я не знаю, что лучше. И тебе, прежде чем принимать решение, советую все тщательно всегда взвешивать. Не думай, что одно мгновение стоит того, чтобы расплачиваться за него все оставшиеся дни. Счастье – это вовсе не цель жизни, чего понимают, к сожалению, очень немногие.