Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
II
4
Его выворачивало наизнанку на верхней палубе парома, так что он прозевал момент, когда белые утесы Дувра проступили сквозь октябрьскую хмарь.
На протяжении почти всего плавания через пролив море было относительно спокойным, неторопливо перекатывая пологие волны, но и этого оказалось достаточно, чтобы остатки его завтрака – яичница с ветчиной – выплеснулись на палубу вскоре после того, как судно вышло из Булонской гавани.
Над его головой проревел пароходный гудок, и Дрейк со стоном изверг очередную порцию рвоты, забрызгавшей его ботинки. Он редко думал о своем отце-моряке, но в таких ситуациях не мог его не вспомнить. И сейчас он гадал, случалось ли тому хоть раз в жизни страдать подобным образом: едва держась на ватных ногах, согнувшись пополам и что есть сил цепляясь за леер, испытывать безотчетный, необъяснимый страх.
С приближением к берегу на верхней палубе собиралось все больше пассажиров – элегантных мужчин и женщин, оживленно болтавших и тыкавших пальцами вдаль. Что такое, неужто Вера Линн запела у него в голове – или это поет какая-то женщина позади? Он обернулся, и женщина быстро отвела взгляд. Наверно, стоило хотя бы вытереть рот, прежде чем оглядываться. Он перенес вес тела на леерное ограждение и повернул голову навстречу приближающейся Англии. Может, поприветствовать ее взмахом руки, в знак исполнения долга? Он покинул этот берег в 1940-м и вот сейчас, семь лет спустя, вернулся с горьким привкусом желчи во рту. И это, пожалуй, было символично.
На причале в Фолкстоне над головами сходивших по трапу людей опасно раскачивался автомобиль, выгружаемый краном с парома. Пассажиры болтали о своих планах на выходные, о близящейся королевской свадьбе – и никто не вспоминал о войне. Даже удивительно, с какой быстротой жизнь вернулась в мирную колею. Он обогнал попутчиков, торопясь на объявленный поезд до вокзала Виктория и рассчитывая переночевать в Лондоне, прежде чем продолжить путь на юго-запад.
Всего одна ночь, думал он, это же не слишком большая задержка, верно? Всего один вечер, чтобы пройтись по знакомым местам и увидеть то, что уцелело после всех бомбежек.
Он вошел в купе, где молча сидели трое мужчин и одна женщина, пристроил чемодан на багажной полке, снял пальто и шляпу, стараясь никого не потревожить. Затем сел на свободное место и, когда поезд тронулся, сунул в рот мятный леденец. К тому времени желудочные спазмы прекратились, лицо его вновь порозовело. Он прижался щекой к холодному стеклу. Море исчезало из виду, поезд двигался от пирса к узловой станции, и вскоре веки его сомкнулись под мерный стук колес, перемещавшихся по твердой надежной земле.
Когда его разбудил пришедший с проверкой кондуктор, Дрейку показалось, что он спал очень долго. Но, согласно его наручным часам, прошло всего тридцать пять минут. Достав билет из внутреннего кармана, он протянул его кондуктору. Когда тот покинул купе, Дрейк откинулся на спинку сиденья и уже было вновь задремал, когда сидевшая напротив женщина нагнулась и подняла что-то с пола у его ног.
Это ваше, сказала она, протягивая ему конверт.
Он поблагодарил, моментально отметив знакомый почерк, корнуоллский адрес и пятно от французской глины на конверте. Почти три года он медлил с доставкой письма по адресу. Мысль об этом все время присутствовала в закоулках его сознания, раскачиваясь подобно колокольному языку и отдаваясь гулким металлическим звуком вины. И теперь не хватало только потерять письмо в кентском поезде.
Гениально, Дрейк. Ты у нас долбаный гений.
Руки его дрожали, когда он засовывал письмо обратно во внутренний карман. Там он задержал ладонь на конверте, ощущая через него биение собственного сердца. Потом закрыл глаза и заставил себя думать о позитивных вещах – обычно этот мысленный позитив сводился к пинте пива, большой тарелке чего-нибудь вкусного и стройным женским ногам, не обязательно в такой последовательности. Он открыл глаза: сельский пейзаж проносился за окном смазанными пятнами зеленого и коричневого. Он старался фокусировать взгляд то на отдельном дереве, то на каком-нибудь амбаре, но безуспешно, так как его мысли уже сфокусировались на том самом дне в Нормандии, примерно через неделю после их высадки в 1944-м.
Кан рассчитывали занять с ходу, да не вышло. Вместо этого они завязли в краю живых изгородей, насыпей, рвов и перелесков под беспрестанным минометным огнем, где все время приходилось двигаться перебежками от укрытия до укрытия через опасные участки, простреливаемые немецкими снайперами. Все это сильно действовало людям на нервы.
В таких условиях батальон быстро превращался в толпу оборванцев, испуганных, измотанных и потерявших веру в успех. Возросло количество самострелов – лишь бы выбраться в тыл из этой мясорубки.
Они вшестером тогда еще были друзьями, хотя сейчас в это трудно поверить. Возможно, их подкосили и ожесточили последующие сражения, сняли с них внешнюю оболочку, как сдирают кожуру с апельсина. А может, все случившееся позднее начало вызревать именно в те дни? Чтобы взрастить ненависть, особых усилий не требуется. Хватит легкого побудительного толчка.
В тот день они разместились на кратковременный отдых в развалинах фермы, среди множества раскиданных в беспорядке вещей.
Ух ты! Вот моя зазноба! – объявил Джонно, сцапав фото пожилой толстухи.
Приятели откликнулись глумливыми смешками и свистом, но Дрейк к ним не присоединился, рассеянно глядя в окно. Там повсюду золотилось лето: яркое солнце, спелая пшеница и мелкие желтые цветы на лугу за пшеничным полем.
В ожидании, когда их вернут на передовую, им оставалось лишь курить да отсыпаться, а Дрейк уже осоловел от этих двух занятий и потому отправился на прогулку. Вскоре он наткнулся на полевой госпиталь, развернутый по соседству с фруктовым садом. Здесь тучами вились мухи, радостно возбужденные от обилия крови и ампутированных конечностей.
Чем без толку глазеть, помог бы, сказала спешившая мимо медсестра.
Вон тому хотя бы, добавила она, указав пальцем.
Он пошел в указанном направлении и приблизился к лежавшему на носилках солдату, который был до подбородка накрыт одеялом. Дрейк сел рядом на траву и достал сигарету. Лицо солдата было спокойным и умиротворенным. Красивые, правильные черты были неподвижны, и Дрейк подумал, не умер ли он, но тут солдат открыл глаза и подал голос.
Дай затянуться, попросил он.
Дрейк прикурил для него сигарету.
Руки поднять не могу, сказал солдат.
Дрейку пришлось поднести сигарету к его губам. Солдат сделал несколько глубоких затяжек, при этом ни разу не кашлянув.
Табачок что надо, сказал он.
Скоро ты будешь дома, ободрил его Дрейк.
В этом я сомневаюсь.
Для тебя война закончилась, дружище. Ты везунчик.
Солдат улыбнулся и попросил еще затяжку.
А здесь совсем неплохо, ты согласен? – сказал Дрейк, оглядываясь по сторонам. Солнышко. Цветы. Птицы поют.
Какие цветы?
Дрейк сорвал желтый цветок рядом со своим ботинком и поднял его так, чтобы солдат мог видеть.
Это примула, сказал солдат.
Примула, повторил Дрейк и дал ему затянуться.
Что сделаешь в первую очередь, когда вернешься домой? – спросил он.
Искупаюсь.
А я терпеть не могу воду, признался Дрейк.
Мы на шестьдесят процентов состоим из воды. Я говорю обо всех людях. Ты это знал?
Наверно, поэтому я не очень-то лажу с людьми.
Солдат засмеялся.
Я Дуги Арнольд, рад знакомству.
Фрэнсис Дрейк, представился Дрейк.
Ух ты, поднять все паруса!
Я уже привык к такой реакции.
Ты ведь пошутил насчет имени, да?
Мой отец был моряком.
Тогда понятно.
Но я его ни разу не видел. Имя придумала мама. Она еще не успела охладеть к морской романтике, когда я родился.
Дрейк снова поднес к его губам сигарету. Солдат закашлялся.
Полегче, сказал Дрейк. Затягивайся не спеша. Вот так, уже лучше.
Ты можешь для меня кое-что сделать? – спросил солдат.
Конечно.
У меня письмо в нагрудном кармане. Сам я до него не доберусь. Не мог бы ты его достать?
Дрейк погасил сигарету, склонился над раненым, аккуратно отвернул одеяло и с трудом подавил приступ тошноты из-за гнилостного запаха. Руки Дуги Арнольда были ампутированы выше локтя, почернели и покрылись струпьями. Дрейк задержал дыхание, надеясь, что солдат не заметил его реакции на увиденное, и осторожно расстегнул пуговицу кармана.
Вот оно, сказал Дрейк, показывая письмо. Для доктора Арнольда, все верно?
Да. Это мой отец.
Корнуолл?
Это моя родина.
Никогда не бывал в тех краях.
Тебе понравится, там полным-полно воды, усмехнулся Дуги.
Дрейк достал свою фляжку и помахал ею перед лицом солдата.
В самый раз! – откликнулся тот. Кавалерия, как всегда, вовремя.
Угощайся, сказал Дрейк, поднося горлышко фляги к его рту.
Будем здоровы, сказал Дуги и сделал глоток.
Будем здоровы. За лучшие деньки.
За лучшие деньки, подхватил солдат и прикрыл глаза.
Дрейк пригляделся к нему и решил, что они с ним примерно одного возраста. Интересно, есть ли у него девушка? Должно быть, нет, поскольку письмо адресовано отцу. Он расстегнул еще одну пуговицу на воротнике солдата, отметив слабо пульсирующую жилку на его шее.
Передай… – прошептал Дуги.
Что? – не понял Дрейк, наклоняясь над ним.
Передай.
Передать? Что передать?
Письмо.
Я?
Отвези его моему отцу. В Корнуолл. Когда все закончится. Когда ты вернешься. Скажи ему, что я держался молодцом…
Ты и сейчас молодцом…
…и расскажи обо мне что-нибудь хорошее.
На дороге показалась колонна танков, солдаты приветствовали их криками. Армия снова двинулась в наступление. Союзники продолжали отвоевывать Францию.
Обещай мне, Фрэнсис Дрейк. Эй, я тебя не слышу.
Я здесь, сказал Дрейк и наклонился ниже.
Обещай мне, сказал Дуги Арнольд.
Обещаю, сказал Дрейк. Я передам твое письмо.
