Летающая голова

© Гай Себеус, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ничего лишнего

1

Нежно-пуховая дымка водяной пыли лежала на всём вокруг. Мглистая непогодь прилегла на землю, облепила её белёсой росой. Хранила-берегла пока от предстоящего восторга.

Но он прорвался!

Восторг долгожданным вымоленным светом полоснул плашмя по перьям крыльев. Крыльев, тяжело, будто по ступеням, взбирающихся на высоту.

И они отозвались тончайшим свистом синего цвета.

Атласной полосой спросил лиловый, отозвался аквамариновый, лазоревый сладко пропел о восторге причастности, убаюкав боязнь.

Стало легче. Много легче! Никаких обид! Всё должно быть правильно. Свет решительно окоротил все сомнения.

Божественные предки правы: красота – это ничего лишнего. Поэтому никак нельзя подвести…

Самый крупный ворон, чьё перо отливало узором драгоценнейшей хоролужной* стали, сложил крылья. Ах, сколько он знал о ней! А теперь его жизнь стала лишней…

Всей тяжестью прожитых лет устремился он к земле. За ним и остальные.

На земле их заботливо ждали.

Изломанные падением с огромной высоты их, уже человечьи, бескрылые, тела бережно подняли, обтёрли кровь, обернули в пелена цвета света.

Тем же, чьи колена недовывернулись, помогли. Кузнечным молотом, а то и по-простому, ударом ноги, довывернули. С человечьего на птичий манер. Похоронили сидя, по таганскому обычаю.

Нахохленными, будто замершими в ожидании чьего-то зова.

Вот так.

Бог Смерти в Крае Белоглазых тан не любил скучать.

2

Роженица страдала уже вторые сутки.

Чисту позвали, когда окончательно стало ясно, что сами родственники ей не в силах помочь, несмотря на отшлифованные из поколения в поколение навыки скотоводов, принимающих в период окота тысячи новорождённых.

Ягнят. Но не людей.

Женщина уже не кричала, не просила о помощи. Она явно умирала. Глаза были закрыты. Дыхание стало коротким, отрывистым и еле слышным.

Муж несчастной, привезя лекарку, вообразил, что теперь-то всё в порядке. Всё, что пошло не так, немедленно будет исправлено. Во всяком случае, его теперь никто не сможет упрекнуть в том, что он чего-то недоделал!

Он почти уважительно стащил старуху с коня. Почти на руках донёс до своей крытой повозки. Почти не толкая, внёс внутрь, без церемоний выпихнув наружу всех лишних и оказавшихся бесполезными родственниц. И с облегчением вздохнул, вознеся глаза в небо, благодаря всемилостивых богов, что жена ещё дышала еле слышными хрипами.

Но проклятая старуха и не думала поспешать!

Ворча, она медленно вылезла наружу и заковыляла к коню, на крупе которого остались её котомки.

Мужчина пробормотал проклятия! За что нещадно ляпнул себя по губам, – как можно осквернять богов в момент, когда они с женой особенно нуждались в их покровительстве! И трусцой помчался помогать.

Он снял узлы, которые были довольно весомы. Старуха, судя по её никчёмному виду, явно не дотащила бы их. Мало того, что она была очень старой, она ещё и выглядела не как все.

Выбеленный временем посконный балахон покрывал многочисленные фалды исподних юбок. Голова туго увязана белым платом, из-под которого свисали длинные седые пряди. А белеющие бельма незрячих глаз – это отдельный ужас!

Ну, кого она, такая, могла вылечить?

Сам он ни за что не позвал бы это чучело!

Однако жена, собравшись умирать, выразила последнее желание получить именно эту лекарку из посёлка Вечность, что под Тан-Таганом.

Оставалось подчиниться. Уважение к смерти в Краю Бога Смерти было у всех в крови!

Жена его была уже немолода и долгие годы не могла забеременеть. Он, отчаявшись дождаться потомства от когда-то красивой и страстно любимой, давно уж обзавёлся целым выводком собственных копий разных внешностей и возрастов. Все они вместе со своими матерями тащились в повозках вслед за его стадами.

Выводком детей и ещё более шумным выводком их матерей управляла она, любимая и бесплодная. Одни боги ведают, сколько страданий испытала она от своих дневных дел, от своих ночных мыслей!

Поэтому, когда её живот стал наливаться соком завтрашней жизни, первое чувство, которое он испытал, было огромное облегчение оттого, что всё правильно в этом мире. Ему не было нужно ничего лишнего. Лишь бы всё было правильно, тогда можно быть спокойным.

Месяцы беременности так обновили их отношения, что оба чувствовали себя почти такими же счастливыми, как в самом начале начал, при первой встрече!

…И вот теперь она умирала от невозможности разродиться.

Сначала все эти многочисленные и бестолковые женщины суетились и хлопотали, всячески демонстрируя собственную ловкость друг дружке и особенно ему. Но время шло, а его готовность радоваться наследнику от любимой жены постепенно угасала.

Вместо неё в голову заселялись подлые, похожие на вылазки врагов, мысли о необходимости подготовки к похоронной церемонии.

Жена обессилевала и затихала.

Потом вдруг напугала его, внезапно открыв глаза на измученном лице и высказав пожелание получить лекарку Чисту.

В течение долгой совместной жизни жена дала ему много радости и много пользы. И не часто просила о чём-нибудь. Поэтому просьбы её имели вес.

Он немедленно собрался в путь, несмотря на ворох смущавших сомнений.

Найдёт ли он старую лекарку? А если найдёт, жива ли она ещё? Говорят, она дряхла, как само время. Успеет ли он обернуться, ведь путь неблизкий? Поможет ли эта Чиста? В уме ли старая?

Изначально это предприятие было столь же малообещающим, сколь трудоёмким. Но он утешал себя тем, что с исполнением последнего желания умирающей ему будет не в чем упрекнуть себя. Теперь уж точно, он сделает всё, что может. Остальное в руках всесильных Богов…

…И теперь, до предела измученный тревогами, поисками и бешеной скачкой, он уселся под колесом повозки, чувствуя, как пот остывает на теле и на холодящей одежде. Столь же остывающей была надежда на благополучное окончание этой истории.

Вернувшись с лекаркой, он даже не взглянул на жену.

Зачем? Всё равно её надо будет хоронить. Тогда и насмотрится.

3

Чиста с помощью многочисленных суетящихся женщин вымыла руки и согрела их над огнём.

Она явно не видела своими бельмами. Но сразу подчинила себе бестолковость всех окружающих! Неизвестно, как ей это удалось?

Как угадывали они, чего она желает? Старуха просто протягивала крючья своих кистей, и вода тут же лилась на них. Эти кисти отмахивались от полотенца, и оно безмолвно исчезало. Костёрчик будто сам притянул её, а подростки, сторожащие огонь, тут же оживили пламя. Детей же, обыкновенно вякающих и беспрестанно требующих внимания, просто не было слышно.

Муж роженицы, наблюдая эти причудливые взаимодействия, так похожие на соблюдение всеми правил некоей неизвестной игры, даже грешным делом позавидовал старухе. У него самого не всегда выходило так скоро и эффективно добиваться желаемого от всей этой копошащейся оравы.

А старуха, не торопясь, сделала всё, что считала необходимым. Быстро и без лишних движений и слов. В добавок к белой повязке на лбу, пугая окружающих, она повязала такую же на челюсти, зацепив за крючковатый нос и уши.

Потом её на руках, во второй раз, внесли в крытую повозку с роженицей. Там лекарка жестами попросила всех не просто выйти, а отойти от повозки подальше.

…Тогда тишина, медля и выжидая чего-то, спустилась к ним, троим. Двум женщинам и младенцу, чей вход в этот мир сопровождался такой мукой…

Чиста помедлила ещё немного и, будто ощутив появление невидимого, но ожидаемого, вознесла кисти костлявых рук над головой страдалицы, будто грела их над огнём. Осмотрела закатившиеся глазные яблоки, горестно покачала головой. Потом растёрла руки и снова начала медленно опускать их на живот женщины. Костлявые кисти, словно пух, зависли в воздухе. Что ощупывали они там?

Ей определённо что-то не нравилось. Очень не нравилось!

Она хмыкала и фыркала под своей повязкой. Потом торопливо нырнула в одну из своих котомок и бережно вышелушила из обёрток что-то белое.

Это был …крупный белый череп! К чему он был тут?

Если бы муж роженицы увидел манипуляции старухи, он непременно возмутился бы! И поспешил бы избавиться от выстарившейся дуры, чтоб не мешала готовиться к похоронам!

Но он в это время тихо сидел под колесом соседней повозки и, прихлёбывая белёсый тан, отходил от бешеной скачки. Синие сумерки сузили горизонт. По небу резкими росчерками носились летучие мышки. Он тихо любовался наливающейся небесной синевой.

О предстоящих хлопотах с телом жены он решил подумать позже, когда отдохнёт.

***

…Зато лекарка теперь видела всё! И худшие её предчувствия подтвердились. Ох, не зря было остановлено это дитя до рождения!

Закатное солнце резво пронзило основание черепа, наставленного на лежащую женщину. В черепном объёме луч раздвоился в глазницах и высветил невидимое.

Лучше бы ей не знать этого! Как теперь принимать решение?

Лекарку почти не волновало, что у ребёнка, застрявшего на границе Жизни и Смерти, судьба была славная, а смерть позорная, принудительная. Эка невидаль!

Устрашило старую, что славу ему принесёт не что иное, как человечья кровь! И много – горячей крови, стекающей с холодного металла!

…Может, не вмешиваться? Пусть угаснет с миром судьба его несостоявшаяся? Дать умереть одному, ради выживших многих-многих?

Ответы на подобные вопросы по силам лишь Богам.

Но нынче череп всей тяжестью обременял её руки.

Получив свою долю света, он стал почти прозрачным-призрачным, хоть и остался весомым. Будто этим заранее снимал с себя всю вину за решение, которое должна будет принять она.

Нечего сетовать, сама выбрала этот путь, сама за него схватилась!

Когда Чиста была ещё Мириной

1

Давным-давно, в самом начале своей жизни, когда она была ещё предводительницей амазонок и носила имя Славная Мирина, ей вместе со жрецами трёх приморских городов пришлось войти в одинокий шатёр.

Увиденное до сих пор стояло у неё перед глазами.

…Косая Сахмейка, с позором изгнанная из Тан-Амазона, обыкновенно такая стойкая и дерзкая, лежит на каком-то тряпье, надрывно рыдая. И не отрывает глаз от белой фигуры поодаль, изломанной ударом ножа в сердце.

– Он ушёл! Я не отпускала! Но он всё-таки ушёл от меня!

Рыдает она, вопит новорождённый детёныш меж её колен. Но слышней всего …молчание мёртвого Седого Странника…

То, что он мёртв, было так же очевидно, как и то, что это он.

Знаменитая по легендам голубоватая кожа, белые волосы, на глазах впитывающие темноватую струйку, прокладывающую себе путь из-под лезвия. И ссохшиеся глазницы, год тому назад опустошённые Сахмейкой – это был единственный способ не дать ему уйти со своими!

Да, это тот самый Седой Странник. Заблудившийся посланец Богов!

Беспутной Косой Сахмейке, в самом деле, посчастливилось пленить столь диковинное созданье! И детёныш, вероятно, был от него.

Однако, согласно обычаю амазонок, она обязана была, использовав, убить отца своего ребёнка! Почему же он жил до сих пор?

Эта Косая Сахмейка верна себе! Каждый поступок косой!

Наверняка, возмечтала выведать у него секрет общения со Стихиями! Амазонки всегда использовали пленников по полной. Но, видимо, попытки Сахмейки были безуспешны, судя по нынешнему состоянию этой троицы…

Жрецы, тоже никогда не видевшие посланцев Богов, разочарованно всматривались в обыденно белеющую фигуру, для удобства откидывали полог, впускали свет.

Лица их были скрыты крупными ритуальными масками Волка, Ворона и Змея, но растерянность властительных фигур, тем не менее, – была очевидна. Они переговаривались, с досадой обмениваясь взаимными упрёками: кто виноватей в опоздании и в том, что не застали добычу живой. Потом сконцентрировали внимание на ребёнке.

Галах, жрец Тан-Амазона, поднял его за ногу. С напряжением, как плети повители, оторвав тонкие руки вцепившейся Сахмейки.

Это был мальчик. И этим был обречён.

Мальчиков в Тан-Амазоне не выращивали.

Существовал целый ритуал по избавлению от младенцев мужского пола. Ритуал красивый, полный восхваления женского воинского мастерства. К тому же, младенец имел кровь Седого Странника. А здесь всем известно: было предсказание, предостерегающее о вероятной и весьма значительной силе его белоглазых потомков.

Жрецам не нужны были соперники, тем более сильные. Кроме того, они уже разрабатывали иные планы для себя, для этого края и его жителей.

Галах перебросил младенца так же, как и держал, за ногу, Гоуду, жрецу Тан-Тагана. И мать младенца поняла, что судьба его решена.

Тогда Сахмейка (она всегда была упрямицей!), прервав вой, подползла к трупу Седого Странника. Бережно сняла его руку с рукоятки и точным рывком, максимально щадящим тело, выдернула нож. Потом, горестно выдохнув, обессилено легла на остриё.

Жрецы застыли.

Ребёнок тоже замолчал, будто почувствовал, что ситуация в очередной раз круто изменилась.

Третий жрец, Гиер, взял ребёнка уже не за ногу, внимательно рассмотрел глаза, вздохнул.

– Теперь, со смертью матери, этот детёныш последний представитель рода.

– Значит, убить его нельзя?

– Опять прохлопали! Что за день! – жрецы с досадой потоптались.

Безмолвно выказывая ей, предводительнице амазонок, пренебрежение («Вот до чего довело твоё заступничество! Надо было вовремя Сахмейку убить! Что теперь делать со всем этим?»), Галах вышел вон. Другие жрецы молча последовали за ним.

Тем самым Мирине показали, что в принятии решения о судьбе младенца её участие было лишним.

Что ж, она и не навязывалась!

Тем более что сомнений и всяческих колебаний в её душе было больше, чем однозначных выводов.

Правильно ли она поступила, не дав в своё время казнить Косую Сахмейку? Ведь предательство заслуживало однозначного наказания – смерти! Тем более что богиня-воительница Афина, всемилостивая и справедливая покровительница амазонок, всё равно подвела Сахмейку к скорому и закономерному финалу.

Так стоило ли ради опозорившейся девчонки вступать в конфликт со всесильными жрецами? От этого собственное положение Славной Мирины, как предводительницы амазонок, сильно покачнулось.