Соломенный век: Сутемь

Часть 1. Юна

Тихо потрескивает огонь. Пламя освещает скальную стену, которая нависает над костерком, и любовно разрисовывает её тёплыми оттенками. Вылетающие искорки вместе с прозрачным дымом струятся по каменному отвесу вверх, но быстро гаснут под крышей. Землянка не широкая – если два человека раскинут по сторонам руки, то как раз пройдут, едва касаясь пальцами. Левая стена невысокая и бревенчатая, до плеч, на уровне земли снаружи; стропила крыши касаются нижними краями камней, а верхними прислонены к скальной стене, которая выступает и в роли второй стены землянки. Снаружи видно только часть крыши, да и то нужно умудриться углядеть на вершине холма, поросшим кустарниками. Только зверю под силу взобраться туда по крутому склону, но через отдушины-щели даже белке навряд ли пролезть. Синицы разве что могут юркнуть. Угостят ли их крошками – другой вопрос. Выгонят скорее всего, ибо толку от таких гостей – мяса никакого, разве что на суп пустить, да и то, что там с одной мелкой, худой птахи наваришь?

Находясь внутри жилища, создаётся впечатление, будто ты находишься в пещере. Обстановка здесь скромная, всё сделано как нельзя проще, из цельных брёвен. Строитель не очень утруждал себя в подборе стройматериала. Грубо обтесал, по толщине подогнал – и готово. Но как уютно! Сухо, чисто – видно, что хозяева следят за этим. Щели в стенах замазаны глиной, там, где пол из естественного каменного переходит в деревянный, тоже всё гладко, без запиночек. Пройдёшь босиком – ни занозинки не загонишь, ни об острую неровность ступню не поранишь. За столько зимних и прочих дней в другие времена года, когда особо не погуляешь по лесу, жильцы успели от скуки с топором, молоточком и зубилом в руках подравнять места, где чаще всего спотыкались.

Посидишь, как сейчас, перед огоньком – и почувствуешь себя так, будто гора тебя на самом деле обнимает, бережно укрывая от всевозможных невзгод, а не задавить пытается, как червяка, который тут себе ход прогрыз. Даже естественные неровности скалы пришлись кстати – например, для очага. В этом месте в стене выемка – как будто голодный динозавр миллион лет назад кусок откусил, – а наверху выпирает выступ, образовывая козырёк. Дым его обтекает, просачиваясь через щели в крыше. Кабы не вечерний сумрак, можно было бы увидеть на каменной стене накопившуюся за годы копоть. Как будто мать-природа заранее обо всём подумала и только того счастливчика ждала, который обойдёт неприступную скалу, взберётся на прилегающий холм и первым случайно заметит неровный вырез в толще скалы, под которым любому зверю хорошо бы жилось в вырытой норе.

Много, много сил было сюда вложено! Помнят хозяйские руки каждый камешек, каждое брёвнышко и досточку. Помнят ноги, сколько раз ходили вверх-вниз. Помнит спина, сколько грузов перенесла. Этого труда не забыть. Да и не хочется. Наоборот, вспоминаешь каждый божий день – как вместе кропотливо строили себе гнёздышко для птенчиков. Днями, месяцами. Отдыхали под открытым небом у костра на берегу озерца в низине, слушая, как плещется вода и шумит камыш, улыбались друг другу и набирались сил для следующих натуг. Ночевали прямо на стройке под небесным покрывалом из звёзд, привалившись друг к другу боками, уставшие, но счастливые…

Смотришь на что-то и невольно улыбаешься – в каждой мелочи скрыта какая-то история, которую дети хватают открытыми ртами, как птенцы корм из клювов родителей. Кстати сказано будет: «Стрижиная гора» – так называют это место. В землянке слышно чириканье стрижей, которые облюбовали себе для гнездования подветренную сторону скалы, на которую не попадает дождь. Как раз над землянкой. Когда вылупляются птенцы и родители поочерёдно прилетают с насекомыми в клювах, в гнёздах раздаётся целый оркестр криков. Мне, мне! Я тут самый голодный!

Птицы не мешают человеку, а он им тоже. Гнёзда расположены в расщелинах на недосягаемой для него высоте. Первый год стрижи беспокоились – что тут человек затеял, не на них ли охоту? А потом привыкли. Едкий дым обычно в другую сторону ветром сносит и тоже не травит. Да и не так много огня человек разводит летом, когда стрижи высиживают в гнёздах потомство, – так, тлеет костерок, чтобы еду сварить и подогреть. В солнечные дни – в неглубокой выемке на склоне холма перед землянкой, в ненастные – внутри.

Так и соседствуют мирно. Не спорят, отстаивая исключительные права на клочок земли, чьи предки тут первые появились и кто сильнее. Слётка подберут, который по неопытности неудачно упадёт – трепетно пальчиком прогладят по головке, успокаивая, на клюв воды озёрной из соломинки капнут, скажут ласково: «Пей!», насекомое поймают – жучка али мошку, раздавят, в рот засунут: «Ешь!», а потом на раскрытой ладони поднимут над головой и скажут на прощание, вселяя утерянную бодрость и уверенность: «Лети!» Спасибо сказать птица не может, но видят кружащие рядом сородичи и понимают – не помоги человек, погиб бы молодой стрижонок. Для одного: пустяк. Для другого: вопрос жизни и смерти. Ни толикой меньше, ибо стриж не способен взлететь с земли и либо обессилит после отчаянных попыток проползти до кромки, откуда можно упасть с раскрытыми крыльями, либо переломит их, барахтаясь по земле и камням, и станет лёгкой добычей любому хищнику.

«Здесь живёт любовь», —следует вырезать на дощечке и прибить над входом в землянку. Лесной дух будет с этим согласен. Разные бывают люди: и хорошие, и плохие, но семейка в этом крохотном райском уголке большой земли – в корне добрые, никому вреда не наносят. Зверей, конечно, убивают, но питаться-то всем надо. Человек – он, если правильно разобраться, тоже хищник, любит грабить и охоч до мяса. Да будет прощён, пока не злобствует и делает это исключительно из нужды.

Если на то пошло: лесной дух – при условии, что таковой имелся (конечно имелся – лес ведь тоже живой, и называя его модным словом «экосистема», можно назвать и более древним именем), – уже вдосталь испытал эту горсточку людей. Он являлся во всех доступных ему обликах: и волком оборачивался, и медведем, и кабаном, и лосем, и рысью. И каждый раз был либо побеждён, лишившись шкуры, либо прогнан прочь с нагоняем. Вероятно, он уже подумывал, а не вселиться ли в одного из этих храбрых существ таинственным способом, о котором только лесные духи ведают? Незримым, заглядывал днём сквозь открытую дверь землянки и присматривался – в кого из них. Сумрачно внутри – окон нет, а брызг света, которые падают сквозь щели в крыше, недостаточно для того, чтобы снаружи всё хорошо разглядеть. Вот дверь и держат открытой, пока светло.

А зайти боязно. Юркнешь мышью, поскребёшь лапкой или пискнешь ненароком – заметят, прибьют и выбросят подальше непрошеного воришку. Ещё одна беда: держат заклятого врага у себя как домашнего зверя – огонь. Тот шипит в своём уголке на привязи, трещит и урчит – предупреждает. Даже это чудовище победить и приручить смогли. Как бы не вырвался! Что для людей смертоносные войны промеж собой, где гибнут все без разбора – то для леса схватка с пожаром. Огонь никого не пожалеет и будет пожирать всё подряд, пока не насытит своё огромное брюхо. Если войдёт в раж, о помощи молить придётся только родителя – солнце, дабы оно нагнало туч и укротило дождём своё невоспитанное дитя.

Так и топчется годами лесной дух вокруг маленькой неприступной крепости, вечерами за запертой дверью подслушивает, о чём люди друг другу рассказывают, ветерком взволнованно сопит в щели. Птицей на крыше через отдушины одним глазиком тайком заглядывает: что там делают увлечённо? Водит носом: что варят с предвкушением?

Перед очагом сидит девушка и медленно помешивает похлёбку в котелке. По росту она уже взрослая, в ней без труда угадывается некая строгость и хозяйственность. Знаком здешний лесовик с этой стройной девицей, сколько раз уже пересекались на тропках (стыдно признаться, но и в озере совершенно нагой неоднократно видел знойными, летними вечерами; заглядывался, натужно поскрипывая тихонько старыми сучьями в чаще, и возбуждённо шептал себе листвой – чем не русалка?). Мастерица на все руки: и лук со стрелами сделает, и дичь подстрелит, и сытный обед сварит, и одежду из шкуры сошьёт. Всё самое лучшее от своих родителей унаследовала. Прямо загляденье.

Может, в неё вселиться? Пусть будет владычицей и хранительницей лесов: от одних дальних гор до других. Медведи и волки на поклон ходить будут, дань у дверей оставлять, чтобы их самих всех на шкуры не пустила. Надо будет как-то выманить её ночью на прогулку под полной луной и поговорить наедине с глазу на глаз, предложение серьёзное сделать. Авось согласится.

Сидя перед огнём, девушка делает своё нехитрое дело, сосредоточенно думая о чём-то своём. Глаза слегка прищурены, губы поджаты. …А этот прожжённый бандюк (ух! Знай и блюди своё место, иначе вовсе упрячут в темницу-печь и заставят пуще прежнего каторжить!), нагло смотрит ей в лицо, глазки пылкие бесстыже строит, в уши что-то жарко шепчет. Так и норовит заодно запустить жадные ручища в длинные волосы. Соблазняет своим предложением. Ревнивец. Каждый раз вспыхивает, допытываясь, где так долго гуляла – и с кем, не с другим ли? – а толку никакого: она всё-равно уходит, заставляя его тоскливо остывать. И волосы ленточками подвязывает, переплетая между собой. Обоим ухажёрам в досаду: ни одному прядь случайно в пасть со лба для обжигающих поцелуев не падёт, ни другому на ветвистые лапы ветром на охоте не нацепит.

Два извечных соперника: духи огня и леса. И ни тому, ни другому женщина категорично отказать не в силах, к обеим питает слабость. А они – вот ведь паскудники! – каждую пробуют искусить: и несмышлёного ребёнка, и зрелую деву – свободную ли, замужнюю, – и старуху. Ничто им не свято, ничем не брезгают ради своей цели.

Гляньте только на одного: заигрывая со старшей сестрой, он косится на младшую, подмигивает. Знает, шельм, кто подкармливает его веточками в отсутствии старшей, чтобы совсем не издох, и надеется на большее. Другой тоже не лучше: на прогулке цветочками заманивает вглубь чащи, томными трелями певчих птиц завораживает, милыми зайчиками в догонялки поиграть предлагает.

«Не шали, знаю я тебя!» – снисходительно укоряют глаза старшей сестры обольстителя, а сами искрятся игриво, когда смотрят на младшую, свою забаву придумывают. Один брошенный невзначай взгляд, одно мгновенье – и на лице взрослой проступают детские черты непринуждённости и непосредственности. Словно это кошка с котёнком, которая минуту назад ещё дремала, а стоило обернуться – как она уже подкрадывается. Как вам такая плутовка, а? Кому лучше в невесты годится?

Внешне – тихий омут. Занятая своим делом, девушка не обращает внимания на свою сестрёнку, которая скачет из угла в угол, наблюдая за игрой теней на стенах. Младшая, лет десяти от роду, представляет собой почти полную противоположность. Непоседливая, весёлая, все её мысли и эмоции отражаются неприкрыто на лице. Играя, она вслух – но негромко, почти шёпотом – переживает и рассуждает за своих кукол. У неё их две, величиной с ладонь взрослого, и они совсем просты – гладко вытесанные из дерева кругляшки да палочки, туго скрепленные ремешками. Резные бровки-носики-губки, угольки-зрачки, шубки-штаники из шкурок. Последний писк лесной моды (али мыши под полом, вам тоже послышалось?).

Вот девочка подбегает к очагу и смотрит через плечо старшей сестры, как та неспешно снимает котелок с крючка, ставит его в сторону и наливает черпаком горячую похлёбку в первую миску.

– Сейчас будет ужин, – сообщает маленькая мама своим куклам долгожданную новость и усаживает их на кипу высушенных шкур в углу. – А потом вам пора спать, потому что в лесу уже темно и только голодные звери не спят. Но вы не бойтесь, они не придут и не съедят нас, потому что сами боятся.

После этого она осторожно берёт протянутую миску и медленно идёт с ней в угол у двери. Присев на корточки, она ставит её перед собакой, которая вяло лежит на шкуре. Тело животного наполовину туго обмотано невзрачной тканью, закрывающей рану.

– Ешь, поправляйся! – ласково говорит девочка собаке и гладит пятнистую голову.

Чёрно-белая собака – потомок английской пастушьей – принимает подаяние хозяюшки благодарным взглядом и лёгким вилянием хвоста. Подняв голову и с интересом принюхавшись к запаху, она понимает, что еда для неё ещё горяча, и не решается привстать или чуточку подползти. Облизнувшись, она опять опускает голову на лапы и внимательно смотрит на хозяев, наблюдая, кто чем занят. При этом она двигает зрачками и вздёргивает брови, что выглядит в какой-то степени жалостливо. Так и хочется подойти и ещё утешительно погладить, чтобы увидеть безудержную радость на собачьей морде.

Рядом с собакой сидит мужчина, поджав под себя скрещенные ноги, и что-то выстругивает ножом. Он спокоен и задумчив. Если теперь вновь перевести взгляд на девушку у огня, то сразу станет очевидным, от кого унаследовала свой характер и черты лица его старшая дочь. Удовлетворённый результатом своей работы, мужчина откладывает поделку в сторону. Собрав в пригоршню крупные щепы, он встаёт и стряхивает их на кучку припасённых дров рядом с дверью (подальше от дракошки, дабы тот не дотянулся языками из очага и не слопал украденное). Немного размявшись, он подходит к столу и усаживается на скамью. Стол, как и скамейки с обеих сторон, простенько сбиты из гладко обтёсанных брёвен. Для того, чтобы не слишком теснить соседа локтями, места достаточно ровно для четверых. Младшая дочь, выполнив свою часть приготовлений к трапезе, которая заключалась в том, чтобы принести поварихе посуду и разложить всем по ложке, быстро пристраивается рядом с отцом. Старшая, расставив каждому по полной миске и поставив тарелку с выуженным из котелка шматом мяса в центр, рядом с лепёшками, садится напротив сестры. Место рядом с ней пустует, четвёртая миска и ложка на столе остаются чистыми и нетронутыми.

Что бы ни оказалось сегодня главным угощением— кусок оленины, дичь или рыбина – никто не смотрит на это с недовольством. Что лес дал, за то ему и благодарны. Младшая дочь, насытившись быстрее других, относит грязную посуду к очагу и оставляет её там. Второй котелок, поменьше первого и исполняющий роль чайника, уже висит над огнём, и когда вода вскипит, старшая сестра быстро перемоет посуду перед тем, как подать всем по кружке чаю. Утварь такая же безыскусная, как всё остальное в жилище. Только котелки стальные, другая посуда либо глиняная, либо вырезана из дерева – как и ложки с черпаком. Где-то люди пользуются металлическими вилками (возможно, даже серебряными), но здесь такие вещи – роскошь. Проще выстругать колышки из крупной щепы и ими выуживать куски, чтобы руки едой не вымазывать (можно и это – собака будет рада начисто вылизать). Испортятся – не хлопотно новые нарезать. Или вообще – выйти за дверь к ближайшим деревьям и наломать веток с рогатинками, из которых нехитрым способом можно сделать замену вилкам. Дело трёх минут, еда как раз приостыть успеет.

Главное орудие для охотника, что всенепременно нужно иметь и следить за хорошим состоянием – нож. Без него ни шагу за дверь. Правило номер один. Утром проснулся, потянулся, глаза промыл, обувь натянул – следом ножны на голень, и они не снимутся, пока спать не ляжешь. Пояс, на котором закреплён второй нож в кожаном чехле, можно позволить себе снять, когда мешает. На голени – нет. Лучше голову дома забудь, чем его. Собака – и та научена слову «нож». Пошлёшь – принесёт по команде. И знает, что только за рукоятку брать можно, чтобы пасть себе не порезать. Если не высоко воткнут, даже со ствола дерева снимет, сбив вниз. А ещё она умеет за стрелами бегать, если промахнёшься и они далеко улетят. Для собаки – интересная игра, для хозяина – практическая польза на охоте. Древко с оперением сами могут смастерить – деревьев и птиц вокруг полно – а вот железный наконечник жалко терять. Всё, что из металла, дорого. Лесному человеку не по карману беспечно разбрасываться такими вещами направо и налево.

Даже у девочки выработан рефлекс, быстро проверить в дверях, не пуст ли чехольчик на голени – и надела ли она его вообще поутру. У неё нож один, коротенький, как раз для детских рук. Угрожать таким смешно, но он вполне годится для всякой мелкой работёнки и чтобы нанести при защите болезненный порез.

А любит она свой ножичек, как будто это украшение, а не опасная штучка. И ведь обязательно повод найдёт, чтобы использовать его, – веточку срезать, или грибок, смолу с ели снять, на пеньке поковырять. Мясо на тарелке порезать. И проверяет каждый раз – острый, подточить не пора ли? Как будто не терпится ей. Да, непоседа.

Сев опять на своё место за столом, она потерпела с минуту. Взрослые рядом ели не спеша – так, что девочке, наверное, показалось, что ещё чуть-чуть – и она уснёт. Старшая сестра улыбается украдкой в ложку: знает, что та чая ждёт. И заслуженной ложки мёда с орешками – миску ведь дочиста выела. Сладкоежка. Это вот удовольствие она будет растягивать как можно дольше. Ей бы хотелось и побольше, но так и на зиму ничего не останется, чем тогда скрашивать себе долгие тёмные вечера? И в лесу никаких ягодок не сыщешь. Научена уже тому, что запасы иметь важнее.

Отец переглянулся с дочерьми. В глазах у него тоже играла усмешка. Знает, понимает. В принципе, между ними не установлено твёрдого правила, что нужно обязательно ждать, когда все доедят свою порцию, дело элементарно в том, что сегодня очагом заведует старшая дочь, соответственно, за ней и разлив чая. А она не будет прерывать свою трапезу только для того, чтобы обслужить нетерпеливую сестрёнку. Та сама боится налить себе в кружку горячего напитка из трав и ягод, ибо последний раз ошпарилась сильно и кружку сожгла, уронив её в костёр (дракоша очень недовольно шипел, а лесовик на крыше довольно хихикал, зажав лапой рот).

Кое-какие традиции в этом доме есть. Например – если один приносит добычу, то в этот день готовит другой. Старшей дочери очень нравится такое справедливое распределение труда. Спорным этот вопрос ещё не бывал, даже если они вместе шли на охоту. Отец лучше шёл на уступки, нежели ставить своим дочерям жёсткие условия. Когда подают такой пример, поневоле перенимаешь его через время.Нерушимая традиция в этом доме одна: помогать друг другу в любом деле.

Старшая сестра смотрит на младшую и лукаво стреляет бровью, а та ей чуть ли не в миску заглядывает (сколько же ложек тебе ещё выхлебать осталось, обжорка?). В стороне слышно ещё одно чавканье, погромче того, что едоки за столом себе позволяют. Все поворачивают голову в угол и смотрят на собаку, которая наконец принялась за свою еду, дождавшись, пока та остыла. По взглядам заметно, что люди не только рады, но одновременно и внимательно наблюдают, с каким аппетитом и сколько этот «пациент» съест. Если всё – будет очень хорошо.

Загляни случайный гость месяц назад в это жилище, то он заметил бы разительную разницу с тем, что увидел этим вечером. Тогда не было так спокойно, ибо в доме две непоседы. Собака появилась в семье три года назад. Девочка и щенок сразу сошлись характерами, и когда не было других дел, охотно играли и заботились друг о друге. Взрослые относились к собаке более строго и требовательно, воспитывая в ней компаньона для охоты, а вот девочка вела себя по отношению к ней, как будто это была её лучшая подружка. Тоже какая-никакая польза. Скучно расти ребёнку одному без сверстников, а где в лесу других найдёшь? Так и на душе спокойней, ибо собака ревностно следила за своей «лучшей подружкой» и при необходимости бросилась бы без промедления на защиту от любого лесного зверья. Что две недели назад образно и произошло.

Случайного гостя в лице медведя, который проходил мимо и надумал вдруг присоединиться к обеду на пятачке возле землянки, пришлось прогонять громкими криками, рычанием, лаем и горящим тростником. Собака, неопытная в столкновениях с этим зверем, решила прогнать отступающего наглеца подальше. Тот оказался не настолько напуганным, и уже улепётывая на своих четверых, обернулся и одним ударом откинул назойливого преследователя в сторону. Быстро оценив, что ситуация в целом от этого не изменилась, так как человек с огнём всё ещё бежал следом и мог очень скоро догнать его и ещё раз подпалить мордашку, медведь признал своё поражение и решил впредь лучше не приближаться к жилищу человека. Можно ведь, того и гляди, оказаться в виде шкуры у него на полу! Найдя собаку на земле с окровавленным боком – мощный удар когтями нанёс ей рваную рану – человек бросил огонь, затоптав его в землю, и утащил домашнего зверя в свою берлогу.

– Глупая ты, глупая! – говорил он и ласково, и укоризненно собаке, укладывая её на шкуру, а та в ответ только жалобно скулила, пока не обессилела.

Через два дня еле живая собака подала первый признак того, что дело пойдёт на поправку. Выхаживали и заботились все вместе – кто как умел. Хороший уход – главное лекарство. Остальное доделают компрессы с подорожником.

С тех пор в жилище стало спокойней. Младшая дочь играла с куклами и регулярно усаживалась рядом с больной собакой, чтобы рассказать ей что-нибудь, утешить и немного взбодрить. Так и сегодня – получив свой десерт и кружку душистого чая, девочка уселась возле четверолапого друга. Перебрав горсть орешков, она один за другим съела, обмакнув каждый в мёд. С наслаждением слизав большую часть мёда с деревянной ложки, она протянула остаток собаке.

– Хочешь?

Та молчит.

– Мне не жалко.

«Очень мило, – вздохнула больная, слабо дёрнув хвостиком. – Съешь сама, мне не хочется сладкого».

Девочка печально вздохнула. Опустила ложку с остатками мёда в кружку и размешала горячий напиток. Нужно заметить, что даже у непоседы каждый день бывает время, когда она совершенно спокойно – почти отрешённо – сидит и, можно сказать, ничего не делает. Как сейчас за кружкой чая.

Мужчина, насытившись (мерками девочки: чуть быка не съевши), вытер бороду платком и с благодарным видом посмотрел на старшую дочь, которая хозяйничала у очага. Вот она налицо – вся его гордость и любовь. Его помощница и правая рука. Его лучший ученик на охоте. Дочь это знает, польщённая, улыбается и отводит глаза в сторону. Огонь трепетно ласкает лицо девушки теплом и шепчет ей свои слова ласки, возбуждённо втягивая сквозняк из-под двери. И злорадно пыхтит снопами искр вверх (ух, деревяшный! Видишь через щели, что ему можно? Сиди там себе и завидуй до поросячьего визга!).

– Вот так зарождался человеческий век, – произнёс мужчина задумчиво, – в пещерах, когда огонь считали живым и благодарили его за дарованное тепло. Он был на правах члена семьи.

Подумав чуток, он добавил:

– Нет, даже больше.

– А что было дальше? – вдруг спросила младшая дочь.

– Дальше? – переспросил отец.

Интересный вопрос, взрослый такого не задаст. Каждого родителя подстерегает день, в череде других обычных, когда ребёнок задаст неудобный вопрос. А есть ли на самом деле Дед Мороз (Снегурочка, Лесной дух)? А на самом ли деле его нашли в капусте (в лесу на пеньке, аист принёс, у волчицы отобрали)?

А что было дальше?

Можно отмахнуться, придумать новую шутливую отговорку, ещё глупее предыдущей, но ведь ребёнок не для этого задаёт вопрос. Он хочет знать правду. Читает ведь в книжках про разные вещи, которые ещё относительно недавно были нормальными, как жили люди и прочее. Куда всё это делось и почему они живут теперь в лесу, как дикари, боясь встречи с людьми больше, чем со зверьём?

Вот этот день и настал. В Деда Мороза дочурка не верит, Лесного духа видела уже сколько раз (заходил тут один драчливый две недельки назад на огонёк), аистов – тоже, водятся на болотах, да и к озеру иногда прилетают, но детей с собой не носят в клювах, – ну а если кого-то находят в капусте, то встаёт резонный вопрос: зачем его туда спрятали? Неудивительно, если его потом у волчицы отбирать приходится. И то – волчица, не съевшая человеческого детёныша, а принявшая его к себе, должна быть куда добрее людей.

Так оно с глупостями: одна порождает другую. Не успеешь опомниться, как вокруг тебя уже целый рой крутится комарами, кровь портит и зуд на коже вызывает. А правда – она только одна. Когда человек её говорит, у него нигде не будет чесаться.

Да, нужно ей рассказать о прошлом хотя бы в общих чертах. В книжках про такое не пишут, ибо их уже очень давно не печатают, а за те, которые остались, высокую цену заламывают, даже за рваные и истрёпанные. Особенно если это детские книги.

– Ну, пойдём, расскажу за занятием, – сказал отец.

Так было принято в этой семье – рассказывать не просто так, а одновременно за каким-то делом. Встав из-за стола, он принёс шахматную доску и уселся у стены напротив огня. На полу было немного прохладнее: за дверьми ранняя осень, которая пока ничем не отличалась от прошедшего лета, и с огнём, пусть и худеньким, землянка быстро превращалась в баню. Днём прошёл ливень и вымочил землю, поэтому сегодня дракоше было дозволено сидеть под крышей и тихонько хрустеть щепками. Раскрыв доску, мужчина вытряхнул из мешочка фигуры и начал их неспешно расставлять. Дочь нехотя уселась напротив.

– Ферзя отдашь? – попробовала поторговаться она.

– Нет, – отрезал отец. – Медведь нам, наверняка, тоже не собирался что-то отдавать.

Дочь скисла ещё больше.

– И поддаваться ты тоже не захочешь, – вяло пробурчала она.

– Я постараюсь, – пошутил отец, чтобы приободрить её. – Даю слово робота!

– Слово робота, слово робота… – продолжала ворчать девочка, поровнее поправляя фигуры на доске. – Я их не видела, в книжке про них ничего не пишут.

Счастливое дитя – подумал отец.

– Я научу тебя одной хитрости, – сказал он. – Я покажу тебе первые ходы, а ты запомни их.

– Ладно, – согласилась дочь.

Увидев, что старшая сестра закончила свои дела, поставив рядом с игроками свечу для подсветки, младшая воспрянула духом. Та, украдкой подмигнув ворчунье, подсела к собаке с кружкой чая и горсточкой сухофруктов – её любимым десертом. Попивая чай, девушка ласково теребила собачьи уши и не упускала между делом игральной доски из виду, поглядывала на неё с вожделением. Вот кому на самом деле не терпелось поиграть.

– Ты начинаешь так. Потом делаешь этот ход… – Отец показывал, делая ходы как белыми, так и чёрными фигурами.

– Но так ты запросто срубишь мою пешку! – воскликнула девочка.

– Это ещё не всё. Ты можешь отдать ещё одну. А потом ещё одну.

Мужчина сделал за дочь ещё два хода.

Девочка, проводив возмущённым взглядом вторую и третью жертвы, с её точки зрения совершенно напрасные, только и смогла открыть рот. Она посмотрела на старшую сестру в поисках поддержки, но та только сдавленно смеялась, прикрывшись ладонью.

– Вот теперь посмотри внимательно, – продолжал объяснять отец, – всего за пять ходов ты бьёшь двумя слонами и ферзем половину поля, а я не успел ничего толком вывести.

Оценив ситуацию на доске, девочка пришла к выводу, что всё не так плохо – даже наоборот – и успокоилась. Ей не нужно раздумывать, какие фигуры первыми выводить за стены пешек, так как можно сразу задействовать половину своей кукольной армии. Дав дочери время на размышления, отец спокойно попивал чай. Когда она наконец сделала свой первый ход, он похвально потрепал её по голове.

– Так вот, раньше… Раньше был каменный век. Тогда люди жили как звери: в пещерах и в шалашах. Они использовали камень как материал для орудий труда и охоты.

Девочка оценивающе посмотрела на скальную стену, а затем, задрав голову, на крышу. Сойдёт и за пещеру, и за шалаш.

– Как сейчас, получается? – спросила она.

– Почти. Если так смотреть, то следовало бы начинать с деревянного века.

– А разве такой был?

– Ну ведь не всё с камня началось, люди до этого уже умели обрабатывать дерево. Посмотри: мы до сих пор делаем своё оружие и многое другое из дерева.

Мужчина показал на древки луков у стены, стрелы в двух колчанах и прочие вещи: стол, скамьи, утварь, стены. Шахматы. Тоже самодельные, кстати, домашний мастер на все руки каждую зиму вырезал новый набор, который весной выменивался на книги.

– После камня люди научились обрабатывать металл. Настал черёд железного века. Племена, которые стали использовать металл, начали стремительно развиваться. Тогда возникла и торговля, ведь камень везде на земле добыть можно, деревья тоже много где растут, а руда не везде на поверхности валяется, её нужно уметь из-под земли добывать, поэтому металл был дорогим и за него нужно было что-то стоящее предложить. Люди занялись разным ремеслом, кто на что горазд был.

– А почему они до этого этим не занимались?

– Занимались, но только для своих потребностей. Видишь ли, условия везде разные. Руда обычно встречается в горах, но там нет полей для того, чтобы что-то выращивать, и вообще растительности мало, чтобы, например, пасти скот. С этим нет проблем у племён, которые живут в степи. В железном веке всё начало стремительно развиваться: торговля, земледелие, животноводство. Тоже очень важное дело, потому что для того, чтобы города могли разрастаться, нужно перевозить очень много материала, а без тяговой скотины дело худо. Сытно есть и хорошо одеваться тоже все любят, но не везде растёт хлопок или лён. Мы, например, охотники. У нас в лесу ничего не разведёшь и не вырастишь, поэтому мы добываем шкуры, делаем полезные вещи из дерева и собираем всякое разное. Орехи не ты одна любишь, так?

– Ну да, – с некоторой неохотой согласилась дочь (жадинка мелкая, жалко ей было делиться неизвестно с кем лакомыми запасами на зиму).

– Вот именно. Не ахти какая ценность, но это сейчас, летом и осенью. Зимой мало кому захочется месить в лесу снег по колено, когда и день короткий, и волки голодные воют. Весной цена на орехи ещё выше, потому что за зиму почти всё съедят, а в лес за ними уже поздно ходить. Там до тех пор белки уже всё пощёлкают, к тому же грязь на каждом шагу и медведи просыпаются. А как раз тогда хочется жутко каких-то орешков или сушёных фруктов.

Дочь слушала, лениво переставляя фигуры на доске. Кто вообще придумал эту дурацкую игру – хотела бы девочка знать! Детей ею только мучить, чтобы поскорее уснули от скуки. У-уух… (Вот – уже первый зевок напрашивается). Партия продвигалась медленно, но отец стойко не обращал на это внимания. Обещал ведь, даже слово робота давал, а тем без разницы, сколько время проходит, и настроение у них от нетерпения точно не испортится. У девочки оно пока не портилось, потому что она чувствовала себя в выигрыше, невзирая на недостаток пожертвованных пешек. Наоборот – ей даже начинало нравится, потому что пешки были самыми скучными фигурами и ей только мешали. За ними только прятаться было хорошо. А тут во-он сколько свободного места! Гоняй фигуры противника, как захочешь. Надо будет запомнить эту хитрость.

– А откуда у нас чернослив? – Девочка глянула, как старшая сестра забросила в рот последний лакомый кусочек. – У нас тут сливы не растут, только дикая вишня и яблони, и то мало.

– Кочёвка, – ответил отец и махнул рукой в сторону. – Это село далеко на западе. Оттуда их в основном привозят и нам что-то перепадает. Около южных гор раньше тоже сады были, но там теперь никто не живёт и всё давно одичало, в прежние годы кой-кто туда ходил, но больше в одиночку. Через реку трудно перебираться, а без телеги много не унесёшь. Мёд тоже из Кочёвки везут, там пчеловоды есть.

– А муку нам откуда привозят? – полюбопытствовала дочь следующим делом, заметив ларь с мукой у стены, который тоже обычно регулярно пополнялся из принесённого на волокуше мешка.

– Из Мираканда, столицы. Между ней и Кочёвкой много равнин, где можно вспахивать поля и выращивать зерно.

– А что там ещё делают?

– Много чего. Животных разводят. – Отец кивнул на собаку. – Аза оттуда, это на самом деле пастушья собака, но так как она очень умная, мы её учим охотиться. Железо там обрабатывают и делают из него разные вещи.

– Ого, так получается, что у них всё есть!

– Не всё. Там с двух сторон горы, а с третьей степь. Лесов у них нет. Так, деревья то там то сям растут на дрова зимой. Для строительства и заготовок им этого не хватает. Лес мы им доставляем, у нас этого добра полным-полно. И зверей на мех там не водится, поэтому они скупают любые шкуры. Они вообще любят торговаться чем угодно, даже украшениями.

– А роботов они тоже делают?

Отец усмехнулся и почесал бороду. Вот и пришли к самому главному. Простые вещи из истории любому ребёнку можно было объяснить без особых затруднений, но что касалось современной истории, здесь начиналась сплошная путаница.

– Роботов никто больше не делает. Я надеюсь, в любом случае. Чтобы их делать, нужно электричество, а у нас его больше нет.

– Что это такое – э-лек-ри-чество?

– Это такая же сила природы, как вода, ветер и огонь. Молния это, так сказать, дикое неприрученное электричество. Оно везде есть, но его трудно добыть.

– Везде? – недоверчиво переспросила дочь и огляделась. – И тут?

– И тут, – спокойно ответил отец. – В тебе.

– Во мне?!

Девочка ошарашенно посмотрела на себя – так, будто ей сказали, что у неё есть третья рука и нога. Даже привстала и за спину посмотрела.

– Конечно. Ты пьёшь воду, она тебе нужна, ты без неё умрёшь от жажды. Ты дышишь, можешь дунуть и получишь маленький ветерок. Ты тёплая, значит, в тебе есть какой-то огонь, без которого ты умрёшь от холода. И электричество есть. Ты его иногда чувствуешь зимой, когда снимаешь меховые варежки и щёлкаешься об кого-то из нас пальцами. С ним не так просто, его не видно, и оно никак не пахнет. Но оно не менее опасное, чем огонь.

– И как его тогда добывают?

Оправившись от своего лёгкого шока, дочь опять села. В принципе, про электричество она тоже слышала, но никто ей его не показывал – какого оно цвета и вкуса, – и толком не объяснял, как работает. Как будто про Деда Мороза сказки рассказывали.

– По-разному добывают. Из воды, ветра и огня. Роботы его из солнечного света вырабатывают. Они как деревья – без него завянут. Так, наверное, следует назвать следующий век за железным: электрический. Он дал нам такие возможности, о которых люди в древности только мечтать могли. С электричеством можно делать свет, огонь, приводить в движение машины и даже разговаривать друг с другом на огромном расстоянии.

Про начатую игру девочка теперь совершенно забыла, больше в силу привычки вертя в руке снятой с шахматной доски фигурой. Вот сказка, так сказка!

– Сама сравни: чтобы утянуть робота, понадобятся, я бы сказал, не меньше пятидесяти волов, и это по ровной дороге. А ехать он может сам, и намного быстрее, используя только силу электричества. Он вообще всё делает с его помощью: ездит, стреляет, думает и общается без всяких звуков с другими на расстоянии. У него внутри куча всяких устройств, которые люди придумали в прошлом веке.

Отец показал дочери на фигуру в руке, напоминая этим, что сейчас её ход. Дочь спохватилась и, поморщившись в раздумьях – что она вообще замышляла? – неуверенно поставила фигуру на доску. Старшая сестра с лёгкой досадой откинула назад голову, стукнувшись затылком об бревенчатую стену. Балда маленькая! Всю партию одним ходом испортила. Отец как ни в чём не бывало спустил дочери оплошность с рук. Обещал. Роботы – они никогда не обманывают.

– Пап, а ты видел их? – спросила девочка.

– Видел. Я тогда чуть моложе её был.

Он кивнул головой на старшую дочь, которая от скуки начала грызть ногти (тьфу, дурная привычка, она знает!). Вытащив нож из чехла на голени, она аккуратно подрезала ноготь и подчистила остриём под некоторыми другими. Надо было ей хоть чем-то руки занять. Она могла долго оставаться спокойной и выполнять кропотливую работу, но не могла сидеть с пустыми руками. От кого-то им однозначно досталась непоседливость в наследство: отец тоже редко сидел с пустыми руками. Даже если отдыхал, он держал в них какую-то мелочь. Веточку, камушек или травинку, которую можно обдёргать по частям.

– И какие они – страшные?

– Ух… – Отец неоднозначно вздохнул и пожал плечами. – Немножко страшнее медведя. Ну, они и крупнее, конечно. Медведь рядом с ними медвежонком будет выглядеть. Вся разница в том, что их ничем не прогонишь.

– А в чём их слабость?

Отец мило улыбнулся и погладил дочь по голове. Умница. Вот оно – истинное лесное дитя! Знает, что каким бы сильным ни был противник, у него найдутся слабые стороны. Медведь невероятно сильный, но жутко не любит громких резких звуков и боится огня. Огонь, конечно, не всегда можно с собой в лес взять (на всякий случай), но трещотку – запросто. Хорошее средство и от рыси, хотя те и без этого предпочтут людей большой дугой обойти. Волки не умеют лазать по деревьям. Дикие свиньи не умеют поднимать голову и довольно глупые, от них и высоко лезть не надо. Достаточно взобраться на ель в высоту по голову, чтобы сбить с них спесь. Можно даже нагло бросаться в них шишками, им это скоро не понравится и они убегут. И у роботов, несомненно, должна быть хотя бы одна слабость.

– Они не умеют сами себя чинить. А ломаются так же часто, как мы ранимся или болеем. И неповоротливые больно. Сползёт в овраг, сам себя вытащить не сумеет. Перевернётся – так и останется лежать. Они по сути такие же смертные, как мы все. В воде утонут и выйдут из строя, в огне сгорят, с горы упадут – переломают себе все свои железки и разлетятся на части.

Дочь радостно вздохнула. Всё не так страшно. И приятно было получить похвальную ласку. А ещё она успела, пока отец задумчиво смотрел в сторону, тайком подвинуть фигуру, чтобы исправить свою предыдущую оплошность, и он этого не заметил (вот лишнее доказательство, что у всех есть свои слабости!). Старшая сестра это заметила, но отвернула голову, скорчив собаке жалостливую мину. Вдвойне балда маленькая. Ещё хуже теперь всё сделала. Вот что с ней делать, скажи, ушастая и носатая морда? Верно – обнять и расцеловать, больше ни на что не годится!

– Получается так: каменный век, железный… Нет, не так, я деревянный забыла. Деревянный, каменный, железный и элекричный. – Девочка загнула по очереди пальцы, запоминая последовательность (ещё бы научилась запоминать правильное произношение, но это была её слабость). – А какой тогда сейчас?

Отец посмотрел на шахматную доску с кислой миной в задумчивости (поддаться ещё раз или хватит?) и ответил:

– Соломенный. – Он засмеялся. – Да, так я его назову: соломенный век!

Дочери тоже засмеялись: старшая прыснула в кулак, а младшая закатилась смехом. Папа умеет шутить. Даже собака радостно улыбнулась и вильнула хвостом. Люди, они такие – знают толк в веселье.

– Почему?!

– А потому что мы веками – тысячелетиями! – изобретали и кропотливо выстраивали свой мир, чтобы потом в одночасье всё махом сжечь! Как соломенную бабу на празднике урожая. И теперь живём почти как в каменном веке. Вот так! Шах тебе!

Это был двойной удар: белый слон напал на чёрного ферзя и одновременно ушёл с линии, где за ним коварно пряталась ладья, которая теперь и угрожала чёрному королю. Сил больше нет терпеть, как ребёнок пытается тебя наивно обдурить. Думать надо, прежде чем что-то делаешь, дорогуша! Ладно – сделаешь глупость, с кем не бывает? – но тогда уже не пытайся исправить её очередной глупостью. Оставила бы уж свою фигуру там, где была, шалунья несносная.

Девочка изумлённо посмотрела на доску и вопросительно перевела глаза на старшую сестру, когда поняла безнадёжность ситуации. Отец вызывающе усмехнулся. Тут только мастеру было под силу – если не выиграть, то хотя бы, как говорится – мягко упасть. Единственный достойный вариант – пожертвовать ферзя в обмен на ладью.

Старшая дочь пересела к игрокам (обняв и поцеловав в макушку сестрёнку) и, не долго думая, именно это и сделала.

– Пап, расскажи наконец, как так получилось! – потребовала девочка, перестав мгновенно переживать за исход игры. – Что было не так, если все так хорошо жили?

– Видишь ли, есть ещё одно дело, которому люди научились раньше других. Можно сказать: с самого-самого начала.

– И какому?

– Грабежу. Когда ты хочешь то, что нет у тебя, но есть у другого, то есть три способа это получить: ты можешь попытаться добыть это сама, ты можешь обменяться или же отобрать по принципу: кто сильнее, тот и получил. Два первых способа это мирные, а третий полезен только одному и то только до поры до времени. Ты можешь раз кого-то ограбить, но он тебя запомнит и второй раз позовёт кого-то на помощь в защиту, а в третий, если ты одолеешь двоих, придёт за тобой сам с толпой. На том и закончится твой промысел. Тем не менее этим люди занимались издревле. И не только поодиночке, но и целыми народами. Это тогда просто называется другим словом: война. Вся её суть заключается в одном: ограбить других, потому что они не захотели отдавать то, что хотелось, и грабёж показался самым выгодным вариантом. Разница между войной и грабежом заключается только в том, что на войне в конечном счёте побеждает не та сторона, которая сильнее и злее, а которая умнее.

– А если их меньше?

– Всё-равно победит. Умный человек всегда найдёт выход из положения. У умного человека терпения больше. А глупцы – это как раз те, кто идёт на грабёж, потому что не хотят трудиться и у них ничего стоящего за душой нет.

– А почему так?

Ещё один детский вопрос, на который взрослому легче всего ответить какой-то глупостью. И вовсе не в силу собственной недальновидности. Детское стремление видеть мир справедливым и добрым настолько сильно, что взрослому очень трудно переубедить его в обратном, да и не хочется – уж лучше оставить ему эту веру и самому в душе немного об этом помечтать. Вера меняет мир, а не наоборот, это знает каждый умный человек и каждый добропорядочный глупец.

– Так мы, люди, устроены. Нам недостаточно быть сытыми. Мы хотим быть самыми сильными. Встретим волка, победим его – захотим быка победить. Потом медведя, мамонта, кита. Переборем всех, начинаем спорить, кто больше убил, и друг против друга бороться. Как самый сильный против другого самого сильного. Скучно нам, видимо, без этого. Так вот повоюем, друг другу жизни попортим, потом миримся. Ищем, с кем другим вместе бороться. Племён и народов-то много. Одна война кончится, на другом краю земли другая начинается. И так вот всё время. Только в сказках долго и счастливо жили, а на самом деле…

Отец вздохнул и на минуту задумался. Старшая дочь, быстро перехватив инициативу, пыталась ещё более рискованной игрой компенсировать очевидный перевес соперника, устраивая на доске какой-то хаос.

– Любое орудие и изобретение можно использовать во зло. Ножом ты ведь тоже можешь на кого-то напасть и порезать. И на тебя могут напасть, будь ты хоть трижды добрым – может именно за это тебя кто-то жутко невзлюбит. Благосостояние одного народа вызывает зависть другого, а от этой дурной привычки забирать силой желаемое мы так и не смогли избавится. Встретишь иногда человека – снаружи одет и обут нормально, а изнутри пещерный дикарь через глаза на тебя поглядывает. И нам как-то нужно себя защищать, верно? Любой, кто берёт оружие в руки, встаёт перед выбором – заниматься разбоем или защищать других. Тоже труд. Но опять же – ни разбойник, ни защитник умирать не хотят, и каждый будет стремиться получить более устрашающее оружие. Так вот и машины когда-то придумали, когда порох научились использовать. А из них попозже – роботов. Те же машины, только с собственными мозгами, без людей внутри, которые ими управляют. Но вот если мы, как правило, учим детей всякому мирному и полезному ремеслу, то роботов мы учили изначально только тому, как быстрее уничтожить врага. Это вот, – отец показал на шахматную доску, – война в железном веке. Эту игру когда-то тогда и придумали, чтобы проверять соперника сперва на ум, прежде чем с ним на мечах сходиться. Война с роботами – это устроить пожарище на всю планету. Поэтому у нас больше нет электростанций – роботы их первым делом уничтожили, за ними и заводы. Всё, что у нас осталось – это жалкие остатки из прошлого. Чтобы в железном веке захватить город, нужно было десятки, сотни тысяч воинов. Робот разнесёт этот город в пух и прах одной ракетой. Он даже подъезжать не станет, наоборот – отъедет подальше, чтобы самого не задело чудовищным взрывом.

– Ты говорил, что у роботов тоже есть слабости. Почему их тогда не могут до сих пор победить?

Справедливый вопрос. В самую точку попала.

– Потому что всегда находятся глупые люди, которые им помогают. Знаешь, машины совершенно не разбираются: кто из нас добрый, а кто разбойник. Их наши проблемы вообще не интересуют. Для них война – это любимая игра. Не знаю, умеют ли они играть в шахматы, но примерно так они между собой играют: ходят туда-сюда, то одно поле займут, то другое, и всё время пытаются друг у друга фигуры срубить. А ещё лучше – короля с доски скинуть.

– Какого такого короля?

– У каждой армии есть генерал, которого все слушаются. Без этого армия перестанет быть таковой и превратится в глупое стадо. И у роботов есть свой король, который даёт им свои задания. Не верю я, что машина сама по себе до всего додумывается! А что, если другая машина будет иного мнения? Будут на чётное или нечётное число спорить? Как-то же они всегда договариваются промеж собой, значит у них есть кто-то главный, который отдаёт команду. Понятно, что они его будут так же хорошо прикрывать, как мы короля, чтобы мат не получить.

Отец прикрыл короля от очередного нападения.

– Ничья? – предложил он.

– У тебя перевес в фигурах, – сказала старшая дочь уклончиво, раздумывая.

– Сомнительный. Мы так до утра можем гонять друг друга по углам, пока не повезёт.

– Ладно, ничья.

Можно считать обещание выполненным. Оба понимали, что конфигурация фигур на доске явно подыгрывала отцу семейства, и перевес в пешках играл в этом существенную роль. Тем и опасен северный гамбит – он крайне рискован для обеих сторон и ошибки в нём смерти подобны. А проигрывать за другого, кто их совершил (простительно, ребёнок ведь) – неблагодарное занятие. Старшая дочь пошла бы и на это, ибо была настолько упряма характером, насколько неусидчива младшая, но ей тоже не хотелось расстраивать сестрёнку. Ничья для неё – большое достижение. Зачем портить ей радость? Уснёт быстрее и будет спать спокойно. Пора уже потихоньку укладываться.

Темнота медленно накрывала лес. В небе зажигалось всё больше звёзд; серп месяца неуклонно таял, предвещая новолуние. Мужчина стоял под деревом и вдыхал вечерний воздух, ожидая, когда собака сделает свои дела и разомнёт лапы. Она уже настолько поправилась, что могла ходить, но было видно, что испытывает при этом боль. Да и тугая повязка сковывала движенья. Ещё денёк-два покоя этой непоседе потерпеть придётся.

Смотря на тающую луну, неосвещённые контуры которой еле виднелись в тёмно-синем небе, так и хотелось спросить вслух: «А ты помнишь?..» И в памяти одновременно вспыхивало столько воспоминаний, как звёзд на небе. Как возвращались вместе с охоты такими вечерами. Или вообще не шли на неё, а вместо этого целовались под деревьями. А иногда и не только целовались. Как считали ради забавы звёзды – на чьей половине больше? Как смотрели на отражение луны в ряби на озёрной поверхности, а она смотрела сверху на них. Как первый раз вынесли новорожденную, чтобы с нескрываемой радостью показать ночному небесному светилу, тоже родившемуся спустя две ночи заново тонким серпом. Помнишь?

Луна молчит, в чувстве светлой грусти опустив веко. Слабый ветер гладит мужчину по лицу, навевая аромат хвои и дымка, от которых вспыхивает ещё больше воспоминаний. Издалека доносится волчий вой, внося чувство беспокойства и тревоги. Где-то началась большая охота. Знайте звери – этой ночью прольётся кровь! Будьте бдительны.

Собака навострила уши, вслушиваясь в донесения диких предков, и поводила носом по ветру. «Поблизости опасности нет, – говорила она своим поведением, – но нам всё-равно лучше вернуться домой, чтобы дети не беспокоились».

Мужчина был с ней согласен. Перед тем, как развернуться и пойти назад, он ещё раз посмотрел на звёздное небо. Показалось краем глаз или там на самом деле звезда упала и сгорела? И звезда ли тогда?

Люди раньше запускали искусственные спутники в космос. И с самолётами летали очень высоко, которые снизу выглядели ночью так же, как и звёзды. И не только спутники запускали, но и сами на ракетах в космос летали. Даже на луну. Правда, это было очень давно и дальше неё никто так и не отважился полететь. Интересно, там, наверху, остались ещё какие-то спутники или роботы всё уничтожили их друг у друга?

Вернувшись с собакой в землянку, охотник указал ей на прежнее место и потрепал по голове. Старшая дочь сидела у игральной доски и расчесывала волосы. Богатство для любой девушки – густые и длинные, которые если приходится подрезать, то только со слезами (дракоша будет рад жадно сожрать). И такие же упрямые, как их хозяйка.

– Опять северный? – спросил отец с усмешкой, усаживаясь поудобней напротив.

– Нет, я же не робот. Ферзевый!

– О! Ты хочешь по-хорошему разгуляться!

– Да!

– Тогда вперёд.

В этот раз отец не давал своей более талантливой ученице спуску. Две деревянные армии долгое время пытались потеснить друг друга, борясь не за фигуры, а за поля и линии.

– Кстати, из-за чего вообще война началась?

Теперь старшая дочь продолжила расспросы. Младшая улеглась спать в соседней комнатушке, получив от сестры свою долю ласк и положив рядышком куколок. Дракоша в очаге тоже медленно засыпал, то и дело распахивая красные зрачки тлеющих угольков. Подслушивал, о чём люди разговаривали. И мечтательно вспоминал, как приятно было прикасаться теплом к рукам очаровательной хозяйки. Язычок пламени в коптилке на столе трепетал от сквозняка, слабо освещая комнату, что, впрочем, ничуть не стесняло двух азартных игроков, ибо они превосходно видели в темноте.

– Не знаю, – честно ответил отец.

– Как так? Кто-то же должен что-то знать.

– Видишь ли, раньше война никогда не вспыхивала неожиданно. Были, конечно, какие-то междоусобицы между теми, кто особенно ненавидел других и искал для этого повод, но большой войне всегда предшествовали определённые …как бы это сказать… действия. Ты ведь тоже не заедешь кому-то в лицо просто так, ты скажешь ему за что. Не говоря уже про убить. Народ не пойдёт на войну, просто потому что кто-то крикнет: «Айда бить гадов!» Его нужно убедить в необходимости этой крайней меры. А тут как раз всё началось неожиданно.

– А ты что думаешь на этот счёт? Какая-то причина должна была быть. Что люди вообще говорят? Ты же ходишь, встречаешься и разговариваешь с другими.

Последние слова были сказаны без укора, но отец тем не менее почувствовал его. Несправедливо было по отношению к детям растить их отшельниками. С другой стороны боязно было пускать их в сумасшедший мир. Большинство людей в тяжёлые раскольные времена стремились объединиться и как-то вместе выжить. Так делал до определённой поры и отец этих двух красавиц, и именно они стали причиной, почему он предпочёл безумному миру спокойный уголок. Война, к слову, давно уже прошла свою горячую фазу, превратившись из пожарища в редкие местные очаги. Люди достаточно хлебнули горя и поняли, что вражда ни к чему доброму не приводит. В своём большинстве, в любом случае. Молодое поколение выросло уже на пепелище и о бедах родителей и прародителей знали только из рассказов.

– Я думаю, что роботы между собой начали войну.

– Как это? – Дочь удивилась такой версии. – Обычно люди между собой войну ведут ради чего-то. Земли, богатств, возможности лучше жить. А роботам что нужно было?

– Смотри сама: люди пытаются между собой разобраться – кто прав, кто виноват, – прежде чем бросаться в драку. Государства друг другу послов отправляли либо для переговоров, либо с ультиматумами. А роботам это зачем? Они как злые псы: сними их с цепи и натрави на человека, и им без разницы будет, хороший он или плохой. Ты, вот, допустим, будешь идти по базару в городе, подскользнёшься и нечаянно собьёшь кого-то с ног. Ты ведь, поди, извинишься и постараешься как-то выправить ситуацию. А вдруг человек из-за тебя глаз себе выбил и руку переломил? У тебя есть ум и совесть, чтобы найти достойный выход из положения. У роботов ни того, ни другого нет. Они уже в тот момент, когда ты будешь на них падать, сочтут это за атаку и ответят тем, что у них там предписано. Кто вообще решил, что машины не могут совершать ошибок? Ещё как могут! Им просто не стыдно будет за это. Это бездушные железки.

Мужчина вздохнул и задумчиво потёр бороду. Дочь не упустила возможности поставить его в игре в затруднительное положение, воспользовавшись мелкой оплошностью. Научил на свою голову.

– Мы тоже своих родителей спрашивали, что вообще происходит, и они нам ничего не могли толком ответить. Слишком быстро всё случилось, и если кто-то ещё знает первопричину, то только сами машины. Я лично так и думаю – что у какой-то стороны что-то замкнуло, а другая это за нападение сочла. Судя по словам стариков, обстановка в мире тогда была накалённая и хватало одной искорки, чтобы всё рвануло. Роботы не шлют друг другу послов и реагируют на прямую угрозу меньше чем за секунду.

– Разве их нельзя было остановить? Злых псов обычно не пускают за ограду.

– Как? Если они уже бросились в драку?

– Не знаю. Разве их нельзя выключить?

– Робот – автономная машина. Она в состоянии принимать решения на основе анализа ситуации. Команды от человека она примет только в том случае, если она не мешает выполнить задачу. И то не от каждого встречного, а только от такого, кто будет в их понимании иметь значительный вес. А механических выключателей у них нет. Снаружи, в любом случае. Люди просто не успели верно среагировать. Это не как раньше – неделями маршировать с войском, которое обязательно заметят. Ракеты это расстояние за несколько минут пролетят. Половина людей на земле погибла, так и не поняв, что произошло. Ну а оставшиеся ринулись кто куда: одни спасаться, другие воевать. Можно сказать, что войны шло две одновременно: роботы между собой и люди между собой. Мы в конечном счёте будем искать примирения, роботы – нет. Они будут до последнего пытаться загнать короля противника в мат.

Собака встрепенулась. Приподняв голову, она стала внимательно вслушиваться в вечернюю тишину. Отец с дочерью заметили это и застыли в тревожном ожидании. Легонько поводив носом, собака успокоилась и опустила голову, не найдя, видимо, повода для беспокойства. Некоторое время она ещё настороженно дёргала ушами, но потом совсем успокоилась. Очевидно, вблизи дома пробегал какой-то зверёк.

Игра продолжилась. Была бы дочь такой невнимательной, отец, возможно, попытался бы втихую подвинуть одну неудобную фигуру – как это сделала младшая с ним, пока он смотрел в сторону. Хотя бы шутки ради. Но от старшей дочери невозможно было что-то сделать незаметно в поле её зрения, уж это он точно знал. Про таких людей говорят, что у них и на затылке глаза есть. Она по звуку шороха могла определить, что это было и где: птица на крыше поскребла или камушек с горки скатился. Это во-первых. А во-вторых дочь обладала великолепной памятью и могла играть с закрытыми глазами. Устраивали пару раз такую забаву. Всю партию ей не удалось выдержать, тем не менее она очень долго не ошибалась в своих расчётах. Робот бы ей наверняка комплимент сделал. Младшая дочь могла безо всяких опасений убрать шахматную игру, даже если партия была недоигранной. Могла и нечаянно споткнуться, разбросав если не все, то половину фигур. Старшая безошибочно восстановила бы её.

Если бы его сейчас спросили: «А какие у неё слабости?» – он бы крепко задумался. Тоже не всякое недостатком назовёшь. Упрямство, например, не обязательно следствие недостатка ума, и его можно расценивать как определённое достоинство. Человек знает, что хочет – либо что определённо не хочет – и не позволит морочить себе голову, продолжая настаивать на своём. Разве это плохо? Вспыльчивость (бывает порой) – не обязательно недостаток терпения. Если человек избегает того, чтобы спускать своё дурное настроение на других и лучше в озеро или сугроб плюхнется, чтобы остыть, то это уже достоинство.

Слишком она хорошая – вот её недостаток. Ей недостаёт некой порочности. Но не посоветуешь ведь родной дочери (да и неродной) пойти да набраться её где-нибудь в стороне. Придёт время и ей самой это всё предложат в любом образе под разными предлогами. На блюдечке, так сказать, поднесут и с головой окунуть постараются. Ещё и припишут лишнее «за хорошесть». Глупо – но именно это заставит других, находясь рядом с ней, остро чувствовать все свои недостатки. А кому это приятно? Люди только на словах стремятся к лучшему, на деле это увы выражается тем образом, что они пытаются других унизить. Так что упрямство вкупе со вспыльчивостью – очень полезные черты характера, чтобы уметь оставаться твёрдым и не позволять сгибать себя. Твёрдым как меч, который не переломишь об колено.

Смотря на дочь, отец невольно узнавал в ней и черты матери, которой уже давно не было с ними. Перед сном дочь всегда расчесывала волосы и подвязывала их чуть ниже темени в один пучок – как их всегда носила мать. Когда-то она вместе с мужем вот так же сидела поздно вечером за шахматной доской в то время, когда тогда ещё единственная маленькая дочурка мирно посапывала в соседней комнате. «Дурацкая это игра! Я никогда её не пойму!» – вспыхивала жена, бросая от досады фигуры после очередной попытки научиться играть. Она любила другие игры – где не надо долго думать. Шишки с елей сбивать. Лазать по деревьям за стрелами, которые остались торчать, и искать улетевшие по лесу. Разгневаешь её замечанием, что, мол, твоя маленькая дочь лучше тебя уже играет, так выйдет с луком за дверь и пустит стрелу в темноте наугад. Найдёшь и принесёшь на следующий день – подпустит к себе в награду. Не успел выскочить, чтобы глянуть, в какую сторону стрельнула – пеняй на себя. К счастью жена не была наделена способностью отличать одну стрелу от другой, и находчивому мужу ничего не стоило побродить часика два в спокойствии по лесу и, не найдя искомой, измазать в грязи похожую. Так что мир в семье быстро восстанавливался после подобных помутнений. Тоже чем-то себя одних в лесу развлекать надо, почему бы не такими азартными играми? Учитывая, что жена вовсе не была глупой и наивной, то вопрос до конца оставался открытым, кто кого за нос водил.

Со старшей дочерью такой номер точно не пройдёт. Она обладала способностью вскрывать любой обман. Плохая способность, благодаря которой она наживёт себе много недоброжелателей и лютых врагов среди людей.

– Много нас осталось? – продолжила она разговор.

Девушка улыбнулась, почувствовав на себе взгляд, которым отец иногда на неё смотрел. Знала, почему он на неё временами так смотрит, и понимала, почему не хочет выводить их на люди. Запрещать не запрещает и, если бы она решила одна прогуляться до ближайшего селения любопытства ради, то и не осудил бы. Любит и переживает. Они для него – единственно дорогое, что есть на земле, и ничего он не боится так, как потерять их. Очень просто.

– Ходят разные слухи. – Отец пожал плечами. – Кто-то говорит, что некоторые континенты остались нетронутыми, другие говорят, что с них смели всё живое ядерными ракетами. Кто знает, может где-то есть подземные города, в которых роботы содержат тысячи людей?

Дочь хохотнула. Очередная глупость шибко умного папеньки.

– Зачем им это? Я так поняла, что они нас не особо ценят.

– Да, но кто-то же должен обслуживать их и ремонтировать! Мы, получается, тоже ресурс для них. Пока мы приносим им пользу, они с нами на свой лад торгуют. Возможно, даже разводят. Как скот. Да! Они теперь наши пастухи, а мы овцы.

Дочь с лёгким гневом швырнула срубленную фигуру в отца.

– Ме-е! Скажи ещё, что тот народец за рекой они сюда пригнали. На выпас.

Отец горько усмехнулся. Попала прямо в шишку. И смешно, и совсем нет. Ещё одна причина, по которой они больше не заходили далеко на юг, была та, что с некоторых пор там невесть откуда появилось племя, намерения которого мирными трудно было назвать. Пока они держались на левом берегу реки, но одно это обстоятельство не могло служить гарантией того, что в один прекрасный день они не надумают пойти на правый. Они, собственно, сами других гарантий не давали и даже не пытались найти какое-то взаимопонимание. Раньше люди могли без особых затруднений изъясняться друг с другом на одном из языков, который знали. Война стёрла не только города и страны с лица земли, но и загнала остатки народов в изоляцию, где они растили своё потомство исключительно на своих языковых познаниях. Общение с чужеземцами чаще всего скатывалось к жестикуляции и попытке при помощи двух-трёх слов донести самое главное. Прямо как в каменном веке.

– Что-то про роботов они кумекали, – ответил отец. – В любом случае люди с нашей стороны так поняли. А что? Сама посуди: роботы ведут себя точно так же, как и мы. Когда люди вели свои войны, то тоже не брали во внимание, как приходится животным и какой ущерб наносят природе. А уж роботам на это вовсе наплевать, им не надо будет жить и детей растить. Они тоже считают только собственные потери, а не наши. Я тебе правду говорю, что мы для них не больше чем скот. И в этом наше счастье, иначе они бы давно нас всех истребили. Шах!

– Не поможет, я даю тебе ещё шесть ходов до того, как поставлю тебе мат.

– А вдруг просчитаешься? Даже с роботами такое случается.

Дочь сделала ход, победоносно улыбнулась и вызывающе показала пятерню.

– Пять!

– Так просто я не сдамся! Который раз это уже будет?

– Девятнадцатый. Мой юбилейный.

– Ах, да! Надо устроить тебе сюрприз.

Дочь засияла в радостном предвкушении:

– Правда? Ты отдашь мне все фигуры на съедение? Это будет здорово! Ты мне такой подарок делал последний раз… (дочь в задумчивости потёрла лоб) …давно. Очень давно.

Плутовка улыбалась – так обольстительно, как могут только самые обворожительные, – и только глубоко в глазах тенью пряталась печаль, которая тихо всплакнула сквозь смех. Последний раз – оба это помнили – было, когда мать была жива, а единственной дочери было приблизительно столько, сколько сейчас младшей.

Отец не выдержал и тоже рассмеялся.

– Ладно, твоя взяла! В следующий раз я буду на правах проигравшего выбирать дебют. У меня найдётся ещё на тебя управа!

А что с ней было делать? Только обнять и расцеловать, другой управы на неё не было.

Четверть часа спустя землянка почти полностью потонула в темноте; тлеющие угли еле-еле освещали каменную стену. Огонь пыхнул зевком, когда хозяева открыли дверь, чтобы по очереди сходить наружу «на минуту», а после этого быстро впал в дрёму. Старшая дочь не стала укладываться вместе с младшей. Соседняя комната была меньше и хуже проветривалась – выступ скалы образовывал там потолок на добрую половину комнаты, и знойным летом там становилось душно. Прохладный ветер, который пригнал днём проливной дождь, сделал своё дело и улетел восвояси. Просохшая земля быстро впитала в себя влагу, небо было звёздным, поэтому ночную свежесть следовало рассматривать как временную меру. Как только солнце встанет – а оно встанет рано, маленькая засонька будет как раз седьмые сны досматривать, не торопясь, – быстро начнёт припекать. Не топили бы в жилище, всё было бы прекрасно, но так скопившийся жар уже сейчас начинал слегка давить, и совсем не хотелось к кому-то жаться. Зимой – пожалуйста, сколько угодно.

Отец уже давно облюбовал себе угол возле дверей и спал обычно там. Как принято у скаутов: полусидя. Таким людям одно: что в лесу под деревом спать, что дома под крышей. Было бы к чему прислониться спиной. А угол удобен тем, что можно привалиться к другой стене боком. С некоторых пор и старшая дочь взяла себе в привычку спать сидя. В лесу она ещё ни разу не ночевала, но кто знает, не заставит ли когда-нибудь нужда? Иногда она позволяла себе расслабиться и поспать лёжа, а обнимку с сестрёнкой, – даже поваляться лениво утром – но в остальное время упорно приучала себя к суровому и неприхотливому образу жизни. В этом она также шла по стопам своих родителей, которые не баловали себя комфортом кровати. Оленью шкуру постелят на полу – вот вам и кровать. Заячью шапку скатают – вот вам и подушка. Одеяло? Вот вам ещё одна шкура, бурая, плотная. Догадаетесь, чья? Спите на здоровье, как медведь в берлоге. Ноги зимой мёрзнут? Накройте шубкой волчьей.

Старшая дочь придумала умнее: устроила себе лежанку перед дверью во вторую комнатушку. Соорудила из толстых палок спинку с наклоном, застелила шкурами, чтобы сгладить неровности – и готово. В этом углу теплее, чем в других: очаг рядом. И под спину не тянет холодком от стены. Ноги протянешь – дракоша счастлив будет покрывать их тёплыми поцелуями до утра. Поначалу пару раз кусал (никак от перевозбуждения), но потом девушка приноровилась не подсовывать во сне ноги близко к пасти жаркого воздыхателя. И младшей сестре не нужно было вслепую искать свою няню, если она просыпалась ночью и чувствовала себя одинокой. Вот она, сразу за дверью спит. Как верный охранник.

Собственно, в комнатушке младшая сестра спала только в тёплое время года (там темнее и можно подольше поспать, и взрослые, которые вставали раньше, не мешали своей вознёй по хозяйству), зимой она перебиралась к старшей, пристраиваясь к ней сбоку в обнимку. Или же наоборот: ложилась первая (правильней: садилась) калачиком, а сестра попозже к ней придвигалась. Вдвоём теплее. Младшей и подушки тогда не надо: сестра за неё сойдёт. Мягкая и любимая. Станет слишком жарко весенними либо осенними ночами – сползёшь в полусне головой на бедро, повернёшь тело дальше в сторону, и можешь дальше беззаботно спать. И накроют тебя, и по волосам ласково погладят, и поправят поудобней, если встанут раньше. Собаке даже велят вместо себя полежать рядышком, погреть. Замечательно!

В этот вечер старшей дочери не спалось. И душно, и какое-то тревожное чувство в душе мечется, покоя не находит. Как обычно перед новолунием.

– Что делать, если мы вдруг встретимся с роботом? – спросила она в темноту, будучи уверенной, что отец тоже ещё не уснул.

– Ничего, – ответил тот. – Он своими датчиками заметил тебя задолго до того, как ты его увидела. Уподобляйся зверю и пугливо обходи далеко стороной. Если ему ничего от тебя не нужно и ты не представляешь угрозы, то он не будет тратить на тебя даже капельку своего заряда в батареях.

– А что ему может понадобиться от никчемного человека? – сострила дочь.

– Ну, не знаю… Может, у него сбился пеленгатор и он заблудился. Тогда ему нужен будет проводник до пункта назначения. Или он угодил в яму и не может самостоятельно выбраться. Тогда тебе придётся рубить деревья и укладывать их под гусеницы, а потом выковыривать и вымывать грязь из шестерёнок.

Дочь, зажав ладонью рот, беззвучно затряслась от смеха.

– Солнечная батарея могла повредиться, – зевнув, продолжил шутник таким же вяло-небрежным тоном, – об сук, скажем, и он еле ползёт на резервах. Придётся тебе топать в ближайшее селение за старенькими батареями от машин и тащить их к нему. А отговориться не получится, ибо у роботов безошибочный нюх на электричество, как у медведей на тухлятину, они точно знают, в какой стороне оно валяется, и то, что тебе, как женщине, не положено таскать тяжёлое, для них не аргумент…

– Х-х-хват-т-ит…

– Дождь, в конце концов, или снег, а у него ржавчина башню разъедает уже который год. А у тебя шуба, которой это безобразие накрыть можно…Ужель не сжалишься над бедным странником?..

Дочь пискнула и зажала уши руками, отвернувшись к стене. В памяти всплыл образ матери, которая в таких случаях молча подманивала мужа пальцем с укоризненной улыбкой, предвещающей заслуженную трёпку, и медленно притянув его к себе нос к носу, заставляла одним прямым взглядом замолчать. «Дорогой мой, не хочешь ли занять свои губы другими делами?» – ласково говорили её глаза. «А ты чего подглядываешь? – говорили глаза отца смеющейся дочери. – А ну брысь отсюда, не мешай взрослым целоваться!»

Мама, нам всем тебя так не достаёт… Ты ушла слишком рано.