Судьба хрониста. Хроники земли Фимбульветер

© Татьяна Авлошенко, 2024

ISBN 978-5-0062-2870-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Оле Сван, муж моей старшей сестры Хельги и капитан городской стражи, всегда говорит, что бояться чего-либо глупо. Проявлять разумную осторожность, не лезть очертя башку, куда не просили, притом ни с кем не посоветовавшись, – это хорошо. А бояться… Если не сможешь преодолеть страх и идти до конца, начнешь суматошно вилять и уклоняться – попадешь в ловушку еще более страшную, чем предполагал.

То же самое и с недовольством жизнью. Как начнешь сокрушаться и жаловаться, фунсы мигом услышат и исправят ситуацию. Но по своему усмотрению.

И ведь прав оказался мудрый стражник, уже в который раз прав.

Только вернулись мы из столицы, только задумался я, куда себя девать, пока моя служба снова не понадобится Ордену Багряного Дода, только вздохнул, предвидя скучное время, как обо мне вспомнил Хрорик Веръяс, хеск ректор Университета.

И так вспомнил, что не стал вылавливать на улице, как делал всегда раньше, и даже не озадачил никого из студентов заданием передать бывшему хронисту просьбу о встрече, а сам явился прямо в дом.

Гудрун визит столь уважаемого человека привел в полную ажитацию. Невесть почему оказавшегося сегодня с утра дома Рика – тоже.

Домоправительница устремилась на кухню, а мой бывший ученик притворился частью интерьера в углу комнаты.

Впрочем, хеску ректору ни до кого из них не было дела.

– Вот что я тебе скажу, Ларс, – заговорщицким тоном изрек он, удобно расположившись в кресле, – очень хорошая у тебя статья для энциклопедии получилась.

Пару лет назад в Университете затеялись собрать, упорядочить и объединить все полезные сведения о земле Фимбульветер. Хрорик Веръяс решил привлечь к этому труду не только ученую братию, но и всех, до кого мог дотянуться. Мне он поручил написать о хронистах, капитану Свану – о страже. К Хельге сунулся было с вопросами о законодательстве, но сестрица изложила всё таким казенным и запутанным языком, что никто ничего не понял. Потом ей, очевидно, стало стыдно, и приунывший было хеск ректор был утешен сведениями о видах и техниках вышивок.

– Да, для энциклопедии статейка в самый раз, – вкрадчиво продолжал Глава Университета, – но не хочешь ли ты что-нибудь поразвернутее написать? Так сказать, осветить тему более тщательно: наиболее выдающиеся среди хронистов личности, случаи из истории? Занялся бы, пока тебе всё равно делать нечего.

Может, и правда взяться? Действительно же интересное дело и нужное; сколько вранья, небылиц и суеверий с хронистами связано – подумать страшно.

– Я бы с удовольствием, но только где-нибудь через неделю. Когда рука заживет. – Я показал хеску ректору перебинтованное запястье, напоминание о столичной дуэли. – Сейчас писать много не могу.

– Хм… А если тебе поможет юный Хрёдерик?

Названная персона настороженно выглянула из своего угла.

– У него в ратуше дел полно: Рик – ученик хрониста.

– Да, действительно. Но, может быть, воин Кетиль ради такого дела сможет отпускать мальчика пораньше? Поговори с ним, орденец орденца всегда поймет.

А вот это уже безо всякого удовольствия. В сознании людей, да и в моем до недавнего времени, Орден Багряного Дода – что-то вроде городской гильдии, где все друг другу если не родственники, то точно хорошие знакомые. Или же, как в храме любого другого из Девятерых, – сплошь единомышленники; разница лишь в том, что жрецы присматривают за святилищем, проводят религиозные ритуалы, общаются с верующими, а адепты исполняют волю Драконов в миру – например, почитатели Милосердного Леге добровольно ухаживают за немощными и убогими. Но у служителей Истребителя Зла другие порядки. Я несколько раз бывал в храме, посвященном Беспощадному – между прочим, единственном в земле Фимбульветер, – но общался всего с четырьмя членами Ордена, включая командора и кухарку, а прочих видел не намного больше. Не знаю даже, есть ли у Дода жрецы за исключением верховного – Орма; а адепты постоянно в разъездах. Они, помимо основных своих занятий – борьбы с нечистью и искоренением ересей, – латают все встреченные на пути дыры. Когда Орден прибрал меня к себе на службу и некому стало беречь историю Гехта, в ратуше очень скоро появился адепт Ордена Кетиль, необщительный, на весь свет сердитый дядька, постоянно ходящий в алой храмовой мантии и не признающий традиционного обращения «хеск», предпочитая ему орденское «воин». Похоже, он вообще не хотел быть хронистом, но командор Орм из каких-то стратегических соображений отправил вести летописи Гехта именно его. Какой был смысл заменять одного орденца другим, так и осталось непонятно. Вряд ли Кетиль был больше ни на что не годен, а я – так уж необходим Доду. Раньше, ничего не зная об интересах храма, я срывался с места и пропадал долгое время, и ничего, мир не рухнул и город устоял. Опять же странно: наш покровитель – Магт Изначальный, чьим верховным жрецом является король, так что Орден Багряного Дода в дела хронистов влезать не должен.

По правилам город, оставшийся без летописца, отправляет запрос в королевскую канцелярию, а там уже подбирают кандидата; волокита жуткая. Как правило, приличные люди по доброй воле в хронисты не идут – слишком много страхов и суеверий связано с этим занятием. Считается даже, что летописцы не доживают до старости и не умирают своей смертью. Слова «судьба хрониста» многими воспринимаются почти как «проклятие».

Потому найти человека на эту должность почти невозможно. Одна надежда – на то, что в каком-нибудь городе летописец достаточно молод и бодр, а его предполагаемый преемник уже заканчивает обучение и не хочет ждать, пока наставник уступит ему место. Но такое случается редко. Когда Торгрим Тильд ушел из города, мне было пятнадцать и наш бургомистр даже не стал отправлять запрос, справедливо решив, что пока кого-нибудь найдут, я сам достигну совершеннолетия и приму должность на законных основаниях.

Но сидящий выше ошибаться не может. Так что быть несчастному адепту хронистом до тех пор, пока Рик не станет взрослым или хотя бы не выучится.

Вобщем, связываться с мрачным «собратом» мне вовсе не хотелось, но рыжий, выбравшись из своего угла, делал из-за плеча хеска ректора отчаянные знаки.

– Хорошо, я попробую поговорить.

Дать еще какое-либо опрометчивое обещание я не успел: в комнату вплыла Гудрун и торжественно пригласила всех отобедать.

Как только хеск ректор ушел, юный Хрёдерик решил вплотную заняться устройством своей судьбы.

– Ла-арс, – протянул он, повиснув на спинке моего кресла, – Ларс, а давай я в самом деле буду тебе помогать. А то меня этот Кетиль уже ничему не учит. Сначала много чего рассказывал, а теперь сидит целыми днями, пялится, как сова, а я старые бумажки переписываю – вроде как чтобы почерк хороший выработался. Мы даже в город не ходим. Лучше я твои рассказы записывать буду. А ты меня – учить, всё рассказывать. Я же ведь сначала к тебе в ученики пошел.

– Скучно тебе в ратуше?

– Время зря теряю, – жестко заявил приютский сирота. – Разобраться бы уже со всем, а потом ремеслу какому-нибудь учиться. Если вот так сидеть, то хоть руки делом занять, и прибыток будет.

– Рик, а ты знаешь, что люди убеждены, будто судьба хрониста – не дожить до старости? Что эта профессия считается настолько опасной, что девушек из хороших семей даже не выдают за нас замуж, чтобы не множить количество вдов? Что хронист обязан правдиво записывать всё, притом быть событиям свидетелем? Потому летописцы часто погибают…

– Иди ты врать! – не поверил Рик.

– Ко всему прочему, никогда не лгут.

– Это ладно, а что до всего остального, так тетка Гудрун говорит, что это только тебя песец в новолуние укусил, вот теперь и лезешь везде: хочешь башку сломать, не знаешь как.

Хорошие разговоры ведутся в доме моей сестры.

– Тем не менее исторически хронисты…

– Чем докажешь? – Рик лукаво склонил голову к плечу.

Похоже, от предложения хеска ректора я всё же не смогу отказаться.

– Я пришел! – радостно возвестил Рик с порога.

Я взглянул на хронометр: до окончания присутственного времени в ратуше еще часа четыре.

– Сбежал?

– Не-а. Воин Кетиль сам меня отпустил.

– Сказал, что ты можешь быть свободен или что он тебя больше видеть не хочет?

– А что, – рыжий приютский сирота – само воплощение наивности и порядочности, – есть разница?

– Для приличных людей есть.

– А для летописей Гехта? Ну, давай уже про приключения хронистов! А то тетка Гудрун сейчас рыбу купит и придет, обедать будем.

– Какую рыбу?

– Камбалу, – тут же попался Рик.

– А откуда ты, прелестное дитя, знаешь, что Гудрун покупает именно рыбу камбалу и именно сейчас? Сколько времени нужно, чтобы добежать от ратуши до рынка, а оттуда – к нам? Ты вообще сегодня на службе появлялся?

– Появлялся, – насупился Рик. – Но тетка Гудрун за камбалой пошла. Она хорошо выбирает, но где покупать дешевле всего, не знает. И торгуется не так.

– Может, тебя в корзину посадить и к Харальду в замок Мёнлус отправить? Он тоже рыжий и купчина милостью Ханделла. Примет тебя в клан, а как вырастешь, словечко перед королем замолвит, Вермъер государю Хрольву дальний родственник. И кончишь ты свою жизнь хессиром казначеем.

– Не, – помотал головой Рик, – я с вами хочу.

– Ладно, с нами так с нами. Только сделай милость, в ратуше всё же появляйся.

– Ага.

Судя по ехидной ухмылке ученика хрониста, он был прекрасно осведомлен, как часто меня самого можно было застать по месту службы.

Надо было срочно уходить от опасной темы.

– Бери тетрадь и перо, садись.

– Тетрадь? – Рик был явно разочарован.

– А записывать как будешь?

– Ты сам говорил, что хронист должен тренировать память!

– Почему бы тогда мне лично не рассказать Хрорику Веръясу всё, что он хочет знать?

Аргумент подействовал. Рик пусть и нехотя, но сел за стол и выложил письменные принадлежности.

– Итак, первым хронистом принято считать канцлера Снорри Эдла, Снорри Угодного Драконам. Сподвижника Хлодвига Великого. Человека, которому, по легенде, мудрый Виден передал знания, сохраненные в «Завещании Драконов». Тогда летописцы еще не сидели каждый в своем городе, а странствовали по всей земле Фимбульветер…

Было давно

Государев человек должен внушать уважение, а значит быть собой велик и грозен, голос иметь зычный, одеваться ярко и богато. Снорри же Эдл… Сбросит такого лошадь в снега – умаешься искать. Плюгавый, блеклый, бороденка жидкая, вырядился в какую-то чуть ли не рванину. Хотя последнее, пожалуй, разумно: после прихода ледника народ как с ума посходил; разбойнички пошаливали на дорогах и раньше, но убивать ради пары хороших сапог или мешка с харчами…

У Эдла из всего имущества можно польститься лишь на сумку. Плоская, но вместительная, отличной прежней выделки, с замочком, она могла хранить много чего приятного. Золотишко и камешки, например, в нее напихать очень даже удобно. Но Снорри таскает с собой исключительно кусочки коры, которые с большим трудом отдирает от тех странных безлистых, похожих на нищих в лохмотьях, то ли кустов, то ли деревьев, которые в последнее время заполонили всю землю Фимбульветер. А еще – подобранные на дороге перья. Вчера встретили пробирающихся к Бьёрнкрогу беженцев, так малахольный Эдл купил у них чудом уцелевшего петуха и вместо того, чтобы свернуть птице шею и сварить тушку, выдернул бедняге хвост, а затем вернул обомлевшего кура хозяевам.

Скъёльд Мрачный переложил поводья из руки в руку и снова искоса взглянул на нахохлившегося в седле Снорри. Нет, неладно что-то в земле Фимбульветер, если сейчас, когда у государя Хлодвига каждый дельный человек на счету, канцлер королевства прется неизвестно куда и зачем, а один из лучших воинов послан его сопровождать. Еще б ничего, если б ехали прямо на северо-западное побережье, куда Эдлу загорелось добраться, так нет же, теряют время, мечутся заячьим зигзагом между опустевшими городами и деревнями, из которых давно даже мыши и тараканы ушли. Только хлопают на холодном ветру двери вымороженных, в прах разоренных мародерами домов да дыбятся под снегом похожие на гробы грядки на огородах. Грядки, огороды… Ненужные слова из прошлой жизни. Сейчас таких много: борона, сад, сенокос. Сам Скъёльд был родом из деревни и, когда перебрался в город, делал вид, что не понимает их значения.

Ледник сожрал землю Фимбульветер всего за один год. А до того недолгое время примеривался, облизывался из-за океанского прибоя. Весна приходила всё позже, лето не радовало теплом, цены на базаре росли, и крестьяне, привозившие на продажу разную снедь, сетовали на неурожай.

Хлодвиг, великий король, знал всё. Еще задолго до прихода беды готовился он защищать свой народ. Если б сельское и городское дурачье сразу послушалось государя и делало так, как он велел… Не пришлось бы сейчас людям тащиться по заснеженным дорогам, пытаясь уберечь от мародеров жалкий скарб, и ночевать в брошенных выстуженных домах.

Снорри Эдл, запалив в плошке крохотный осколок горючего кристалла – прежде эти способные долго пылать цветными огнями камни использовали для украшения праздников, – скрючился над столом и что-то записывал. Он велел Скъёльду лечь спать, пообещав, что покараулит сам, только страж из него… Явись сейчас к дому лихие люди или привлеченная живым теплом нечисть, этот умник и не заметит.

Словно в подтверждение дум воина, с улицы раздались скрип снега и легкий удар по стеклу – кто-то, приникнув к окошку, беззастенчиво разглядывал находящихся в доме. Снорри так и не оторвался от своих записей, зато Скъёльд скользнул к двери и затаился.

Снова шаги – незваный гость, кто бы он ни был, заторопился к крыльцу. Скрип несмазанных петель, топоток в сенях. Заголосила дверь, на этот раз внутренняя, и воин барсом прыгнул на замершего в дверях пришельца. Схватил, намереваясь повалить… и замер: могучие руки бойца сжимали худые мальчишеские плечи. Хорошо одетый сопляк годов двенадцати от роду смотрел на посланца Хлодвига и явно собирался заорать. Тьфу!

– Ты кто такой? – спросил Скъёльд, для острастки встряхивая мальца, как хозяйка – выстиранную простыню.

– Бранд Олъм. – Мальчишка попытался пнуть Мрачного. – Пусти, хам! Я вурд!

– Да что ты говоришь! И что же благородный делает так далеко от своих родичей и слуг?

– Я… я…

– Ты, ты, – подтвердил воин. – Шпионишь для мародеров?

– Вот еще! Наш клан направляется в Бьёрнкрог к королю Хлодвигу!

– Клан, говоришь? Что-то я никого кроме тебя здесь не вижу.

– Оставь его, – вдруг вмешался Снорри, до того сидевший тихо, как заяц под кустом. – Ты ехал к королю в Бьёрнкрог вместе со своей семьей? – обратился он к мальчишке добрым голосом. – Как же получилось, что отстал от своих?

– Я задремал и выпал из саней.

– Которые шли в караване последними? Но ведь люди, которые не держат вожжей, обычно укутываются в шубы и прячутся под меховую полость; оттуда выбраться-то довольно сложно, не то что выпасть.

Бранд, насупившись, молчал.

– Ты просто потихоньку спрыгнул, полежал, затаившись, в снегу, пока караван не отъехал подальше, а потом двинулся в противоположную сторону. Почему ты не захотел ехать с семьей? И что думал делать дальше?

– Вернуться в Ольм! Там мой дом! И остались верные отцу люди! А Торфинн пусть катится в этот… Бьёрнкрог! Там и командует!

– Торфинн – это?..

– Мама вышла за него замуж полгода назад, как только закончился траур по отцу! И он сразу вообразил, что всё принадлежит ему!

Снорри и Скъёльд переглянулись. Всё ясно: пасынок, которому ненависть к отчиму солнце застит. Семья, следуя указу короля, подалась в строящийся город Бьёрнкрог, новую столицу, а мальчишка додумался сбежать, по дороге незаметно спрыгнул с саней. Но дальше-то что?

– И как же ты собирался добраться до дому? – по-прежнему мягко спросил Эдл.

– У меня лыжи есть. Я на них хорошо бегаю!

– Вместе с лыжами и… выпал?

– Нет, – сердито буркнул Бранд. – Я заранее вызнал, каким путем поедем; сбегал, одни лыжи в приметном сугробе спрятал, на других вернулся.

– Решил остаться дома и жить там с верными слугами? А ты не думал, что твои родичи развернут полозья, как только заметят, что тебя нет?

– Вернутся они, как же! – Мальчишка сгорбился, будто получил удар плетью. – Торфинн только рад будет, если я сгину: тогда Ольм точно ему отойдет.

– Возвращался назад по санному следу, но не рассчитал времени? Ты не мог сбиться с пути. Просто не успел добраться до дому.

– Я что, дурак – один в темноте бегать? Так навернуться можно, лыжу сломать – всё, хана! На деревню наткнулся, думал в каком-нибудь пустом доме переночевать, смотрю – свет. Нечисть доброго огня не разводит. Вас всего двое – значит, не разбойники. С людьми лучше, а то страшно. Мне показалось, за мной кто-то бежал.

Скъёльд витиевато выругался и, схватив меч, ринулся к дверям. Мародеры или нечисть, но мальчишка явно кого-то за собой привел.

Бревенчатый дом только кажется надежной защитой, выкурить из него засевших внутри людей – не такой уж тяжкий труд. Вступить в бой, находясь снаружи, гораздо удобнее, а Снорри, услышав шум, что-нибудь да сообразит.

Скъёльд, пригнувшись, выскочил за дверь, сразу нырнул в наметенный у крыльца высокий сугроб и затаился, чутко прислушиваясь. Если за Брандом шли люди, они должны как-то проявить себя. Если нечисть – сразу набросится.

Тишина. И это хуже всего. Чтобы понять, где находится враг и что он замышляет, его нужно слышать. У Скъёльда Мрачного был богатый опыт как честных сражений, так и сидения в засадах и выслеживания противника. Ледник обезопасил землю Фимбульветер от морских набегов, но во время общей беды местные лиходеи почувствовали свою безнаказанность, приободрились и полезли изо всех щелей. Да и нечисть жировала. Тот, кто первым замечает противника или знает о нем больше, имеет преимущество.

Но ведь могло и показаться. Никто сейчас не подбирается к дому, на снегу только следы лыж Бранда да отпечатки подков двух лошадей.

Воин скомкал в ладони горсть снега и, громко ухнув, бросил снежок вверх и в сторону. Если кто-то прячется поблизости – от неожиданности хоть как-то да выдаст себя.

Скъёльд не ошибся. Но он никак не ожидал услышать звонкий девичий смех.

Две девушки стояли, обнявшись, в нескольких шагах от воина. Красивые, как сказка. Белые распущенные волосы струятся, достигая земли, а больше стройных тел ничто не прикрывает. Это кому ж придет в голову нагишом по морозу бегать? Только нечисти. Тем более вон лунный свет сквозь красавиц проникает, а теней они не отбрасывают.

– Еще один, – сказала метелица. – Это хорошо. Мальчишки было бы мало. Бери воина, он твой.

– Он сильный, – ответила вторая, – нам обеим хватит. Потом позовем тех, кто в доме.

Только что нечисть стояла в нескольких шагах от Скъёльда, а вот уже подступает вплотную с двух сторон, тянет точеные руки – обнять, улыбается маняще. А уж хороши метелицы, желанны! Раз увидишь – всех живых девушек забудешь. Но в красоте этой верная смерть.

– Иди к нам, воин! Ты ведь хочешь познать нежность наших тел, сладость поцелуев. Тому, кого метелицы одарят своей любовью, больше нечего желать.

Зарычав по-звериному, Скъёльд Мрачный двумя руками вскинул враз потяжелевший меч.

Острая сталь обрушилась на хрупкое девичье плечо, прошла насквозь. Нечисть, захохотав, рассыпалась тысячью сверкающих снежинок. Две вьюги закружились вокруг Скъёльда, слепя глаза, наскакивая, кусая. Воин яростно размахивал мечом, но разве можно поразить сталью ветер?

Лютый холод сковал суставы. То ли не стало в мире ничего кроме летящего снега, то ли застилает глаза белая предсмертная пелена.

– Скъёльд!

Упавший воин с трудом поднял голову, увидел сквозь вьюгу, как мечется, приближаясь, желтое пятно света. Еще миг, и рядом оказался Снорри.

– Прочь, окаянные! – закричал он, замахиваясь на метелиц горящим факелом.

В ответ – звонкий смех.

– Вставай! – Канцлер королевства схватил воина свободной рукой под локоть, потянул. – Поднимайся, замерзнешь!

Опираясь на меч, рыча сквозь стиснутые зубы, Скъёльд разогнул окоченевшие колени.

– Теперь их двое для нас, – вкрадчиво шепнула невидимая метелица.

– Они думают, что не хотят нашей любви.

– Они думают, что смогут уйти.

– Они не знают, в какой стороне дом.

Это было правдой. Сражаясь с нечистью, Скъёльд и Снорри потеряли направление, а за летящим снегом ничего нельзя было разглядеть. До крыльца было не больше трех версе, но кто может поручиться, что путники не ошибутся, не двинутся прочь от дома?

– Эй, люди! Вы где?

Новый голос был испуганным, мальчишеским – Бранд!

– Стой на месте! – гаркнул Скъёльд. – Зови нас, мы идем к тебе!

Сцепившись локтями, чтобы не потеряться, мелкими шажками двинулись канцлер и воин на звук человеческого голоса.

Метелицы неистовствовали, вцеплялись в жертв, силились оттащить назад, но мужчины шли и шли, а когда Скъёльд наконец споткнулся о крыльцо, он с большим удовольствием обернулся назад и показал нечисти кукиш.

А после, разгоняя сковавшую члены стынь, рубил наотмашь топором пол в чужом доме, и Бранд совал обломки досок в горящую печь, а Снорри Эдл снова сидел за столом, скрипел петушиным пером и бормотал себе под нос:

– Метелицы не боятся ни огня, ни стали, но в жилище человеческое войти не могут.