Кузина

Глава третья. Янтарь, раух-топаз, янтарь

Если за что и надо было посадить Муху, так за то, что к своим нынешним обязанностям она подходит не в меру добросовестно.

Ну, в самом деле, – выбилась в люди, так наслаждайся, зачем через меру усердствовать? Нет же, надо старание проявить.

Не успел Лишай в барак зайти, на свою половину протопать, – а барак общий, посредине печка, девочки налево, мальчики направо, – как Муха давай вокруг него хлопотать, при всех своих снастях. Он душой отмяк, сапоги скинул – и мама моя, убить эту Муху!

Не могла полчаса подождать, пока все есть закончат да по нарам разбредутся.

Моё место у стены, а она проконопачена плохо, поддувает. Какой-никакой, а всё-таки воздух.

И без Лишая у нас в бараке не цветами благоухает, мылись-то мы последний раз осенью, когда вода в реке ещё льдом не покрылась.

С улицы – сильно в нос даёт. Но потом принюхаешься, притерпишься. Опьянеешь от еды и забудешься на нарах, тогда уже ничто не может потревожить, даже запах сушащихся на печке портянок.

А сейчас даже в глазах защипало. Подступила тошнота комом к горлу. Чувствуя, что меня сейчас вырвёт, я выбралась из-за стола и заторопилась к выходу.

Никто не останавливал – каждый волен мерзнуть снаружи, сколько душа пожелает.

Только когда бухнула позади меня, отрезая теплый смрад, вторая входная дверь и лицо защипало от ветра, стало немного легче. Я отошла от барака, прислонилась к сосне с подветренного бока.

С другой стороны, Муху тоже можно понять. Не будет девушка старательной – её теплое место охотно займут. Желающих – масса. Это легче, чем тачку катать.

А вот Клин постоянную пассию не заводит, ему разнообразие нравится, молодой ещё. Его избранница на ночь получает другую хлебную должность – дежурной по бараку. Воды наносить, помои выплеснуть, прибрать, заштопать надзирателям чего-нибудь, Мухе в стряпне помочь.

Когда наши с ним взаимоотношения ещё не определились окончательно, он попытался назначить меня дежурной.

В ответ я искренне удивилась, как такой уважаемый человек не знает, что в наше время немодно, да и просто неприлично мужчинам и женщинам встречаться под одним одеялом. Даже самый последний невежа и тот в курсе, что теперь мужчины любят исключительно мужчин, всё остальное – дурной тон.

Разъяренный Клин запустил в меня тяжёлым табуретом. Промахнулся в гневе. Ох, нечисто тут всё-таки дело, потому что по всем законам, которые я узнала позже, после такой отповеди лежать мне с переломанной шеей в сугробе за бараком, лета ждать, когда земля оттает и мёртвых начнут хоронить. Или не ждать лета, валяться на дне глухаря – пустой ямы, чтобы не портить окружающий пейзаж. В глухарь скидывают тех, кто недостоин быть закопанным честь по чести.

А Клин лишь плюнул в мою сторону.

Сосна поскрипывала от порывов льдистого ветра…

Понемногу он стих, небо очистилось, стали проступать звезды.

Орион почти не виден, жалко. Зато Большая Медведица как на ладони, висит низко над горами её Ковш, светятся Алькаид, Алькор и Мицар, Алиот, Мегрец, Дубхе, Мерак, Фад. Когда-то для меня это были в первую очередь дома… Дворцы и замки.

Если небо звездное, значит, ночь будет холодная.

Я уже замерзла, но возвращаться в барак очень не хотелось. Решила пройтись до реки, посмотреть, как гном устроился.

Хрустел снег на плохо ещё утоптанной после недавнего снегопада тропинке. Чтобы руки не мерзли, я сжала их в кулаки, втянула в рукава. Подняла плечи, чтобы голая шея утонула в засаленном вороте арестантской рванины, съёжилась, сжалась. Так теплее.

Мои шаги были единственными звуками в мире, всё остальное дремало, укрытое чистым холодным снегом. А звёзды были так низко, – подними руку, и достанешь…

И тут я услышала голос. Кто-то тихо, словно из далёкого далека, звал меня по имени.

Оглянулась кругом – пусто. Ночная темнота спряталась за деревьями.

А голос настойчиво звал. Он был здесь – и словно его не было.

Ничего не понимая, ещё раз оглянулась. На земле никого, совсем никого…

Запрокинула голову к небу – и по одному этому жесту поняла, что зовёт кто-то свой, кожей узнанный. Здесь нельзя обнажать перед чужим горло – уязвимое место. Перегрызут.

– Кто ты? – шёпотом спросила я у неба.

– Твой кузен из дома Бетельгейзе. Узнаёшь? – прозвучало из ниоткуда.

– Н-нет… – покачала я головой.

Голос слышался тихо, я слова-то еле-еле улавливала, где уж узнать…

– Ты была маленькой, когда я ушёл к Драконам, – сказал он.

– Как ты нашёл меня? – выдохнула я.

– Случайно уловил родственный след, уводящий сюда. Твой магический штрих остался на границе этого мира. Извини, сегодня больше говорить не могу, свяжусь с тобой завтра. Я рад, что ты нашлась, кузина.

– Забери меня отсюда, – попросила я безнадёжно небо, вышёптывая слова дрожащими губами. – Я здесь умру…

Появились в уголках глаз незваные слёзы.

Вот ещё! Глупо реветь на морозе. Потом в том месте, где замёрзла слеза, болеть будет, словно кто-то раскалённым гвоздем ткнул.

Но забилась в сердце короткими толчками неудержимая радость, столь редкая в этом безрадостном мире.

Завтра я услышу голос Орионида, кузена. Нет, Кузена – такое у него пока будет имя. Старое имя он отдал, уйдя к Драконам, а новое я не знаю, но это неважно, как его сейчас зовут, главное, что он есть, что он смог пробиться сюда, в мир без магии.

Завтра я услышу… Надеяться на что-то – здесь смертельно. «Не верь, не бойся, не проси» – вот залог выживания.

И ещё «не жди». Но я же не жду! Просто завтра всё равно придёт. А ждать я не буду, нет, ни за что. Нельзя. Нельзя. Совсем нельзя.

* * *

Вернулась я в барак в глубокой задумчивости. Про то, что хотела на выдрино жильё посмотреть – забыла напрочь.

Съёжилась на своем месте и, дыша свежим воздухом, тонким обжигающим ледяным ручейком текущим из щели между брёвнами, принялась думать.

Много о чём надо было поразмыслить.

Найти меня всего лишь по магическому эху, оставшемуся от моего следа, мог только кто-то из Бесстрастных.

Тавлея живёт лишь потому, что среди нас, способных использовать магию внешнюю, изредка, с каждым поколением всё реже и реже, появляются мужчины, которым не нужны обереги, они сами – и есть магия. Она у них внутренняя. Это истинные маги, только их магия абсолютна.

Именно они держат наши границы.

Внутренняя магия – громадная сила, которой надо уметь управлять. Обычно она обнаруживается у подростков в переходном возрасте, и будущую опору наших миров забирает для обучения орден воинов-магов, чьи укрепления расположены в центре Тавлеи, в созвездии Дракона.

В обмен на дар внутренней магии они теряют всё остальное – беззаботную жизнь, семью, обычные чувства и радости. Их зовут Бесстрастными, Бесстрашными, Безупречными. Или драконами по названию созвездия. А обычно – Драконидами.

В лицо им оказывают боязливые почести, а за спиной посмеиваются. Слишком привычны войны на границах, а границы слишком далеки от Тавлеи. Орионидов много среди Бесстрастных.

Взрослые маги сосредоточены и замкнуты.

Им не нужны ни власть, ни золото, ни женщины. Последнее вызывает особенно нездоровый интерес и всякие сальные предположения, обычно порожденные фантазией высказывающего.

Но за всем этим сквозит обыкновенная зависть: дело в том, что обладание внутренней магией, умение ей управлять, даёт такое наслаждение, рядом с которым меркнут все земные радости. Магия внешняя не даёт почувствовать и сотой доли тех ощущений. Но тем строже, сосредоточенней на самой магии должен быть человек, обладающей ею, чтобы полностью контролировать силы, что таятся в нём.

А Кузена из дома Бетельгейзе я всё-таки вспомнила. Из-за яблок.

Мне было не то пять, не то шесть, когда у него обнаружился дар истинной магии. Или проклятье – как на это посмотреть.

Каждый раз, когда находится новый истинный маг, это грандиозное событие.

Все дома Ориона собрались на церемонию перехода будущего воина-мага в орден Дракона. В замке Бетельгейзе было не протолкнуться от гостей.

По дворикам, переходам, галереям и прочим уголкам громадного многоуровневого замка весело носились юные Ориониды, потому что одно из краеугольных правил созвездия гласит: «Родственники должны знать друг друга».

Правило это появилось ещё во времена Третьей Войны Созвездий, когда Орион столкнулся со Скорпионом и кровь лилась по всему городу.

Ориониды резали Скорпионидов, Скорпиониды – Орионидов, включились другие созвездия, пытавшиеся под шумок освободить Тавлею и от тех, и от этих.

Опасно было всё, что могло определить человека, его ранг и созвездие. И только зная своих в лицо, можно было выжить в обезумевшем городе, с одного взгляда узнать созвёздника в толпе, получить помощь и укрытие.

Поэтому кузены и кузины, дальние, ближние и окольные, во время любого празднества встречались, играли вместе, вынося из детства ощущение родства.

Сам переход должен был состояться в сумерках, а с раннего утра все развлекались, как могли. На меня в тот день надели «настоящее», взрослое платье и выпустили в свет.

Я благополучно вытирала синим бархатным подолом все попадающиеся на пути подоконники и перила, пока не обнаружила в одном из двориков двух кавалеров, вполне достойных составить мне компанию.

Кузены моего возраста тоже обрадовались мне, потому что им для новой игры как раз требовался кто-нибудь в длинной юбке.

Из ниши в стене выставили вазу с громадными розами, меня посадили на постамент и вручили яблоко: я стала прекрасной дамой.

Дворик превратился во всамаделишное ристалищное поле.

Кузены вооружились деревянными мечами – и закипел рыцарский турнир за благосклонный взгляд прекрасной дамы.

Бились не на жизнь, а на смерть. Я болтала ногами, сидя под полукруглой аркой, и во все глаза смотрела, как сталкиваются мечи и чуть щепки не летят.

Увлечённая поединком, я и не заметила, как съела яблоко, которое должна была вручить победителю. Что победитель обрадуется огрызку – было сомнительно.

Поэтому я подобрала юбки и тихонько покинула нишу. Имеет право прекрасная дама отлучится по своим прекрасным надобностям?

Побежала на кухню воровать новое яблоко.

Громадный кухонный полуподвал оглушал звуками и запахами. Народу сновало – не протолкнуться.

Я была слишком маленькой, чтобы иметь доступ к настоящей магии, поэтому пришлось пробираться к кладовой где ползком под столами, где перебежками от бочки к бочке. Сердце сжималось от сладкого ужаса и восторга.

Наверное, я была не единственным юным набежчиком на кухонные кладовые, потому что окружающие старательно делали вид, что не замечают меня. Над головой глухо стучали ножи и мягко шлёпались о припудренную мукой поверхность столешницы куски теста. Здесь было ещё интересней, чем в нише, но чувство долга победило.

В кладовой, увидев недалеко от входа корзину отборных яблок, я решила: раз яблок так много, зачем брать одно, когда можно и наградить победителя, и вручить в качестве утешения побеждённому, и себе взять, раз я не просто прекрасная, но ещё и сообразительная?

Но краснобокие тугие яблоки были куда больше моего кулака, ладонью ухватывалось только одно. Второй – другое. Для третьего рук не оставалось. В зубах не донесу, тяжелое. Незадача. Подумав, я уложила три громадных яблока в свой многострадальный подол и, радостная, со всех ног поспешила обратно.

В одном из переходов я столкнулась с Кузеном и главой дома Саиф, которые шли и беседовали почти на равных.

Красивый темноволосый подросток с удивительно правильными чертами лица, тонкий и подтянутый, сосредоточенно слушал громадного мужчину, похожего на льва с гривой седых волос. Они были не похожи, но схожи – почему и отличают в Тавлее Орионидов от Тауридов или Геминидов. Посадка головы, разворот плеч, то неуловимое, что роднит всех нас.

Скорее всего, понимаю я сейчас, хитрый и мудрый Сердар Саиф втолковывал уходящему к Драконам Ориониду, в чём состоит его долг перед созвездием.

Незнакомый ужасно взрослый Кузен мне понравился, помню, я подумала, что если бы он бился на сегодняшнем турнире за мой благосклонный взгляд, я, пожалуй, вручила бы ему два яблока. Пусть бы ел на здоровье.

Занятые разговором мужчины перекрыли мне единственный выход, а разворачиваться и спасаться бегством было поздно: седой, в которого я чуть не врезалась, пригвоздил меня холодным взглядом к плитам пола.

Удерживая ворованные яблоки в подоле потерявшего последние остатки праздничности платья, я исподлобья смотрела на нежданное препятствие на своём пути и понимала, что ситуация осложняется: рыцари не любят, когда прекрасные дамы несут награды не им, а другим рыцарям.

Сердар Саиф, оценив обстановку, отпустил Кузена и принялся за меня.

– Объясните мне, пожалуйста, маленькая госпожа Аль-Нилам, куда это вы торопитесь?

Несколько мгновений я молчала, но поскольку деваться было некуда, собрала волю в кулак и принялась объяснять, что это награды героям и мне надо спешить.

Длинный, немного расплющенный на конце нос Сердара Саифа нацелился на мой подол, небольшие, твердые, как осколки гранита, глаза пересчитали яблоки.

Затянутая в чёрную перчатку с расшитым жемчугом раструбом громадная рука бесцеремонно изъяла два яблока. Я разглядела даже рельефные швы на перчатке, спикировавшей сверху на мой подол.

– Нельзя давать награды побеждённым, маленькая госпожа Аль-Нилам, – сказал седой лев. – Яблоки достаются только победителям. И воровать некрасиво. Я верну эти два на место.

Вцепившись в оставшееся яблоко одной рукой, другой я расправила подол, торопливо присела и понеслась дальше, радуясь, что так дёшево отделалась.

Но, пробегая по одному из многочисленных арочных переходов, я увидела внизу прохаживающегося около фонтана Сердара Саифа, который с удовольствием ел одно из добытых мною с таким трудом яблок. Второе у него выпросила красивая девушка в алом платье, украшенном изумрудами.

И я, глядя на этот пир сверху, заключила, что одни бьются ради яблок, другие добывают их честным воровством, а третьи бессовестно отнимают у прекрасных дам, сопровождая грабеж правильными словами. Едят сами и добиваются расположения красавиц за чужой счёт. И понеслась дальше.

К окончанию турнира я успела, яблоко победителю торжественно вручила.

Лучащийся от гордости победитель пообещал жениться на мне (когда-нибудь потом).

Проигравший кавалер не растерялся и в пику победителю испросил разрешения на танец со мной сегодня вечером на балу после церемонии.

Я немного поломалась, заявив, что почти все мои танцы на сегодня расписаны ещё две недели назад, но потом сменила гнев на милость и выделила ему павану, как знак особого расположения.

После чего, убедившись, что моё дальнейшее и ближайшее будущее определено, я пристроена и волноваться мне уже нечего, распрощалась с кавалерами и побежала переодеваться к вечеру.

Точнее получать выговор за навсегда испорченное платье, которое не удалось привести в нормальный вид даже с помощью магического вмешательства. Попробовали бы они сами в длинной бархатной юбке пройти на четвереньках по кухне!

А потом началась церемония…

Главный зал дома Бетельгейзе был просто громадным.

Говорили, что даже когда Орион был в расцвете могущества и его ещё не обескровили междуусобицы, и тогда всем собравшимся здесь Орионидам было просторно.

Сводчатый потолок удерживал вечернюю мглу. По старинному обычаю, жгли факелы, не прибегая к магии. Укрепленные на стенах в кованых кронштейнах, они чадили. Пахло горящей смолой.

Цепочка тревожных огней опоясывала огромный зал, выше была чернота. В конце зала на возвышении стояли резные кресла господина и госпожи дома Бетельгейзе, а за ними свисало со стропил длинное чёрное полотнище, на котором чуть колыхался от порывов ветра огненный грифон Ориона, фантастический зверь, с туловищем льва, головой и крыльями орла. Он стоял на задних лапах, передние воздев для удара, и тонкий стан зверя перетягивал Пояс Ориона из трех серебристых жемчужин. Средняя из которых была Аль-Нилам.

И все собравшиеся Ориониды, от еле умеющих ходить младенцев до седых стариков, были в чёрных, отороченных золотой полосой плащах, подбитых алым шёлком, и на левом плече у каждого пламенел точно такой же грифон.

Неизъяснимое чувство гордости возникало от этого зрелища, гордости – и единства созвездия. И плащи высоко держащих головы мужчин, откинутые за спину, напоминали крылья Орионидского Грифона.

Приближался главный миг сегодняшнего дня, и зал затих. Окружив возвышение с креслами и громадный квадрат белых плит перед ним, люди ждали.

Нас, детей, поставили впереди, чтобы мы видели всё до мельчайших подробностей. А потом, многие годы спустя, рассказали бы уже своим детям.

Кресла на возвышении были пусты. Госпожа дома Бетельгейзе, покрытая таким же плащом, как и все остальные, стояла внизу, рядом со всеми.

Сквозь высоко прорезанные, куда выше, чем цепь факелов, окна виднелось усыпанное звёздами небо.

В звенящей тишине на пороге зала появились плечом к плечу глава дома Бетельгейзе и его сын.

Они медленно прошли по оставленному для них проходу и замерли в середине пустого пространства. Чёрные плащи с грифоном чётко выделялись на белом мраморе пола. Лицо сына было серьёзно, лицо отца – непроницаемо.

Никто не заметил этого мгновения, но, словно сгустившись из темноты, спрятавшейся под сводами, возникла на белых плитах ещё одна фигура. Это появился Магистр ордена Дракона.

Отец молча расстегнул золотую пряжку с альмандинами на груди сына. Снял плащ с огненным грифоном.

Кузен стоял в простой одежде без всяких украшений, лишь фамильный меч висел на поясе.

Магистр-Дракон, чьё лицо было ещё непроницаемей, чем лицо главы дома Бетельгейзе, шагнул к будущему истинному магу.

Взлетело над Кузеном облако черноты – и окутало его плечи другим чёрным плащом. Без единой цветной ниточки, золотого стежка. Лишь серебряный дракон теперь уютно устроился на его плече.

Воинам-магам не нужно золото, не нужна чужая магия, чужая слава, чужой успех. Их плащи – чёрные с серебром. Они – единственный залог нашего выживания. Они держат границы наших миров, отражают вторжения. Как хорошо, что у нас есть такие люди.

Орион может гордиться: никакое другое созвездие не дало столько истинных магов, столько воинов.

Только я, стоя у самой границы белого квадрата, никак не могла понять, почему окружающие меня люди, которым я еле до локтя достаю, ведут себя как на похоронах.

И так уже абсолютная тишина сгустилась до рези в ушах.

Пару раз громко стукнуло моё сердце – и два Дракона исчезли, растворились бесследно. Одиноко стоял посреди белого пространства отец Кузена, держа в руках пустой плащ.

А потом ночное небо над замком расцветилось фейерверками, грянула музыка, началось веселье. Только господин и госпожа дома Бетельгейзе сидели в своих креслах на возвышении, словно каменные…

Теперь-то я понимаю, что видела тогда.

Уход ещё одного Орионида к воинам-магам увеличивал силу Тавлеи, но ослаблял мощь созвездия.

Ориониды, Геминиды, Скорпиониды, Леониды и прочие – отпрыски всех созвездий «переплавлялись» в горниле ордена и становились одним братством: Драконидами.

Их учили любить и защищать не только своё созвездие, но и все наши миры. И слово «свой» они теперь произносили в первую очередь по отношению к членам ордена Дракона, таким же, как и они, истинным магам.

Их ждали границы, жизнь во имя долга, зачастую короткая. В своём родном городе, который веселился лишь потому, что отсиживался за их спинами, они становились не слишком-то частыми гостями, пыль дальних дорог лежала на чёрных плащах с серебряным драконом на плече, и в глазах их застывало отражение совсем иных миров, не наших звезд.

И чему было радоваться родителям будущего мага: кому приятно знать, что внуков, продолжения рода через этого сына не будет.

Даже выбора такого не существует: или магия, или всё остальное. Только магия. После пробуждения истинной магии человек без неё не может жить.

Это обычным людям, таким как я, по большому счёту разница невелика – пусть плоховато, со вселенской тоской в душе и надрывом в сердце, но мы и без магии обходимся, что блистательно доказало моё нынешнее существование.

Для нас магия – больше украшение жизни, сладкая её начинка, то, без чего пресно жить. А для Драконида – это его душа.

«Драконам не нужны ни золото, ни власть, ни женщины» – это такое же неписаное, и потому незыблемое, правило Тавлеи, как и то, что своих нужно знать в лицо.

* * *

Утром сомнение вползло в сердце.

А может быть, вчера я просто от запаха лишаевых портянок чувств лишилась, и мне всё привиделось в полуобморочном сне? Его портянки вместо оружия можно использовать. Хоть бы их Муха постирала, что ли, раз уж в гранд-дамах ходит…

Ага, так она и разбежалась воду тратить.

На реке зимой стоит лёд толщиной в половину человеческого роста. Пешню кованную утопили, когда лунку били, только нырнула рыбкой. Во время оттепели закрайки чуть подтаяли, а сейчас реку снова сковало от берега до берега. Ещё и толще стала ледяная кора.

Так я и не решила, почудился мне голос или нет.

А потом и вообще забыла.

Время шло к обеду, а обеда не было.

Мы с Выдрой, проголодавшись и прикинув по тому, как освещён ствол, что все сроки прошли, решили не работать, пока не накормят. И ещё решили покричать тем, кто стоит на лебёдке, повозмущаться, душу отвести.

Но не успели подойти к стволу, как сверху шмякнулась вниз пустая бадья под аккомпанемент громких криков наверху.

Что там за бедлам творится, было совершенно непонятно.

Недолго думая, гном вскочил на край бадьи, уцепился за канат и полез по нему наружу.

Пока я хлопала глазами, пытаясь сообразить, как это у него получается, он уже добрался до лебедки.

– Шадись! – крикнул мне сверху.

Я быстро забралась в бадью. Гном в одиночку начал крутить барабан, вытягивая меня на землю.

На поверхности творилось не разбери поймешь что: все столпились около обезумевшей дежурной, которая, подвывая и не говоря ни единого членораздельного слова, лишь тыкала в сторону барака.

Клин лупил её по щекам со всей мочи, но это помогало мало. Она лишь отмахивала рукой в направлении нашего жилья и голосила так, что волосы шевелились.

Мне как-то подумалось, может, Лишай с ним, с обедом и мы зря выбрались на поверхность?

Выдра шагнул к тропке, ведущей к бараку. Всей гурьбой мы кинулись вслед за ним. Клин и Лишай, опомнившись, осадили гнома и забухали сапогами впереди всех.

Из барака исчезла Муха. Идти ей было некуда, кроме как на реку за водой, да в кусты по неким нуждам. Кинулись на реку.

Если бы не труба, я бы пробежала мимо выдриного жилья и не сообразила, что сугроб у тропинки – это оно и есть.

Но смотреть поподробнее было некогда, впереди белела замёрзшая река.

Передние выбегали к берегу и резко останавливались, в них врезались задние, на тропе образовался затор.

На берегу валялись пустые ведра, с которыми Муха вышла за водой, снег был утоптан и залит кровью. На свежем снегу чётко виднелись громадные следы, отпечатки когтей. Было видно, как что-то тяжелое волокли через замерзшую реку на тот берег.

На Муху напал и убил её пришедший с той стороны медведь. По следам судить – большой до неприличия.

* * *

Может быть, зверь и не убил Муху, может быть, только ранил и уволок полуживую, – но ни Лишай, ни Клин не горели желанием проверить.

– Оттепель эта не ко времени, – сплюнул Клин на кровавый след. – Да мороз этот. Подняла его теплынь, видно, из берлоги до поры, обратно, сволочь, не залёг. А жрать-то ещё нечего. Вот он и бесится.

В сторону того берега реки он не сделал ни шага.

Лишай, было, шагнул, вытаскивая топор из-за пояса, но остановился, махнул рукой и рявкнул:

– Все по местам! День уходит. Без обеда перебьётесь.

Мы вернулись на просеку к ямам. Принялись привычно работать. Ждали вечера.

Вечером дежурная перестала подвывать и, заикаясь, рассказала, что они вдвоём с Мухой пошли к реке за водой.

Она сама чуть задержалась у землянки гнома, хотела узнать, как недомерки живут, поэтому и жива осталась. Услышала крик, повернулась к реке и увидела, как подмял уронившую ведра Муху страшный, невесть откуда взявшийся зверь, в ужасе побежала прочь, ноги сами привели её к ямам.

Только медведя нам ко всем нашим радостям не хватало.

Вечером устроили поминки, молча сварили кашу, настряпали блинов. Кисель сделали. Лишай достал самогон, покойной Мухой и выгнанный.

Опять же в полном молчании сели за стол. Гнома не пригласили. На душе было паршиво. Какова бы ни была Муха при жизни, а такой конец всё равно никто не заслужил. Не дожила до лета совсем ничего.

Глотнули вонючего самогона, поели и разбрелись по нарам.

Я уже засыпала, чувствуя, как жжёт внутренности мерзкое пойло, когда снова услышала голос.

– Здравствуйте, милая кузина, – Кузен чуть-чуть картавил, даже в мысленном разговоре. Теплый голос.

– Здравствуйте, дорогой Кузен, – молча сказала я. – Рада вас слышать. Теперь мы можем поговорить подольше?

– Теперь да. Можем.

– Как ты наткнулся на мой след? – хоть и начали мы разговор, как полагается, а отвыкла я от витиеватых фраз, перешла на принятый здесь рубленный стиль общения. Так проще.

– Почувствовал, – как чём-то совершенно обычном сказал Кузен.

Тяжело говорить с истинными магами, для них просто то, что другим недоступно. Почувствовать чужую магию – всё равно, что уловить запах одного цветка на цветущем поле. Ну-ну…

– За что я здесь? – спросила я.

– Это я, вообще-то, хотел узнать, – похоже, Кузен улыбнулся.

– Я не знаю, ты понимаешь, не знаю! – от надрыва удержаться не удалось, но эти слова я твержу себе с самого появления здесь, вот он, надрыв, и вырвался непроизвольно.

– Тогда плохо, – посерьёзнел Кузен.

– Почему плохо?

– Я только что из Тавлеи, был дома. Расспрашивать поостерёгся, но, похоже, ни в одном из домов созвездия теперь твоего портрета нет.

Меня словно кто-то в живот пнул от такой новости.

Свои должны знать своих в лицо. В каждом доме созвездия значимое место занимают портретные галереи. В любом замке есть две башни. Башня Сегодня – в ней висят портреты ныне здравствующих Орионидов. В башне Вчера – умерших. Портрет живого меняется вместе с хозяином в течение всей жизни, что очень удобно, не надо писать новых. Если меня нет нигде – это что-то несусветное. Я же есть! Ничего не пойму.

– Ничего понять не могу, – признался и Кузен. – Я начну поиски со своей стороны, а ты подумай, кому выгодно, чтобы ты оказалась здесь. Так ты не помнишь, что с тобой случилось?

– Да всё я прекрасно помню! – шепотом вслух выкрикнула я.

Дернулась испуганно ближайшая соседка. Я замерла. Она решила, что это я во сне говорю, и успокоилась.

– У меня голова раскалывается, как начинаю вспоминать, – объяснила я Кузену уже молча. – С правой стороны, выше виска.

– Может быть, тебя били?

– Нет. Были бы следы.

– Ты думаешь, это как-то связано с тем, как ты попала сюда?

– Не знаю… Может быть, связано, а может быть, нет. Может быть, мне просто здешний климат не подходит.

– Мне пора, свяжусь с тобой как только смогу.

Ну вот, это называется подольше.

Вопросов прибавилось, а ответов – ничуть. И я забыла спросить, почему нельзя меня сначала вытащить, а потом уже выяснять, как я сюда попала.

Кому может быть выгодно, чтобы я очутилась здесь?

Хороший вопрос.

Эти Безупречные всегда нравились мне своей солдатской простотой. Ох, всёго-то два раза пообщалась с человеком из ордена Дракона, пусть и Орионидом, и сразу вспомнила, почему в Тавлее к ним так неоднозначно относятся.

Вот типичная картинка какого-нибудь великосветского сборища: блистая золотыми оберегами, важно прохаживается, стоит, беседует, танцует, слушает музыку, интригует, плетет заговоры и ведет политику толпа вычурно одетых людей, с изысканным гримом на лице, с манерными движениями и витиеватой речью.

Словно мухи в паутине, все барахтаются в сплетении магических линий, в трясине опасных разговоров, в плену выразительных взглядов. Всё сложно, всё непросто, двусмысленности и намёки, скрытые угрозы за неприкрытой лестью, враги под маской приятелей, приятели под личиной друзей.

И вдруг появляется кто-нибудь из Бесстрастных… Похожий на охотничий нож, попавший в коробочку с хлипким дамским рукодельем. Не нуждающийся в приятелях, потому что имеет друзей и чихающий на чужую магию, потому что у него собственной в избытке.

Идёт в длинном чёрном плаще с вышитым серебряным драконом сквозь толпу, рвёт плечом невидимые золотые ниточки, даже не замечая этого, и не слышит, как шипят за его спиной растревоженные тавлейские пауки, чью паутину интриг он оборвал.

Как у них, Драконидов, всё просто, враги – там, свои – здесь, всё ясно и прямо. Не вращаются они в светском обществе.

Кому выгодно выкинуть меня в мир без магии? Да кому угодно!

Это может быть выгодно кому-то, кто пытался причинить неприятности Ориону в целом, и я для него всего лишь одна из Орионидов.

Это может быть выгодно кому-то, кто имеет претензии ко мне, как к представителю дома Аль-Нилам.

Это может быть выгодно кому-то, кому лично я наступила на хвост.

Вот и думай тут.

Я прикинула и так и этак и решила начать обдумывать с такого боку, при котором голова не сильно болит.

Принялась вспоминать общую обстановку в сердце миров.

Вся беда Ориона в том, что он – одно из крупнейших созвездий столицы, имеющих немалый вес и влияние, но…

Но в Зодиак он не входит.

Примерно в те же времена, когда кланы, возведшие на тавлейских болотах магический город, решили называть себя созвездиями, была определена и система управления Тавлеей. В чьем небесном созвездии находится солнце, двигаясь по эклиптике, то созвездие и правит в течение месяца.

Правящие созвездия объединены в зодиакальный круг, это всем известные: Козерог, Водолей, Рыбы, Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец.

У зодиакальных созвездий, особенно в момент правления Тавлеей, возможность черпать магию увеличивается в разы.

Теперь можно сколько угодно говорить, что, мол, не нами этот порядок установлен, но многим созвездиям существующее положение не нравится. Хотя бы потому, что Солнце, к примеру, проходит и через созвездие Змееносца, почему-то не попавшее в число избранных и не получившее доступ к магической кормушке.

Будь удача на нашей стороне в Первой Войне Созвездий – солнце бы дневало и ночевало в Орионе, и никто не находил бы это странным.

Но Орион проиграл и остался за кругом.

Вторая Война Созвездий проходила уже без его участия, тогда крупные созвездия поглощали более мелкие, и имён проигравших уже никто и не упомнит. Орион держался в стороне и зализывал раны.

А вот Третья Война Созвездий – целиком на нашей совести.

Нашей, и Скорпиона. Я уже и не упомню, из-за чего сцепились два столь влиятельных созвездия, находящиеся в противоположных концах Тавлеи, но это было одно из тех потрясений, что определили всю дальнейшую историю столицы.

Скорпион чуть не победил, половина домов Ориона после этих событий была практически вырезана. Но клешни Скорпиону мы отбили, и эти дома стали новым зодиакальным созвездием, Весами.

Весы находятся в зоне нашего влияния, через них Орион имеет возможность принимать участие в делах Зодиака. Когда Солнце в Весах, Орион может многое.

А вот с соседями нам не повезло. По сути, у Ориона лишь два заклятых врага, со всеми остальными созвездиями мы когда миримся, когда ссоримся, это всего лишь политика.

Но никогда у Ориона нет, и не будет мира со Скорпионом и Тельцом.

Иметь такого соседа, как Телец, во врагах – никому не пожелаешь. Так что моя каторга вполне может быть результатом происков Тауридов или Скорпиридов. Или находящихся под их влиянием созвездий. Всеблагое Солнце! Да это же полгорода…

Побороть сон я не смогла. Он властно прервал мои раздумья.

Позади остался день, который для Мухи стал последним в жизни.