Заклятые в любви

ЛЕТО

Глава 1. Плана «Б» не существует

Близилась осень.

За последний месяц Эван Грейсен исписал десятки холстов, лихорадочно оттачивая художественные навыки. Он почти не ел и не спал, все время проводя за изношенным мольбертом, доставшимся ему от деда одиннадцать лет назад.

Мольберт несколько раз подвергался серьезному ремонту, и был примечателен тем, что имел множество дополнительных креплений и заклепок, был щедро заляпан краской, а в некоторых местах лопнувшую древесину удерживал один лишь скотч. Однако, свою функцию он выполнял, продолжая служить верой и правдой, даже несмотря на шатающиеся ножки – хоть подкладывай под них картон, хоть нет.

Картин в спальне Эвана уже накопилось так много, что он вполне мог организовать персональную выставку. Вот только заниматься чем-то подобным в Нью-Фолле – бесперспективно.

Даже если администрация выделит ему самый лучший зал в местной галерее, на выставку в лучшем случае придет десяток больных кряхтящих стариков, и то – из уважения к его матери, а не из интереса. Так что тоскливее события, чем выставка картин в Нью-Фолле, пожалуй, придумать сложно.

Да и сам Нью-Фолл из окна Эвана напоминал какой-нибудь типичный фильм о конце света: пустынная улица из рассыпающихся домов, давно не видевших ремонта; жухлый бурьян, пробивающийся через трещины в асфальте; высохшие деревья, преждевременно расставшиеся с листвой… И все это убожество на фоне тяжелого мрачного неба. Того и гляди, из-за угла выбежит зомби.

В столь гиблом месте у любого человека опустятся руки и разовьется депрессия, однако у Эвана были свои причины для художественной одержимости. Поэтому он не мог думать ни о чем другом, кроме творчества, и теперь метался по комнате, ища белила для новой картины.

– Проклятье! – Выругался Эван, проверив все имеющиеся банки с белилами и с шумом захлопнув ящик прикроватной тумбы.

Белил больше не осталось, а единственный художественный магазин в треклятом Нью-Фолле закрылся пару лет назад. Чтобы купить материалы, нужно выехать за сотню километров до соседнего города. Там осталась хоть какая-то цивилизация, включая школу, в которой учился Эван.

Кстати сказать, там по Эвану сохли все девчонки, даже те, что постарше. Их можно понять: высокий, крепкий с виду и хорошо сложенный парень был чуть ли не главным школьным красавчиком. Безупречная внешность Эвана была столь же холодна, как и он сам по отношению к воздыхательницам – светлые волосы всегда аккуратно уложены, аристократичные тонкие черты лица неизменно сопровождались серьёзным выражением, а серые глаза таили в себе опасный металлический блеск.

Но как бы девушки о нем ни грезили, как бы ни старались завоевать его внимание, все было тщетно. Поскольку сам Эван грезил совершенно о другом. Однако, в такой дыре, как Нью-Фолл, его мечте не суждено было исполниться.

Иногда жизнь в маленьком городке оборачивается трагедией для всех его горожан. Так произошло и с Нью-Фоллом. Когда-то он казался вполне привлекательным перспективным местом, обещающим приезжим хорошо оплачиваемую работу на металлургическом заводе. И вот, спустя десятки лет процветания, завод, не выдержав конкуренции, обанкротился, оставив подавляющую часть населения Нью-Фолла без средств к существованию.

Сайты недвижимости мгновенно заполонили объявления о продаже квартир, но спроса на них не было. Даже самый красивый и большой особняк больше ничего не стоил в этом богом забытом месте.

Осознав всю плачевность ситуации, большинство жителей побросали свои дома и отправились искать прибежище в других краях. Вскоре город покинула вся молодежь и все квалифицированные специалисты.

Тех, у кого не нашлось средств на переезд, ждало худшее – неизбежное падение во всё большую нищету, как в голодную беспощадную бездну. За пару лет Нью-Фолл превратился из уютного благоустроенного городка с зелеными газонами в позабытый всеми город стариков. Без единого врача. Утопающий в безнадеге и в разрухе.

«Убраться бы отсюда хоть куда» – так звучали тайные воскресные молитвы здешних прихожан. И так же звучали их заветные мечты, их ночные грёзы, их слабая, но все-таки надежда. Потому что Нью-Фолл обещал им только вырождение.

Каждый, кто мог позволить себе уехать – уехал. И всю свою жизнь Эван Грейсен посвятил изобразительному искусству, чтобы однажды тоже сбежать из Нью-Фолла. Он был лучшим художником среди всех, кого встречал. Из сезона в сезон он разъезжал по всевозможным конкурсам, представляя свою школу, и выигрывал все главные призы, умножая собственные амбиции.

Учителя и члены жюри в открытую называли его гением, пророча большое будущее. К Эвану даже несколько раз приезжали репортёры больших газет и брали интервью. Ему удавались любые жанры и любые направления. Он мастерски писал портреты, пейзажи, натюрморты, архитектуру, а уж как он писал штормовое море – можно было и правда утонуть.

Да, его таланту действительно не было равных.

Вот почему все полки в комнате Эвана были заставлены гравированными кубками, изящными хрустальными наградами и дипломами в застекленных рамах. В них – вся его жизнь, все бессонные ночи и отсутствие друзей. Эван сознательно был нелюдим, отрекся от детства и всех радостей школьной поры. Потому что он точно знал, чего хочет больше всего на свете. Потому что он следовал за своей самой главной заветной мечтой.

И теперь она ощутимо приближалась.

Уже завтра он войдет в автобус до ближайшей железнодорожной станции, а там сядет на поезд до Маунтен-Хилла. Прибыв в столицу, он проедет до самого дешевого хостела и временно поселится в нем. Койку он забронировал еще в прошлом месяце.

Там, в никогда не спящем мегаполисе с небоскребами, торговыми центрами и шумными барами, посреди огромного зеленого парка с идеально выстриженными фигурными кустами, возвышается прекрасное историческое здание с величественными колоннами, широкой каменной лестницей и огромным витражным куполом.

Это Университет Искусств Беллстрид. Легенда среди высших и самых элитных школ, запредельная мечта каждого творца, гавань гениальных студентов, и виза в безбедную жизнь. Поступить туда считается чем-то из разряда фантастики, а на бюджет – и того сложнее.

Именно выпускники Беллстрида – самые желанные, самые востребованные профессионалы на рынке труда. Если перечислить первую сотню громких имен среди художников, музыкантов, писателей, известных во всем мире – большая часть из них будет выходцами Беллстрида.

Сразу после окончания средней школы, в мае, Эван выслал туда свое портфолио и получил высокие оценки, пройдя на следующий отборочный этап. Далее требовалось подготовить иллюстрированный проект, обосновав, почему именно ты достоин учиться в Беллстриде. Когда Эван прошел и второй этап, остался последний экзамен, самый жесткий. Решающий. На него нужно было явиться лично и за пять часов выжать всё, на что ты способен.

Несмотря на высокий прайс, ежегодно находились тысячи желающих поступить в Беллстрид, и только самые талантливые проходили эту мясорубку. На художественный факультет выделялось всего пять бесплатных мест, и только одно – с повышенной стипендией. Именно на него Эван и был нацелен, работая как одержимый безумец. И ничего его больше не волновало.

Только Беллстрид.

И только повышенная стипендия, потому что без нее никак. Потому что обычной стипендии не хватит, а помочь им с больной матерью больше некому.

Все дело в том, что она слепла. Чтобы остановить болезнь и вернуть ей зрение, пусть даже не такое хорошее, каким оно было раньше, требовалась дорогостоящая операция и дальнейший реабилитационный период в клинике, под внимательным надзором врачей и сиделки. Только имея повышенную стипендию, Эван сможет постепенно накопить на медицинскую страховку, а примерно через год и на операцию.

Мать была не в курсе его планов. После того, как ей провели обследование и озвучили диагноз, она смирилась с тем, что мир постепенно расплывается и темнеет, а однажды и вовсе навсегда померкнет в ее глазах. Больше всего ее тревожило то, что она не сможет видеть картины Эвана, наблюдать за его ростом и развитием как художника.

Эван никак не мог допустить ее слепоты.

Он был обязан получить двойную стипендию.

Плана «Б» попросту не существует.

Ну а если не выйдет… Он сгниет в Нью-Фолле вместе со своей бедной ослепшей матерью. Мысль об этом делала Эвана злым, наполняла жгучей яростью и желанием бороться до конца, используя любые методы.

Бросив картину незавершенной, Эван устало упал на кровать, думая о том, что уже завтра он обнимет мать на прощанье перед долгой разлукой. Он вспомнил, как та, ни секунды не колеблясь, собрала последние ценности и отнесла их в ломбард, чтобы оплатить сыну этот бросок в большую жизнь.

На глаза Эвана навернулись слезы, когда он думал о том, как часто матери приходилось жертвовать ради него всем. Работая кассиром в придорожном минимаркете и зарабатывая гроши, которых едва хватало на еду и оплату счетов, она все-таки находила средства для увлечения сына. Отказывая себе во всем, она каким-то чудесным образом все-таки обеспечивала талантливого сына кистями да красками.

И той гордости, что Эван вызывал в ней, ей было достаточно.

Она дала ему всё, что могла. Дальше все зависело только от него.

Совсем скоро Эван сможет доказать ей и всему остальному миру, чего он стоит. Он будет лучшим на этом чертовом экзамене. Он будет гениальным.

С этой непоколебимой установкой, ощущая всю тяжесть ответственности на своих плечах, Эван тревожно засыпал в своей кровати, проваливаясь в черноту. Но на тот момент он еще не знал, каким монстром способен стать.

Глава 2. Лишь неудачники уповают на удачу!

Вечерний Маунтен-Хилл встретил Эвана Грейсена шумом, ошалело мчащимися автомобилями и такими же ошалелыми спешащими людьми. Окна высоток сияли разрозненными огнями. Улицы пестрили цветастыми витринами круглосуточных магазинов, среди которых попадались очень любопытные книжные и художественные лавки, в которые он опрометчиво обещал себе заглянуть.

Эван смотрел на столицу из окна автобуса и не переставал удивляться. Рекламе, облепившей фасады; бесконечным торговым центрам чуть ли не на каждой улице, мимо которых он проезжал; а ещё тысяче фонарей, укутавших сумеречный город в теплый оранжевый свет.

Когда автобус затормозил на нужной остановке, Эван поймал себя на мысли, что его колени дрожат вовсе не от усталости (хотя он и правда чертовски устал), а от волнения. Забрав чемодан из багажника, Эван на всякий случай еще раз сверился с навигатором в смартфоне, и торопливо пошел вверх по улице, чувствуя себя точно как на свидании.

Попав первый раз в столицу, Эван очарованно крутил головой, рассматривая, вдыхая, вслушиваясь. Запах из кофеен с крохотными круглыми столиками преследовал его на каждом шагу. Сердце мегаполиса билось и пульсировало. Эван кожей ощущал его импульсы так, что крошечные волоски на руках вставали дыбом, а по спине бегали мурашки.

Маунтен-Хилл отбивал ритм. Совсем не тот ритм, к которому привык этот парень. Ритм Маунтен-Хилла кричал о громких премьерах, о высоких амбициях, о знаменательных открытиях, о важнейших достижениях, о прогрессе и о самой сути жизни. И это казалось ему прекрасным.

Даже обветшалый, убогий хостел с неудобной скрипучей койкой воспринимался Эваном как подарок судьбы. Еще бы – он не на улице. Не в старом фургоне, и не в сарае с крысами. Сегодня он прибыл в самый потрясающий город, которому будет плевать, если закроется пара-тройка заводов.

Затолкав чемодан под кровать, Эван установил два будильника (просто на всякий случай), заправил хрустящее постельное белье и устроился поудобнее на жестком матрасе. Ему казалось, что исполнение мечты уже так близко, что стоит протянуть руку – и схватишь. Измотанный долгой дорогой, он блаженно улыбнулся этим мыслям и тут же провалился в сон.

* * *

Проснувшись еще до будильника, Эван выпрыгнул из кровати и помчался в душ, что-то весело напевая себе под нос. Наверное, когда чего-то очень долго ждешь, и когда мечта уже стоит на пороге, будильники всегда ни к чему. Радостное волнение захлестывает еще во сне и мозг сам подает сигнал, что уже наступил рассвет. Что настало, наконец, то желанное, совершенно потрясающее, незабываемое утро новой жизни.

Утро новой жизни – таким оно и было для Эвана. И оно стало еще лучше, когда Эван воочию увидел Университет Искусств Беллстрид. Здание Университета выделялось на фоне остальных и больше походило на сказочный дворец или помпезное здание парламента, подчеркнутое ухоженным парком с круглым фонтаном посередине. Обитель избранных. Пускай Эван множество раз видел Беллстрид на снимках в Интернете, в реальности он производил гораздо более сильное и величественное впечатление.

И хотя до экзамена оставалось еще полтора часа, к распахнутым высоким дверям прямо сейчас двигалась целая толпа соперников. Хотя какие они ему соперники? Так, серая масса, не достойная его беспокойства.

Вдохнув поглубже и быстро выдохнув, Эван направился твердым торжественным шагом навстречу своей мечте. Он больше ничего не боялся. Он был уверен в собственных силах и был готов, наконец-то, выпустить всего себя на свободу. Его пальцы жаждали схватить кисть, обмакнуть ее в краску и прочертить на холсте первые смелые мазки.

Какой бы ни была тематика экзамена – он справится. Он завоюет сердца экзаменаторов и вырвет зубами единственную повышенную стипендию Беллстрида. Ради будущего. И ради любимой матери.

Распахнутые двери Университета приближались, и абитуриенты обступали Эвана всё плотнее. Кто-то в толпе уже начал толкаться и ссориться, призывая не наступать на ноги. Но как только он, и все, кто следовал рядом, вошли в фойе, из уст каждого вырвалось благоговейное «а-ах!».

В просторном мраморном холле, больше похожим на роскошную дворцовую залу, играла приятная классическая музыка. Отсюда на верхний этаж уводила невообразимая по своей красоте широкая лестница с золотыми ажурными перилами, устланная темно-синим ковролином.

Невероятных размеров золотые люстры наполняли пространство почти осязаемой теплотой. Стены украшали многочисленные высокие зеркала в резных рамах, картины и сложная, искусно изготовленная позолоченная лепнина. В потоке людей без труда различались мраморные скульптуры на высоких постаментах и раскидистые цветочные композиции в расписных вазонах.

Здесь было так много света и воздуха!

Эван в восхищении поднял голову: свет проникал через стеклянную крышу, но самым потрясающим был знаменитый купольный витраж, пропускающий сейчас пестрые солнечные лучи.

Разве вся эта красота – реальна? Ведь такое обычно бывает только в самых лучших сказках…

Вот только людей здесь собралось изрядно. Многие абитуриенты приехали со своими родителями и теперь выслушивали последние напутствия или слова поддержки. Почти каждый из них был бледен и до смерти взволнован, с усталыми глазами после бессонной ночи.

Когда Эван поравнялся с первым рядом массивных колонн, его встретила милая молодая девушка в синем костюме и с аккуратным пучком на голове.

– Добро пожаловать в Беллстрид! – Она широко улыбнулась. – Пожалуйста, назовите ваше имя.

– Эван Грейсен. – Произнес Эван как можно более отчетливо.

Девушка склонилась над планшетом, ища его в списке.

– Аудитория под номером семь. – Вскоре сообщила она, задорно сверкнув синими глазами и указала влево. – Вам туда.

Поблагодарив девушку, Эван свернул за колонну и пошел в назначенную аудиторию, продолжая оценивать соперников, собирая информацию для анализа по крупицам. Слыша обрывки фраз, он понимал, что кого-то сюда притащили насильно родители вопреки способностям ребенка. У кого-то вся семья рисовала, а значит и их ребенок должен.

– У меня ничего не выйдет! Я не смогу! – Слышалось отовсюду.

Испуганные девушки с красными опухшими глазами провожали Эвана взглядом, всем своим видом показывая, что они не верят в свои силы и в свой талант. Трясущиеся парни следили за его прямой походкой и гордо вздернутым подбородком, завидуя его смелости и непоколебимой уверенности. Ни у кого здесь не горели глаза так, как они горели у Эвана.

«Посредственности!» – подумал он, сжав кулаки. Ему не терпелось скорее высвободить накопившуюся энергию, переполнявшую его ум и сердце.

Войдя в нужную аудиторию, он сразу встретился взглядом с экзаменатором. Тот сидел за массивным письменным столом и увлеченно читал книгу. К костюму интеллигентного мужчины был приколот бейдж с надписью «профессор Д. Верзяк».

Эван поздоровался, привлекая внимание профессора.

– Занимайте любой свободный мольберт, молодой человек. – Вежливо сказал тот, поправил очки на переносице, и вернулся к книге.

Свободных мольбертов оказалось достаточно. Эван прошел ближе к окну, где больше дневного света, и осмотрелся. На столике рядом имелась упаковка нетронутых профессиональных красок и аккуратно разложенные карандаши и кисти. Тут же лежала новенькая палитра, блокнот для эскизов, ластик, пара чистых тряпок и пластиковый стакан с водой.

Потерев холодные пальцы, Эван окинул взглядом аудиторию: половина из тридцати мест уже была занята нервными, дерганными юношами и девушками. Их оценивающий взгляд точно так же метался друг от друга. Каждый пытался каким-то неведомым образом угадать, кто же из них пройдет финальное испытание, а кто завалит.

Оставшееся до экзамена время пролетело, словно пара минут. Часть мольбертов, заготовленных явно с запасом, еще пустовала. Когда прозвенел первый предупреждающий звонок, в аудиторию вбежали еще несколько запыхавшихся человек, после чего профессор Верзяк поднялся, прошел к двери и захлопнул ее.

– У вас есть пять часов. – Строго сказал он, внимательно вглядываясь в лица абитуриентов. – Вы обязаны уложится в это время, поскольку с незавершённых работ будут вычтены баллы. Если вы намерены не вписаться в отведенный отрезок времени, считайте, вы не прошли в Беллстрид!

На этой фразе все собравшиеся судорожно выдохнули.

– Работы будут оцениваться по десятибалльной шкале, однако высшую оценку получит только лучший из вас! Автор самой выдающейся работы весь следующий год будет получать повышенную стипендию. Возможно, этот счастливчик находится прямо здесь, среди нас.

Профессор поочередно задержал свой взгляд на нескольких случайных абитуриентах. Те неловко заерзали.

– Есть вопросы? – Спросил Верзяк, получив звенящую тишину в ответ. – Что ж, хорошо.

Когда он вернулся к своему столу, раздался второй звонок.

– По третьему звонку будет объявлена тема и мы начинаем. – Предупредил он, придвинул к себе книгу, задумчиво пролистнул страницу и продолжил читать. В этот момент в дверь неожиданно постучали. – Хм. – Он нахмурился и, повысив голос, сказал: – Входите!

Дверь тихонько скрипнула и оттуда показалась пышная копна каштановых волос.

– Простите, пожалуйста. – Пропищал из-под них тоненький голос. – Я…

– Вы опоздали! – Строго оборвал профессор. – И поэтому у вас недопуск. Можете идти.

– Но у меня… кгхм… особый случай, профессор! – Не сдавалась девчонка, еще сильнее высовываясь в щель между дверью и стеной. – Университет должен был получить сообщение на электронный адрес.

Все собравшиеся вонзили в девчонку любопытные взгляды. Интересно, что это еще за особый случай такой нарисовался?

Пока голова опоздавшей девушки торчала в дверях, профессор Верзяк, очевидно, напрягся, что-то вспоминая. И внезапно его лицо озарилось.

– А-а-а. – Протянул он, вспомнив о чем-то важном. – Вы, должно быть, мисс Вуд?

– Да! – Девушка горячо кивнула.

– Тогда проходите скорее! – Верзяк указал ладонью на свободное место позади Эвана.

Девушка, опустив залитое краской лицо, тотчас ринулась туда, на ходу пытаясь пригладить растрепанные волосы. Она смотрела в пол, себе под ноги, словно боялась оступиться и упасть у всех на виду.

«Что за черт?» – подумал Эван. Его пронзило неприятное чувство, будто сердце покрывается ледяной коркой. – «На вступительные экзамены Беллстрида опаздывать категорически нельзя! Но по какой-то причине ей разрешили войти. Ох, не нравится мне это! Наверняка, чья-то золотая дочка. Может, даже ректора».

Предчувствуя неладное, Эван пристально изучал ее, выискивая подтверждение своей догадке. Однако мисс Вуд выглядела так, будто стащила случайные чужие шмотки из химчистки. Коричневый полосатый свитер в оранжевую полоску, бордовые вельветовые штаны явно не по размеру, потертая старомодная сумка, перекинутая через плечо. Даже в Нью-Фолле так не ходили. Или это какая-то столичная хипстерская мода?

Мисс Вуд, в отличие от всех собравшихся здесь, никого не оценивала. Она даже не смотрела на других, пока пересекала аудиторию, петляя мимо чужих мольбертов и столиков с красками. И только на одно мгновение, пройдя мимо Эвана, они все же встретились короткими взглядами. На какую-то ничтожную долю секунды…

Его серые холодные глаза и ее – зеленые, ясные, яркие.

Этого хватило, чтобы в сердце Эвана что-то неприятно кольнуло.

Он сглотнул, пытаясь понять, что это было как раз тогда, когда прозвенел третий звонок. В ту же секунду девчонка уселась за свой мольберт и, поправив ужасный свитер, гордо задрала подбородок, как ни в чем не бывало.

«Чудачка какая-то» – заключил Эван про себя и брезгливо отвернулся.

– Итак. – Вкрадчиво начал профессор Верзяк, привлекая всеобщее внимание. – Тема вступительного экзамена: – он сделал театральную паузу, как в старых телешоу перед кульминационным моментом, – зима! Приступайте!

– Что? И всё? – Озадаченно протянул парень в зеленой рубашке справа от Эвана. – Просто зима?!

– Просто зима. – Подтвердил профессор, уткнувшись в книгу, всем своим видом показывая, что больше не стоит его отвлекать.

«Слишком просто» – подумал Эван, как будто где-то притаился подвох.

Он украдкой покосился на ребят за соседними мольбертами – они выглядели точно так же сбитыми с толку и, судя по всему, задавались тем же вопросом, что и он. Впрочем, не прошло и минуты, как они потянулись к блокнотам.

Взяв свой блокнот, Эван закрыл глаза и погрузился в фантазии о снежной поре, размышляя о будущей композиции. Тотчас комната наполнилась шаркающими звуками грифеля по бумаге, а затем, когда эскизы были готовы, карандаши заскользили и по холсту.

Спустя час напряженной работы на еще недавно белых бездушных полотнах уже просматривались промежуточные результаты. Кто-то писал красивый лесной пейзаж, кто-то изображал зимнюю городскую ночь, кто-то плел кружево морозного инея на замерзших ветвях, а кто-то решил отойти от холодных оттенков и старательно выводил сочными оранжевыми тонами уютный рождественский интерьер во главе с нарядной елью.

В голове Эвана зима ассоциировалась со счастливыми, беззаботными зимними играми, когда в семье все было хорошо, а отец еще был жив и имел работу. Как только выпадал снег, они всей семьей выходили во двор и бросались друг в друга снежками, лепили уродливых снеговиков или несколько дней подряд возводили из снега корявенький иглу.

А уж какие снежные войны устраивались по выходным, когда собирались все соседские мальчишки! То были битвы не на жизнь, а на смерть, после которых следовали красные щеки, надорванный от смеха живот и непременно горячий какао на ночь.

Может, если бы завод продолжил работать, судьба города и его жителей сложилась совсем по-другому. Грустно улыбнувшись воспоминаниям, Эван продолжил наносить цвет на композицию, повествующую о былых славных временах.

Его работы всегда отличались какой-то особой душевной меланхолией. Он словно бы пропускал эти сюжеты через себя и свое сердце, проживая ту маленькую жизнь, пока писал картину. А еще в них всегда было удивительно много воздуха. Это отмечали все, кто разбирался в живописи.

Эван всегда творил вдохновенно, но сегодня это особенно ощущалось. Попутно он посматривал на соседние работы, убеждаясь в своих догадках – ему нет здесь равных.

«Простаки» – вот, что он думал, оценивая уровень соперников. – «Стипендия будет моей!»

– О-ох! – Жалобно протянул златовласый кудрявый парень в зеленой рубашке, сидевший ближе всех к Эвану. Схватившись за голову, он прошептал себе под нос: – что я здесь делаю?!

Вообще-то у него не так уж и плохо получалось.

Эвану искренне захотелось его поддержать, и он тихо произнес так, чтобы услышал только кудрявый:

– Ты поступаешь в лучший Университет Искусств в мире.

Парень обернулся. Его лицо, обрамленное соломенными кудрями с золотым отливом, выражало удивление, но спустя секунду он благодарно улыбнулся:

– Ха, надеюсь, что так и есть. – Он распрямился и почесал рукояткой от кисточки себе между лопаток. – Надеюсь, что и правда поступлю! И тебе тоже удачи! Хотя… – Он смерил полотно Эвана оценивающим взглядом, – у тебя и так все классно. Тебе и удача не нужна.

Эван тоже улыбнулся, про себя отметив, что кудрявый абсолютно прав: ему не нужна удача. За годы взросления он сделал всё, чтобы на нее не полагаться.

– Не знаю на счет вас, парни, а вот она уже точно поступила. – Протянул кто-то позади них.

Оба парня одновременно обернулись, не сразу поняв, что происходит. Вокруг опоздавшей девчонки столпилась половина абитуриентов. Все, как один, восторженно смотрели на то, как она пишет. Вернее, на то, что она пишет.

Разумеется, такой выпад никак нельзя было игнорировать. Не справившись с любопытством, Эван встал и тоже подошел к опоздавшей, и как только он увидел ее работу, его сердце ухнуло. Он никогда не видел, чтобы так рисовали…

Девчонка была гением.

Он проиграл.