Несвятое семейство

Пролог памяти

Владимир Свиридов часто вспоминал обстоятельства, которые свели его с неповторимой и неподражаемой Алисой Смоленцевой.

Он всегда считал, что за всю свою жизнь проигрывал только дважды: первый раз – судьбе, отправившей его на свалку жизни после того, как в девяносто пятом его «ушли» в отставку из спецназа ГРУ после ранения. И ему пришлось все начинать с нуля, с чистого листа.

И второй раз – он проиграл госпоже Смоленцевой. Алисе. Альке. Которую он не захотел понять до конца.

Как не хотят заглянуть в затянутое мутной зеленью зеркало тихого омута, боясь, что закружится голова, неотвратимо притянут чьи-то глаза в слепой глубине и ты уйдешь туда без права возвратиться и раскаяться в своей роковой ошибке…

Все началось холодным сентябрьским вечером в угрюмой и неласковой Москве девяносто третьего. Да, той самой осенью, когда в столицу снова, как в незабвенные августовские дни девяносто первого, ввели танки.

…Владимир помнит тот прохладный осенний вечер, порывы рваного ветра, мечущегося между стволами вязов в старом парке, по которому медленно шел он – молодой человек лет двадцати восьми, с умным тонким лицом интеллигента в десятом поколении и большими, необычайно красивого разреза глазами. В этих умных и равнодушных глазах светилось спокойное, отстраненное довольство окружающим миром.

Несмотря на то что своей осанкой, внешностью и походкой, артистически мягкой, гибкой и элегантной, этот человек выделялся на фоне снующих по аллеям людей – судя по их многочисленности, все они возвращались с работы, – на него никто не обращал внимания.

Он не спеша шел по дорожке, а пальцы – длинные тонкие пальцы профессионального музыканта – сжимали ручку черного футляра для скрипки.

Ветер прихотливо трепал его волнистые темные волосы, и время от времени молодой человек поправлял ниспадающую на лоб прядь легким движением руки.

Он преодолел длинную аллею в красно-желтых водоворотах опавших листьев и вошел в подъезд желтого пятиэтажного дома, расположенного возле парковой ограды. Поднялся на третий этаж и, подойдя к внушительной железной двери с номером 21, окинул ее пристальным взглядом сузившихся от напряжения глаз. Коротко звякнув металлом в кармане невзрачного серого полуплаща, он извлек связку отмычек.

…Нет, это был не классический набор примитивных отмычек, которым пользуются заурядные воры-домушники. Отмычки, замелькавшие в руках интеллигентного молодого человека со скрипкой, представляли собой чудеса творческой мысли конструкторских бюро ФСБ и ГРУ. Человек, в совершенстве умеющий пользоваться этими инструментами, мог за минуту открыть металлическую дверь с фактически любой сигнализацией и степенями защиты.

Впрочем, тот, кто сейчас манипулировал отмычками, умело открывая замысловатые замки и блокираторы, мог вскрыть почти любую квартиру или машину при помощи отвертки, гвоздя и молотка.

Не говоря уж о гидравлическом домкрате. Который, кстати, вовсе не такая невообразимая неподъемная махина, каким его себе представляют многие. Он легко собирается из легких алюминиевых трубок.

Молодому человеку со скрипкой потребовалась лишь одна минута, чтобы открыть дверь, на которую наверняка были написаны тома гарантийных свидетельств о полнейшей ее надежности и неприступности.

Он проскользнул в темную прихожую, не зажигая света, тщательно вытер подошвы ботинок о половичок и прошел в комнаты.

Окна гостиной выходили на парк. Из них прекрасно просматривались подходы к подъезду, в который двумя минутами раньше вошел молодой человек со скрипкой.

Он бросил пристальный взгляд вниз, туда, куда только что подъехала черная «Ауди» и вышедший из нее плотный здоровяк почтительно распахнул заднюю дверь и подал руку сначала пожилому лысеющему мужчине с хищным ястребиным носом, а потом средних лет невысокой женщине в дорогом стильном пальто, модной шляпке, с миловидным капризным лицом и порывистыми движениями.

Молодой человек уложил футляр скрипки на подоконник и открыл его…

Но там была вовсе не скрипка.

В футляре лежали части дальнобойной винтовки с оптическим прицелом и глушителем, а также пистолет «беретта». С уже навинченным глушителем и заправленной обоймой.

Именно он и оказался в артистической руке с тонкими пальцами профессионального музыканта…

– А где Алька? Она сказала, во сколько сегодня придет домой?

– Она сказала, что задержится у подруги, Владимир Казимирович. Если останется переночевать, то позвонит.

– Бардзо добже, Артур. Ты свободен.

И мужчина с ястребиным носом сделал неопределенный жест рукой, который, вероятно, должен был обозначать, что сегодняшний рабочий день его шофера закончен.

Тот сдержанно, но в то же самое время предельно почтительно кивнул и исчез во мраке лестничного пролета.

– Ты не боишься, Володя, что она попала в дурную компанию? – произнесла женщина, не переставая при этих, в общем-то очень естественных в устах всякой матери, словах капризно кривить губы.

Мужчина досадливо поморщился и, набрав четырехзначный цифровой код, вставил ключ в замочную скважину.

– Что же ты молчишь? – не отставала супруга.

– Да ладно тебе, Маринка, – отмахнулся мужчина, – гонишь тут не по делу. Она нормальная девка. А что ты хотела… чтобы она в восемнадцать лет сидела дома и никуда не выходила? Вот тогда надо было бы беспокоиться, а сейчас, по-моему, все совершенно в норме.

– Вот ты так всегда, Владимир Казимирович, – перешла на сухой официоз Марина. – Стоит тебе сказать о дочери, так ты тут же строишь из себя беззаботного бодрячка и начинаешь петь песенку «Все хорошо, прекрасная маркиза».

Владимир Казимирович, которому свирепые демарши супруги, по всей видимости, были не в диковинку, пробурчал под нос что-то сдавленно-неодобрительное и открыл дверь.

Щелкнул выключатель, и Владимир Казимирович машинально прикрыл рукой глаза. Когда же он рискнул отнять ладонь от лица и приоткрыть зажмуренные глаза, то увидел перед собой молодого человека очень приятной наружности, стоящего в дверях гостиной и со сдержанным любопытством рассматривающего Марину, снимающую обувь.

– Вы… вы кто такой? – наконец выдавил Владимир Казимирович, и его хриплые слова совпали с коротким захлебывающимся криком Марины:

– Вы что… с Алисой, да? Она уже домой начала водить…

– Вы Владимир Казимирович Бжезинский? – спокойно спросил молодой человек, не обратив ни малейшего внимания на несносную даму.

– Да, но…

– Можете больше ничего не говорить. Мне очень жаль.

Владимир Казимирович не успел даже испугаться, настолько приятное и успокаивающее впечатление производил этот нежданный гость – несмотря даже на известного рода щекотливость ситуации, – как из-за спины молодого человека с завораживающей, неуловимой для глаза обычного человека быстротой вынырнула рука с зажатым в ней пистолетом.

Марина перекосила рот в беззвучном крике, увидев, как окаменел ее муж, на лбу которого нелепой и жуткой кляксой возник кровавый росчерк пули, – но увидеть, как он сполз по двери на пол, ей уже было не дано. Холодный взгляд киллера упал на парализованную страхом женщину, и тут же его мозг четко продиктовал единственно возможное решение: никаких свидетелей.

Он перевел на нее дуло пистолета и дважды выстрелил в перекошенное ужасом лицо, а когда она упала, хладнокровно произвел еще два – контрольных – выстрела, направленных в голову Владимира Казимировича Бжезинского и его супруги Марины Алексеевны Смоленцевой.

Это было двадцать девятое сентября девяносто третьего года. На следующий день Владимиру Свиридову, элитному офицеру спецназа ГРУ, с таким беспощадным профессионализмом исполнившему заказ госструктур, исполнилось двадцать семь лет.

Только двадцать семь.

Количество людей, которых к тому времени отправил на тот свет Владимир Свиридов, исчислялось несравненно большим числом.

…В последнее время он все чаще засиживался допоздна наедине с самим собой в самых дорогих элитных ночных заведениях Москвы (благо деньги, перечисляемые ему за отработку заказов, вполне позволяли жить на широкую ногу – с известной долей здоровой сдержанности, разумеется) и думал о своей роли в этой жизни. О страшной роли чистильщика, палача, волка криминальной России, который призван уничтожать зло.

Бесспорно, он, офицер ГРУ, обученный и вышколенный по недосягаемо высоким стандартам, обязан был выполнять все приказы своего начальства и лично начальника спецотдела «Капелла» полковника Платонова. Степень мотивированности этих приказов всегда оставалась для него, исполнителя, ненужным звеном в классической цепочке Заказчик – Организатор – Исполнитель.

Организатором являлся полковник Платонов. Исполнителями – они, четырнадцать офицеров спецназа ГРУ из особого отдела «Капелла», переориентированных с внешних приоритетов противостояния на внутренние. Враг был обозначен предельно четко: буйно расцветшая преступность, тесно смыкающаяся с максимально криминализированным бизнесом и властными структурами.

Заказчиком же во всех случаях являлось государство.

…Свиридов сидел за столиком в полном одиночестве и неотрывно смотрел на неотвратимо – раз за разом – пустеющий бокал. Иногда он косился на застывшее где-то там, в полумраке стенной ниши, металлически поблескивающее зеркало: оттуда в отсветах трех свечей мрачно наплывало застывшее суровое лицо с чеканным профилем, четко очерченными губами и властным подбородком… Слепая, замкнувшаяся сама на себе сосредоточенность, упирающаяся в обреченность, придавала этому молодому лицу выражение, присущее только очень опытным, много и горько пожившим людям.

«Тоже мне – страдания юного Вертера… Если бы меня видел полковник Платонов, меня немедленно отчислили бы из „Капеллы“ (а отчисление из „Капеллы“ осуществлялось только одним путем – нажатием на спусковой крючок)», – мелькала в голове Владимира заблудившаяся стылая мысль. Нарастающий с каждым последующим бокалом шум в ушах не давал отойти от мрачных размышлений и переключиться, ну, скажем, на созерцание сидящей через столик еще совсем молоденькой девушки.

На созерцание с последующим приятным знакомством…

Допив бокал, Свиридов посмотрел на девушку: нельзя же, в самом деле, строить из себя этакого Спинозу, озабоченного высокоморальными изысками смысла жизни. Ведь ему только двадцать семь. Только двадцать семь.

Поднявшись, он преодолел разделяющее их расстояние, присел за ее столик и тихо произнес:

– Я вижу, у вас такое же человеконенавистническое настроение, как и у меня. Давайте лучше ненавидеть друг друга, чем весь мир сразу.

Девушка вскинула на него большие темные глаза, и Владимир увидел, что она в самом деле еще очень молода – не больше восемнадцати лет. Но в глазах девушки тлела вековая боль.

– А я и не ненавижу весь мир, – ответила она. – Это для истеричных тинейджеров… Много чести его ненавидеть. Вы, наверно, выпили немного больше, чем следовало бы. А у вас что, сегодня день рождения?

– Как это вы догадались?

– Просто я ненавижу свой собственный день рождения. И когда в этот день ко мне приходит куча гостей с еще большей кучей подарков и начинает говорить всякие глупости о моем цветущем виде и в высшей степени замечательной фигуре… так вот, на моем лице появляется такое же выражение, как вот сейчас было на вашем.

Свиридов улыбнулся.

– Почему-то многие люди, напротив, любят свой день рождения, – произнес он. – Честно говоря, думал, что я один такой урод, который терпеть не может ощущать себя именинником.

Девушка подняла брови:

– Урод? По-моему, вы вовсе не урод. Вы, между прочим, самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела…

– С вами что-то случилось? – почти перебил ее Свиридов, которого такая откровенная категоричность – без примеси глупо-загадочного мямлящего кокетства, которое обычно преобладает в речи красивых девиц, – взбудоражила и полоснула какой-то горькой болезненной тревогой. – Не молчите… ведь случилось, правда?

Девушка покачала головой, а потом, не сводя со Свиридова глаз, выпила бокал с ядовито-оранжевым коктейлем и наконец тихо произнесла:

– Просто вчера вечером я осталась одна. Совсем… одна. – И с беспощадной откровенностью добавила: – Вчера вечером убили моих родителей.

– А ты… что же ты?.. – машинально вырвалось у Свиридова.

– А я сбежала из дома, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Пусть эти тетушки и дядюшки сами решат, что делать. Как организовывать похороны. Как делить наследство, наконец.

– А ты? – будто не в силах сойти с колеи одной и той же короткой фразы, спросил Владимир.

– А я не хочу сойти с ума.

…И девушка на едином дыхании рассказала ему, как пришла домой в одиннадцать утра и, открыв дверь, обнаружила буквально на пороге квартиры трупы отца и матери. Их убили хладнокровно и со знанием дела. О том, что работал профессиональный киллер, она догадалась по сакраментальным контрольным выстрелам в голову.

Прибывшая через полчаса бригада следователей и куча невесть откуда появившихся родственников и коллег по работе показались ей просто никчемным шумом и беспорядочным мельканием рук, ног и соболезнующих лиц. Нельзя сказать, что она сильно любила своего эгоистичного, мало интересующегося жизнью дочери отца и страдающую истерией и самодурством мать, но все равно… это были единственные родные люди.

– Мне сказали, что их убили прямо в квартире и что человек, который сделал это, вошел туда до них, открыв дверь какими-то хитровыебанными отмычками, – медленно произнесла она. – Следак еще сказал, что, по всей видимости, работал специалист экстра-класса… видно по почерку. Как каллиграфически выверенно он расписался на лбу моего папаши! – В ее горле что-то сухо хрипнуло, словно вымученно и страшно рвались скрытые струны, и Свиридов одним движением опрокинул в рот только что принесенный официантом омерзительный ром.

Таких совпадений просто не может быть! Но тем не менее одно из таких несуществующих совпадений сидело в метре от Владимира. И именно он, Свиридов, уничтожил семью этой девочки с такими широко распахнутыми горькими глазами и тихим, раздавленным голосом.

Ему никогда еще не приходилось сталкиваться – вот так, лицом к лицу! – с людьми, на плечи которых он, по мановению руки неумолимого Долга, обрушил целую лавину безвылазного и беспощадного горя.

Вероятно, только Достоевскому под силу описать, что может происходить в душе подобного человека в такой момент. Но глупо вообще рассуждать об этом.

– Прости, – сказал Владимир. – Наверно, мне лучше уйти. – Он попытался подняться, но она схватила его за руку и заставила сесть на место.

– Не уходи! Я даже не знаю твоего имени, но не уходи… Я не могу остаться вот так…

Свиридов на всю жизнь запомнил последовавшую за этим ночь. Они ушли из клуба в три часа ночи и пошли прямо к нему, на его служебную московскую квартиру, которую оплачивало ведомство, приговорившее к смерти Владимира Казимировича Бжезинского, отца Алисы.

…Но самое необъяснимое – это то, что между ними ничего не было. Ни взрыва страсти, до предела обостряемой несчастьем и горьким привкусом непоправимой утраты на губах. Ни шекспировских монологов о ненависти и невозможности остаться таким, как есть, о невозможности остаться в этом мире вообще.

Они говорили о себе. О возникших на пепелище боли, с одной стороны, и невозможности говорить откровенно – с другой. Все это смахивало на какой-то совместный психоз. Это было так завораживающе, что Свиридов невольно почувствовал: он не сможет оторваться от этой девушки. Только время позволит ему сделать это. И она, Алиса, тоже чувствовала, что этот человек, которого она назвала самым красивым мужчиной в своей жизни… что он не мог встретиться просто так.

Их свело вместе то, что обозначают до слезливости банальным и до банальности слезливым: сама судьба протянула руки, чтобы пересечь их пути. Никакой любви с первого взгляда. Никакого успокоения. Просто способ увести себя от засасывающих в трясину мыслей.

А наутро, когда слепой, по-детски беспомощный серый рассвет начал неуклюже тыкаться в окна и тереться о стекла ветвями облетевших тополей, как щенок трется о ногу хозяина… Владимир неловко коснулся губами щеки буквально рухнувшей в изматывающую усталость мертвого утреннего сна девушки и произнес:

– Ну что ж… пусть я потом буду думать, что у меня белая горячка и что я редкий дурак… Но только мне кажется, что она будет моей женой. Ничего не могу сделать по-человечески.

Свиридов никогда не бросал слов – даже таких дурацких, как вышеприведенные, – на ветер: в тот же день, повинуясь какому-то непреодолимому императиву всего своего существа – перевернуть, изменить что-то в слепой и бездарной своей жизни! – они стали мужем и женой. И Алиса стала жить у Свиридова, даже не подозревая, кем является этот человек…

Пародия на плохую мелодраму. Если бы все было не так обжигающе жутко и не могло произойти на самом деле.

В конце концов, каждый человек имеет право хотя бы на одно безумство в своей жизни. Даже если этот человек – офицер элитного отдела спецслужб.