Аркана

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Всем, кто танцует в едином ритме со своими демонами.

Проклятие

Полынь горька на вкус, как яд.

За сумраком в ночи те стоят,

Кто может покой мой нарушить,

Во мглу ночную забрать и разрушить.

ОДИН

Черно-Белое

Тук… Тук… Тук…

Я отбивала пальцами ритм капель дождя, которые стучали по окну. Тук… тук-тук… тук-тук-тук… я любила дождь. Свежесть, которую он дарил летом в зной. Аромат земли, что поднимал и вонзал в поры моего тела. Осенний – пах чем-то старинным, продрогшим и осязаемым. Тем, что вот-вот можно потрогать. Прикоснуться к тьме, которую нёс в себе дождь.

Но как же я обожала грозы. Больше, чем дождь. Они занимали во мне отдельную часть души. Я дышала озоном резким, твёрдым ароматом, который будоражил нервы. Я впитывала в себя звук грома он, словно зарождаясь во чреве, разносился по всему небосводу. Он призван был уберечь. Предупредить, ведь за громом всегда следовала его неизменная спутница – гроза. Разрезала небо и когда я была маленькой, представляла богов, восседавших за кромкой небес. Они смотрели на нас и злились. Их ярость выливалась на землю раскатами грома, оглушающими. Слепящей линии молнии.

Лес, окружающий нас, тёмными безмолвными стражами казался. Не теми, что пугают. А теми, что защищают. И я не понимала толи стволы могучих дубов и елей защищают людей от таинства леса, его опасностей и тьмы, или тех, кто жил будто за кромкой реального мира. Все маленькие девочки представляют себя принцессами. Я нет. Я любила думать по-другому. Словно я та, чьей рукой откроется завеса между реальным миром и магическим. Сложно не верить в сверхъестественное, когда твоя бабушка и мама гадалки. Ну так их называли. Колдуньями. Ведьмами. Чернью.

Я многое слышала. Но знала, в тех прозвищах есть доля правды. Бабушка носила карты в кармане своего платья, как амулет. Она знала их толкование. Умела объяснить то, что видит, но многим не нравилось, о чём говорили карты. Так стоило ли приходить за ответами к гадалке, которая обманет? Но люди шли, желая знать, что их ждёт и не всегда ожидания оправдывались. Истина резала заживо, пускала кровь, выхватывала правду ту, к которой готовы лишь единицы.

Силуэт человека вдали казался таким реальным и когда молния ударила рядом с деревом, я вскрикнула. Лишь тень, но я была уверена там кто-то есть. Он стоял на улице под проливным дождём, испытывая волю богов, которые наблюдали за людьми.

– В чём дело?

Протянув руку, я пальцем очертила контур человека, застывшего под деревом. Бабушка Ружа подалась вперёд, пытаясь рассмотреть что-то за проливной стеной дождя, когда молния снова врезалась неподалёку от дерева. Я знала, что завтра пойду искать её след и, если найду, это будет для меня удачей. Я стану рассматривать рисунок, оставленный яростью богов, запечатлею его в памяти, а потом и в своём блокноте.

– Не выходи, – строгим, приказным тоном велела бабушка, прежде чем исчезнуть за дверью.

Я смотрела на человека, который слился со стволом дерева и теперь не могла сказать наверняка был ли там кто-то или мне просто показалось? Но ведь бабушка всё видела. Свет в комнате погас. Я не боялась темноты, я боялась мыслей, которые приходили с ней. Нещадные, безжалостные, чёрные демоны они разрывали мой юный мозг на клочки, словно свора голодных собак, почуявших кровь. Сны, они всегда были слишком яркими, слишком насыщенными и ужасными.

Всё произошло за считаные секунды, я видела силуэты троих людей, облачённых в непромокаемые плащи, которые направились к дереву. Они обошли ствол несколько раз, но никого не нашли. Судя по звукам, снаружи что-то произошло, но я не понимала. Бабушка велела оставаться на месте так я и поступила, помнила, чем заканчивалось моё непослушание. Бабушка так и не вернулась. Лёжа в кровати, я всё ещё смотрела, как капли дождя постукивают по стеклу. Они словно стучали мне, просили выйти наружу, чтобы я могла принять их обжигающую силу.

Закрыв глаза, я уснула, чувствуя себя в клетке. Мой разум, мой капкан. Каждую ночь сны меняли своё направление и шли той тропой, которая пугала до ужаса. До дрожи по коже. До холодных пальцев ног. Я знала, что брожу по тёмному лесу, укутанному плотным туманом, который был очень живым, он не просто касался моей кожи, он обволакивал тело и душил.

Я знала, что проснусь утром с бешено бьющимся сердцем, проглотив крик, готовый вырваться изо рта. А бабушка сядет рядом и погладит меня по ногам, приговаривая что-нибудь на её непонятном языке. Она любила петь старинные песни, слов я не понимала, но они успокаивали душу, словно бальзам исцеляющий, заживляли вскрытые разорванные раны на изнанке моего сознания.

Я чувствовала, как те демоны из сна цепляются за меня, не желая отпускать. Во мгле тех пылающих словно адово пламя глаз я застряла. Застопорилась и не могла проснуться. Бесновалась, чувствуя, как по краям сознания колют острые углы, на шее свернулась удавка, но я не могла уйти из своего сознания. Оно крепко когтями, которые ранили, держало меня внутри. Запертая. Не имеющая возможности вырваться. Закричать. Позвать на помощь. Задыхающаяся.

– Мама, – хриплый надрывный крик слетел с губ, когда те глаза поглотили моё сознание.

Сидя на кровати, я держалась за горло, чувствуя тугие канаты верёвки, которой во сне давило на кожу. Всё реально было, то не только моё воображение.

– Тише, Зафира, – во тьме ночной прошептала бабушка Ружа. – Тише, ангел мой.

Она села в изножье кровати и поглаживала меня по ногам. Массировала, в то время как её глаза задавали вопросы. Каждый раз одни и те же.

– Снова тот сон, который не даёт мне спокойно закрывать глаза вечером. Я боюсь утонуть в той другой реальности и не проснуться.

– Пылающие адом глаза, – понимающе кивнула бабушка. – Появилось что-то новое? Ты ведь знаешь это не просто сон, который овладевает твоим сознанием и не выпускает. Это то, что предначертано тебе, Зафира. И не всегда сны сходятся с реальностью.

Бабушка затянула тихую мелодию, которая бальзамом пролилась на моё израненное загнанное страхом сознание. Откинувшись к стене, я слушала её впитывая под кожу те слова и успокаиваясь.

***

Когда первые лучи солнца робко прокрались к нам в фургон, я надела платье, заплела косу и отправилась на поиски своей молнии. Земля так хорошо чувствовалась. Зелень щекотала босые ступни, когда я приблизилась к толстому стволу дерева. Подняв взгляд, увидела листья – дуб. Красивый. Могучий. Древний. Он видел так много историй, которые запечатлел под корой. Впитал в корни. Молчал.

Улыбнувшись своим мыслям, вскарабкалась на дерево, легко переступая с ветки на ветку. Снизу послышался шум, опустив голову, я никого не нашла и продолжила свой подъём. Когда точка высоты показалась достаточной вроде опорной вышки, с которой я смогу увидеть всё вокруг, остановилась и осмотрела свысока всю поляну.

Лес он прекрасен был. Величественный могучий и неприступный. Он манил меня, и я всегда шла на тот зов. Как и мама, любила одиночество и тишину, спокойствие ветра, бродившего в ветвях деревьев, будто он запутался и не знал, как выбраться. Землю, которую чувствовала кожей глубокой связью. И воронами, которые всегда реагировали на моё появление каким-то задумчивым молчанием. Они не улетали. Не боялись. Я подкармливала их, когда был хлеб и птицы всегда откликались, хотя не должны были. Это пугало и нервировало маму, поэтому я любила бродить в одиночестве по лесу, не боясь его тишины и секретов.

А потом я увидела ту кривую уродливую линию, которая осталась после вчерашней грозы и мои губы разъехались в счастливой улыбке. Быстро спускаясь с дерева, я не услышала голосов, когда мои ноги коснулись земли. Руджеро, Мора и Надаль стояли полукругом и смотрели на меня, скрестив руки на груди. Если бы я была внимательней и задушила возбуждение, бурлящее в груди, не попала к ним в лапы, но в тот момент оказалось уже поздно.

Мне досталось в тот день, как всегда. Они обзывали меня незаконнорождённой и брошенной. Изгоем. Они кидали в меня камни. Они оставляли на моём теле синяки, которые со временем впечатывались так глубоко, будто кожа не могла забыть, хотела помнить и не выкидывать то плохое, что мне принесла моя семья.

***

Я стояла и как заворожённая смотрела на птичку, которая сидела на ветке. Она была так же красива, как и белые цветы на ветвях дерева. Протянула руку и хотела сорвать один цветок, чтобы заправить за ухо, когда меня остановила тёплая ладонь мамы.

– Олеандр очень красивое потому и опасное растение. Коварное – оно своим видом привлекает жертву, а потом убивает её. Сок олеандра весьма ядовит. Так что не сто́ит срывать его цветы, Зафира.

Кивнув, я отпустила руку, когда птичка повертела головой, будто понимала каждое слово мамы её предостережение, вспорхнула и улетела.

– Всё – лекарство и всё – яд, – ласково погладив меня по щеке, произнесла мама. – Но не сто́ит проверять насколько это правда, ведь дело в количестве. Доза решает исход.

Мама потянула меня за руку и когда мы дошли до нужного места, она опустилась на колени, заставив меня последовать её примеру. Её пальцы нежно коснулись цветов, будто мама боялась, что может неосторожно разрушить их. Повредить.

– Амарант можно применять в пищу. Ты спрашивала, что за трава в салате вот она, Зафира. Запоминай целебные свойства трав. Лес наш друг, если ты относишься с благодарностью. Поверь придёшь злой и выльешь всё земле, она примет, но в ответ потребует платы, – мама посмотрела на меня, её губы изогнулись в мягкой улыбке. – Этот цветок называют неувядающим. Он полезен и весьма вкусен. Собери, пожалуйста, листья.

Она оставила меня на коленях и скрылась за толстой непроглядной стеной кустарника. Я отрывала лепестки, складывая в подол платья, пока не набрала целую гору. Поднявшись, сжимая свою добычу, направилась по следам мамы.

Босыми ногами наступать на холодную продрогшую ото снега землю больно и обжигающе, но я так любила бродить по лесу босиком. Опора под ногами. Сила. Знания. Всё шло от земли. Она дарила каждому человеку историю истоки наших предков. И я уважала то, что видела. Ценила.

– Красивые, – смотря на поляну, усеянную белыми головками цветов, похожих на одуванчики, сказала я.

Мама сла́бо улыбнулась. Головные боли всё чаще преследовали её. Я видела в глазах мамы пелену и чувствовала тревогу, но она не показывала, как больно. Продолжала водить меня в лес всё дальше и дальше от нашего лагеря. К ночи мы возвращались, но весь день с самого утра проводили среди деревьев, травы, животных, насекомых. Тех, кому принадлежал лес.

– Будь внимательней, – упрекнула она.

Но как я могла быть внимательнее? Как можно оставаться на месте постоянно слушать, когда мне хотелось встать попрыгать? Заставить маму бросить попытки рассказать о травах? Сделать так, чтобы она встала на моё место и играла со мной?

– Это обман. Фасад, за которым сокрыто гораздо большее коварство, Зафира, – ласковым тоном объясняла мама. Я скакала вокруг неё, пока она не поймала меня за руку, чтобы привлечь внимание. Это сложно, когда тебе всего шесть. – Стебли, листья и цветки могут использоваться как лекарство. Болиголов – это красивый убийца. Каждая часть растения ядовита, поэтому нужно быть крайне внимательной, когда собираешь плоды.

Обычно я слушала всё, о чём рассказывала мама. Знала, где цветёт полынь. Её горьковато-солёный аромат казался неприятным, но он почему-то притягивал к себе. Я не могла связать эти две эмоции. Но любила повиноваться тому, что чувствовала. Не тому, что кричал разум. Запрет. Опасность. Тьма.

Я помню, как мама учила меня распознавать травы. О нет, она не показывала хорошие лечебные, она рассказывала о ядовитых растениях. Тех, которые могли свести с ума, покалечить, сделать инвалидом, убить. Показывала полынь и рассказывала о том, что написано в библии:

«Полынь в библии является символом наказаний Господних, олицетворяя безмерную горечь суда Божьего над ослушниками».

Обычно я игнорировала те отчаянные призывы. Но сегодня не хотела быть прилежной ученицей. Мне играть хотелось.

– Скучно, – уныло протянула.

И тогда мама поняла всю тщетность своих попыток. Осознала, что я не собираюсь быть сегодня послушной маленькой девочкой. Медленно встала с колен и посмотрела на меня строгим взглядом, а я знала, видела блеск озорства в её глазах.

– И чем же мы займёмся, непоседа?

– Ты водишь, мама.

Коснувшись её руки, я стремглав понеслась к деревьям. Они самые лучшие спутники для меня и отличное препятствие для мамы. Я так быстро бежала, смеясь во всю мощь своих лёгких и не сразу поняла, что потерялась. Испуг не то, что я испытала. Благоговение. Я одна наедине с лесом. Он представлялся мне чем-то бо́льшим. Грандиозным. Живым.

Я маленькая величина по сравнению с бесконечными деревьями, которые окружили меня. Моё воображение было слишком огромным и глубоким. Я чувствовала, как переговариваются между собой деревья. Шепчут листья друг другу, а ветер носит их слова, передавая другим веткам. А потом я остановилась. Воздух со свистом покинул лёгкие. Тот взгляд он осмысленным показался. Или это лишь моё воображение, которое рисует очень живые картины того, чего не было на самом деле? Ворон он смотрел на меня, сидя на нижней ветке дерева. Мне казалось, он что-то говорит, но ведь птицы не умеют разговаривать?

Мои ноги шли не в ту сторону, но я не могла, не хотела останавливаться, когда подкралась ближе. Хотела услышать его шёпот, понимая, насколько всё кажется жутки устрашающим. И волнующим для моего маленького возбуждённого к знаниям и новым впечатлениям мозга.

– Уходи, – прикрыв рот рукой, чтобы не спугнуть ворона своим удивлением, я широко раскрыла глаза, на его приказ. – Кыш.

Отскочив назад, я наткнулась на препятствие и не сдержала крика. Обернувшись, увидела барона, который смотрел на меня весьма грозным и предупреждающим взглядом. Он гневался.

– Ты не должна убегать, Зафира. Иначе можешь потеряться.

Он бросил взгляд на ворона позади и нахмурился, будто на его лицо легла тень, превратившаяся в бурю. Он смотрел за мою спину потом мне в глаза, и я видела ярости круговорот в его глазах. Витки эмоций поднимались, нарастали по спирали, когда он сжал рукой моё плечо и махнул на ворона прогоняя.

– Знаешь, что они предвестники смерти? И ты призываешь их, а Зафира?

Он не ждал ответа, потащив меня вон из леса, и я повиновалась, не смея отказать. Не смея сбежать или воспротивится. Когда барон вывел меня, Руджеро с его компанией уже поджидали. Они бросали на меня ехидные злые взгляды, и я понимала это только начало. Когда барон закончит со мной, примутся другие. Они будут жрать глодать и радоваться.

Закусив губу, я позволила барону вылить всю ярость на бабушку, потому что мама, как всегда, пропадала в лесу, даже когда её дочь потерялась, она не собиралась возвращаться.

– Она не должна бродить по лесу и убегать, иначе это не закончится хорошо, Ружа, – рычал он шёпотом, чтобы не привлекать всеобщее внимание табора. – Если ты отпускаешь её с ней, присматривай, иначе знаешь, чем всё это закончится. Я не тот, кто должен тебе рассказывать. Она говорила с вороном, и тот отвечал ей. Почему, где Зафира, там всегда неприятности? И как далеко это заведёт нас, а Ружа? Она должна остановиться и если ты не поможешь ей, это сделаю я.

Он толкнул меня, а бабушка заботливо приняла в свои объятия, поглаживая по голове и смотря вслед уходящему барону.

– Не зли его больше, ангел мой.

Это всё, что она сказала, и я кивнула, понимая, что не смогу обещать не возвращаться в лес. Мама жила там, а я всегда хотела быть там, где она.

***

Я танцевала в лесу в красивом алом платье с белыми ромашками, ноги босые, волосы заплетены в две косы. Мама вплела в них цветы лилий, которые пахли просто невероятно. Бабушка смотрела на меня и улыбалась, пока мама лежала на траве и смотрела в небо. Она держала руки на животе, будто он болел, но когда я спрашивала всё ли в порядке, она улыбалась вымученной улыбкой и кивала, будто так могла успокоить мои подозрения.

Бабушка Ружа, чтобы отвлечь моё внимание достала из-за спины чёрную бархатную сумочку и махнула, приказав подойти. Я станцевала последний круг после чего подбежала к ней. Ружа усадила меня с другой стороны, на плоский камень и протянула ту самую сумочку.

– С днём рождения, Зафира.

Да, сегодня мне исполнилось семь. И я была так счастлива. Развязав ленты, я вскрикнула от радости, увидев карты. Моя личная колода. Каждая девочка в нашей линии в семь лет получала такой подарок. Не просто карты – это традиция передачи знаний и силы новому поколению. И я была этим будущим для бабушки и мамы. И я радовалась. И я так любила подобные дни ничем не обременённые.

– Теперь ты можешь считать себя истинной видящей, Зафира, – скрипучим от кашля голосом проговорила бабушка. Она погладила меня по щеке, заправила прядь волос за ухо. – Теперь ты должна понимать, насколько велика твоя ответственность. Не нарушай правила. Не ступай за черту тьмы. Не призывай смерть.

Я сидела рядом с ней заметив, что мама задремала, её грудь тихо вздымалась, но лицо казалось беспокойным. Перебирая карты, я проводила пальцем по их картинам некоторые понимая, другие, увидев впервые. Бабушка Ружа научит меня читать то, о чём молчат карты и переводить, тем людям, которые захотят узнать правду.

– Ба, почему мне снится тот дьявол? Почему преследует, не давая отдыхать? Неужели я плохая? – не дав ей ответить, схватила за руку и тут же выпалила. – Это из-за того, что я незаконнорождённая?

– Где ты услышала это? – удивившись спросила Ружа.

– Руджеро обзывал меня теми словами. Они часто так делают. Поэтому ко мне приходит демон?

Бабушка погладила меня по лицу мягко улыбнувшись и достала карты из своей широкой юбки. Она попросила меня коснуться колоды и разложила передо мной пять карт рубашкой вверх. Я смотрела с замирающим сердцем, пока она раскрывала каждую, по очереди обводила пальцем и рассказывала, пока не добралась до последней. Её я запомнила навсегда, потому что слова бабушки выжгли клеймо на моём сознании.

– Как я и говорила, ангел мой, не всё то, что кажется нам, реально. Тот демон, предзнаменование твоего будущего. Мужчина, который станет камнем преткновения для твоих знаний и веры. Тот, кто стеной неприступной перейдёт тебе дорогу и повлияет на судьбу. Ваши судьбы тесно связаны, но знай страх это всего лишь мысль в твоей голове. Не сто́ит бояться дьявола, лучше заглянуть за изнанку его сознания и тогда раскрыть правду.

Каждое её слово укоренилось во мне, но не помогло избавиться от страха пред тем, что приносит сон. Мы провели на той поляне весь день, и я была счастлива так, как никогда в жизни.

Я спала и видела, как мелкие частицы тьмы, собираясь в единый образ, предстают передо мной в виде чёрного цвета аспида ворона. Огромный. Он взмахнул своими крыльями, и ветер сбил меня с ног. Я упала в грязь, поранив руки об острый камень.

– Вставай, – миллионом голосов просвистел жуткий глас.

И я повиновалась. И я встала. И я больше не принадлежала себе. Я превратилась в марионетку ворона. Делала то, чего он хотел.

– Иди.

И я пошла. К лесу. Туда, куда не должна была заходить. Никогда. Но я повиновалась, потому что не могла противостоять той силе в его голосе. Она вибрировала по моей коже. Цеплялась за руки, которые повисли безвольно по бокам. Вплетала в волосы и тянула. И царапала.

– Смотри.

И я распахнула глаза. И я увидела огромное старинное зеркало, которое стояло посреди леса. Вместо рамы его оплёл плющ, а внизу вилась полынь. Отражение показало мои глаза, в которых полыхал огонь, потому что та, кто смотрела на меня из зеркала, держала в руках пламя. Я закричала, когда руки опалило. Я заплакала. Я упала на колени…

– Всё в порядке, ангел мой, – шептала бабушка, укачивая меня в своих руках.

Она сидела на земле позади дома прижимая меня к себе и напевала старинную песню, которую каждую ночь прежде пела мама. Но не теперь.

Я не знала, почему мы оказались в лесу. Не могла ничего сказать всё ещё чувствуя, как покалывает адский огонь мою кожу. Подняла руки вверх, рассмотрела в лунном свете, но там не осталось и следа от ожогов, которые покрывали мои руки во сне.

А потом я услышала пение. Зловещее. Оно наполнило мою душу чем-то неприятным. То, что хотелось соскоблить изнутри и сжечь. А потом я узрела. Мама стояла посреди круга из камней воздев руки к небу и пела. И песнь её каждое слово жалило меня. Оно сквозь поры проникало внутрь, хотело залезть в кровоток, чтобы осесть в сердце и распространить свою ядовитую песнь по всему моему телу.

В тот вечер я впервые осознала, с мамой что-то происходит. Она казалась отстранённой. Она слишком глубоко и далеко ушла в свою голову. Меньше стала времени проводить со мной. Больше не водила в лес. Не рассказывала о травах. Не смотрела. Не была той, которую я знала.