Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Аркадий Аверченко. Полевые работы
– Это, наконец, черт знает, что такое!! Этому нет границ!!!
И редактор вцепился собственной рукой в собственные волосы.
– Что такое? – поинтересовался я. – Опять что-нибудь по Министерству народного просвещения?
– Да нет…
– Значит, Министерство финансов?
– Да нет же, нет!
– Понимаю. Конечно, Министерство внутренних дел?
– Позвольте… Междугородный телефон, это к чему относится?
– Ведомство почт и телеграфов.
– Ну вот… Чтоб им ни дна ни покрышки!! Представьте себе: опять из Москвы ни звука. Потому что у них там что-то такое случилось – газета должна выходить без московского телефона. О, пррр!.. Вот послушайте: если бы вы были настоящим журналистом – вы бы расследовали причины такого безобразия и довели бы об этом до сведения общества!!
– А что ж вы думаете… Не расследую? И расследую.
– Вот это мило. У них там, говорят, телефонную проволоку воруют.
– Кто ворует?
– Тамошние мужики.
– Нынче же и поеду. Я вам покажу, какой я настоящий журналист!
Было раннее холодное утро, когда я, выйдя на маленькой промежуточной между двумя столицами станции, тихо побрел по направлению к ближайшей деревушке.
Догнал какого-то одинокого мужичка.
– Здорово, дядя!
– Здорово, племянничек. Откудова будешь?
– С самого Питербурху, – отвечал я на прекраснейшем русском языке. – Ну как у вас тут народ… Ничего живет?
– Да будем говорить так, что ничего. Кормимся. Урожай, будем сказать, ничего. Первеющий урожай.
– Цены как на хлеб?
– Да цены средственные. Французские булки, как и допрежь, по пятаку, а сайки по три.
– Я не о том, дядя. Я спрашиваю, как урожай-то продали?
– Урожай-то? Да полтора рубля пуд.
– Это вы насчет ржи говорите?
– Со ржой дешевле. Да только ржи ведь на ней не бывает. Слава богу, оцинкованная.
– Что оцинкованная?
– Да проволока-то. На ней ржи не бывает.
– Фу ты господи! А хлеб-то вы сеете?
– Никак нет. Не балуемся.
Я вгляделся в даль. Несколько мужиков с косами за плечами брели по направлению к нам.
– Что это они?
– Косить идут.
Все представления о сельском хозяйстве зашатались в моем мозгу и перевернулись вверх ногами.
– Косить?! В январе-то?
– А им што ж. Как навесили, так, значит, и готово.
Поселяне между тем с песнями приблизились к нам. Пели, очевидно, старинную местную песню:
Увидев меня, все сняли шапки.
– Бог в помощь! – приветливо пожелал я.
– Спасибо на добром слове.
– Работать идете?
– Это уж так, барин.
– Нешто православному человеку возможно без работы. Не лодыри какие, слава тебе господи.
– Косить идете?
– А как же. На Еремином участке еще вчерась проволока взошла.
– Как же вы это делаете?
– Эх, барин, нешто сельских работ не знаешь? Спервоначалу, значит, ямы копают, потом столбы ставят. Мы, конечно, ждем, присматриваемся. А когда, значит, проволока взойдет на столбах, созреет – тут мы ее и косим. Девки в бунты скручивают, парни на подводы грузят, мы в город везем. Дело простое. Сельскохозяйственное.
– Вы бы лучше хлеб сеяли, чем такими «делами» заниматься, – несмело посоветовал я.
– Эва! Нешто можно сравнить. Тут тебе благодать: ни потравы, ни засухи; семян – ни боже мой.
– Замолол, – перебил строгий истовый старик. – Тоже ведь, господин, ежели сравнить с хлебным промыслом, то и наше дело тоже не мед. Перво-наперво у них целую зиму на печи лежи, пироги с морковью жуй. А мы круглый год работай, как окаянные. Да и то нынче такие дела пошли, что цены на проволоку падать стали. Потому весь крещеный народ этим займаться стал.
– А то и еще худшее, – подхватил корявый мужичонка. – Этак иногда по три, по пяти ден проволоку не навешивают. Нешто возможно?
– Это верно: одно безобразие, – поддержал третий мужик. – Нам ведь тоже есть-пить нужно. Выйдешь иногда за околицу на линию, посмотришь – какой тут, к черту, урожай: одни столбы торчат. Пока еще там они соберутся проволоку подвесить…
– А что же ваша администрация смотрит? – спросил я. – Сельские власти за чем смотрят?!
– Аны смотрят.
– Ого! Еще как… Рази от них укроишься. Теперь такое пошло утеснение, что хучь ложись да помирай. Строгости пошли большие.
– От кого?
– Да от начальства.
– Какие же?
– Да промысловое свидетельство требует, чтоб выбирали в управе. На предмет срезки, как говорится, телефонной проволоки.
– Да еще и такие слухи ходят, что будто начальство в аренду будет участки сдавать на срезку. Не слышали, барин? Как в Питербурхе на этот счет?
– Не знаю.
Седой старикашка нагнулся к моему уху и прохрипел:
– А что, не слышно там – супсидии нам не дадут? Больно уж круто приходится.
– А что? Недород?
– Недорез. Народ-то размножается, а линия все одна.
– В Думе там тоже сидят, – ядовито скривившись, заметил чернобородый, – а чего делают – и неизвестно. Хучь бы еще одну линию провели. Все ж таки послободнее было бы.
– Им что! Свое брюхо только набивают, а о крестьянском горбе нешто вспомнят?
– Ну айда, ребята. Что там зря языки чесать. Еще засветло нужно убраться. А то и в бунты не сложим.
И поселяне бодро зашагали к столбам, на которых тонкой, едва заметной паутиной вырисовывались проволочные нити.
Хор грянул, отбивая такт:
Солнышко выглянуло из-за сизого облака и осветило трудовую, черноземную, сермяжную Русь.
