Мир, полный демонов. Наука - как свеча во тьме

Истина может ошеломить, может полностью разойтись с подсказкой интуиции и здравого смысла. Истина рушит давние убеждения. А постигаем мы её через эксперимент.

«Безошибочный признак любви к истине, — писал Джон Локк в 1690 г., — не принимать никакую гипотезу с большей уверенностью, чем позволяют доказательства, на которых она основана». Насколько же убедительны доказательства в историях с НЛО?

В университете, в начале 1950-х гг., я начал постепенно понимать, как работает наука, в чем секрет ее великих открытий и насколько строгими должны быть требования к свидетельствам и доказательствам, чтобы мы смогли выявить истину. Я узнал, как часто человеческий разум совершает фальстарт или заходит в тупик, понял, как наши предрассудки влияют на истолкование данных, и убедился, что система общепринятых представлений, поддерживаемая всеми политическими, религиозными и научными авторитетами, тоже может оказаться не просто ошибочной, а до ужаса неправильной.

Я стал понимать неумолимые требования беспощадного надзирателя — научного метода: всему требуется доказательства, а в таком важном вопросе доказательства должны быть сверхнадежны. Чем сильнее хочется поверить, тем большая требуется осторожность. Никакие слухи и свидетельства не годятся: человеку свойственно ошибаться. Люди устраивают розыгрыши, искажают правду ради выгоды, ради славы, просто чтобы прилечь к себе внимание. Иногда люди неверно истолковывают уведенное, а порой даже видят то, чего нет.

Доверяйте свидетелям тогда, когда не задеты их интересы, их пристрастия и предрассудки, а также жажда чудес. Когда же замешаны эти чувства, требуйте подтверждений — тем больше, чем сильнее противоречат вероятности их утверждения.
Томас Генри Гексли (1825-1895)

Как минимум 1% населения составляют шизофреники. А 50 млн. шизофреников на планете — это больше, чем население Англии.

В чем, собственно, разница, между невидимым, бестелесным, летающим драконом, изрыгающим не имеющее температуры пламя, и полным отсутствием дракона? Если никаким образом нельзя опровергнуть мое утверждение, если нет возможности провести доказательный эксперимент, что вообще означает утверждение, будто дракон существует? Вы не можете опровергнуть гипотезу о существовании дракона-невидимки, однако это вовсе не значит, что гипотеза доказана или доказуема. Утверждения, которые не поддаются проверке, гипотезы, стопроцентно защищенные от опровержения, бесполезны с точки зрения науки, хоть порой и вдохновенны, и пробуждают в нас ощущение чуда. Ведь в конечном счете я попросту прошу вас положиться на мое слово, доказательств-то нет и не будет.

Только представьте мне надежные доказательства жизни после смерти, и я с радостью в них всмотрюсь, но пусть это будут научные данные, а не слухи. Что с лицом на Марсе, что с инопланетными похищениями — я всегда предпочту жесткую истину вымыслу, искажающему реальность. И в конечном счете факты нередко оказываются даже утешительнее фантазий.

Наука опирается на результаты экспериментов, конкретные данные, наблюдения, измерения — факты. Мы придумываем всевозможные объяснения тому, что наблюдаем, и систематически сверяем каждую гипотезу с фактами. Экипировка ученого включает в себя набор по разоблачению лапши. Этот набор в обязательном порядке распаковывается каждый раз, когда рассматриваются новые идеи. Если эти идеи выдержат тщательную проверку, мы примем их — тепло, но с осторожностью. При такой подготовке человек уже не купится на обман, даже самый соблазнительный: он привык принимать меры предосторожности, у него имеется надежный, опробованный метод.

Всегда спрашивайте себя, может ли ваша гипотеза быть фальсифицирована (хотя бы теоретически). Неверифицируемые и нефальсифицируемые гипотезы мало чего стоят. Взять хотя бы вдохновенную идею, будто наша Вселенная со всем ее содержимым — всего лишь элементарная частица, электрон в огромном космосе. Поскольку информацию извне мы получить не можем, как опровергнуть такую гипотезу? У нас всегда должен оставаться шанс проверить любую мысль. Не лишайте закоренелых скептиков возможности проследить всю вашу логическую цепочку, повторить эксперименты и убедиться, что результаты не отличаются.

Как я говорил ранее, ключ к достоверности—четко продуманные контролируемые эксперименты. Наблюдение само по себе многому не научит. Да, хотелось бы поверить в первое же объяснение, какое пришло на ум. Тем более что лучше иметь хоть какое-то объяснение, чем никакого. Но что будет, если мы сумеем изобрести несколько объяснений? Как выбирать среди них? Мы не решаем произвольно, а предоставляем решать эксперименту.

Вопрос все тот же: надежны ли доказательства?

Остается вероятность, пусть и не очень большая, что какие-то «паранормальные» явления будут когда-нибудь подтверждены надежными фактами, но пока что, в отсутствие достаточных доказательств, мы их принимать на веру не станем. Поступим, как с драконом в гараже: в тех случаях, которые пока что не опровергнуты и не объяснены, сдержим нетерпение, согласимся пожить в неопределенности и будем ждать — а еще лучше, искать — доказательства за или против.

Вот почему представление о нашей духовной составляющей, которая переживет смерть, вся эта философия посмертного существования с такой легкостью впитывается различными народами и религиями. С чего бы людям рассматривать столь утешительные перспективы скептически? Всякий хочет в это верить, пусть даже доказательств ничтожно мало или их вовсе нет.

Как я не раз подчеркивал, суть науки — в парадоксальном сочетании двух противоположностей: открытости новым идеям, даже самым нелепым с виду и невероятным, и беспощадная скептическая проверка всех идей, и старых, и новых. Таким путем от чуши отвеиваются ценные истины — совместным усилием многих людей, сочетанием креативного и скептического мышления. Это и есть наука. И две противоположные тенденции держат ее в тонусе.

Доведите свою открытость до степени легковерия, не оставьте себе ни на грамм скептического чутья, и вы не сумеете отличить многообещающую идею от бессодержательной. Некритически воспринимать любую мысль, идею, гипотезу равносильно полному неведению: идеи противоречат друг другу, и лишь скептический анализ позволяет сделать выбор. Поверьте: не все идеи равноценны. Некоторые и впрямь лучше других.

Одной только свободы от суеверий для развития науки недостаточно. Нужен еще метод вопрошания природы через эксперимент.

Почему мы не используем спорт, чтобы преподавать точные науки — в классе, в газетах, на телевидении?

Где и когда телевидение демонстрирует радость открытия? Счастье познавать, как устроена Вселенная? Эйфорию, которая наступает, когда ощущаешь полноту и точность своих знаний? Как насчет вклада науки и технологий в благополучие человека, как насчет миллионов жизней, которые оборвались бы или вовсе не состоялись без помощи медицины и агрономии?

Во многих телепередачах и фильмах даже случайные упоминания научных теорий и фактов, реплики, не имеющие существенного отношения к сюжету, вполне далекому от реальной науки, и то искажают действительность.

Телевидение предоставляет легковерным сколько угодно псевдонауки, изрядное количество медицины и технологий, но обходится без научной теории, особенно на крупных коммерческих каналах, чьи руководители, видимо, опасаются, что научные программы снизят им рейтинг и доход — а кроме рейтинга и дохода, все остальное неважно. У каналов имеются даже работники со званием «научного корреспондента» и время от времени появляются новости «из мира науки», но и тут мы получаем не науку, а медицину и технологии. Едва ли на каком-нибудь канале сыщется служащий, в чьи обязанности входит еженедельно заглядывать в Nature или Science в поисках достойных новостной программы открытий.

Много ли науки на радио, в телевизионных ток-шоу или в тех скучных воскресных утренних телепередачах, где белые средних лет сидят и кивают, соглашаясь во всем друг с другом? Когда вы в последний раз слышали разумное высказывание по научным вопросам из уст президента Соединенных Штатов?

Телевидение могло бы стать самым эффективным средством привлечения внимания к науке. Но это мощное средство никак не пытается поделиться с нами научными методами и радостями открытий — зато механизм, производящий «чокнутых ученых», работает на полную мощность.

Стране срочно нужно укреплять и распространять в обществе научные знания. В одиночку телевидение с этим не справится, но, если мы хотим быстрых улучшений, имеет смысл начинать с телепередач.

В мире, одержимом демонами, где нас хранит лишь наше человеческое достоинство, научный метод и Билль о правах — вот и все, что отделяет нас от всеокутывающей тьмы.